Петр с детства бредил Страной восходящего солнца. Собирал книги и открытки, смотрел все японские фильмы, учил язык. В десять лет его любимым занятием было перерисовывание иероглифов с японской гравюры. Откуда взялось это увлечение, не может объяснить ни он сам, ни его родители, обычные советские инженеры. Так или иначе, но, даже повзрослев, Петр не отступился от своей мечты и по окончании Московского университета добился направления на учебу в Японию. В Москве он даже с девушками никогда не встречался — словно знал, что счастье его пока далеко...
С Мивако они познакомились на Фестивале Мира, который ежегодно проводится на горе Фудзияма. Перекинулись несколькими фразами, потом ехали в одном автобусе до Токио — правда, даже сели не рядом. И телефонами не обменялись. В Токио помахали друг другу и расстались. Но, как выяснилось потом, не навсегда: ровно через год совершенно случайно встретились снова, на той же Фудзияме, на том же фестивале. Что это, если не судьба?
“Он так красиво ухаживал! — восхищается Мивако. — Здесь, в Москве, я вижу, что русские мужчины вообще открыто проявляют свои чувства, дарят цветы, говорят такие замечательные слова, так хвалят тебя! Японцы, даже если и любят сильно, стесняются об этом сказать, и от этого радуешься меньше. Вот у вас мужья и жены дарят друг другу подарки — на дни рождения, на Новый год. В Японии об этом часто забывают. Ну а после того, как супруги прожили вместе несколько лет, тогда совсем перестают делать подарки… А еще мне всегда нравились русские спортсмены — гимнасты, фигуристы. Они всем японкам очень нравятся, потому что держатся… с достоинством. Нет, американцы, европейцы не такие. Русские мужчины впечатляют гораздо больше”.
“Знакомых у меня в Японии имелось немало, но близких людей не было, — вспоминает Петя. — Когда я снова увидел Мивако, то было ощущение, что встретил немного забытого, но очень родного человека. Казалось странным, что я мог потерять ее из виду в тот первый раз. Она вызывала желание защитить, заботиться о ней — такого я никогда не испытывал в отношении уверенных в себе русских девушек, останавливающих, как это у нас водится, коней на скаку. Мне не хотелось чувствовать себя таким конем...”
Они встречались три года, все присматривались друг к другу — пугливая Мивако и осторожный Петр. А потом приехали в Москву и поженились. Свадьбу справляли без русского размаха и японской помпезности — только с родителями и ближайшими родственниками новоиспеченного мужа. Но торжественная церемония в загсе произвела огромное впечатление на молодую жену. Не понимая ни слова из поздравительной речи монументальной тетеньки с большим гербом на соответствующей по размеру груди, невеста сияла радостной улыбкой до тех пор, пока молодым не предложили поздравить друг друга.
— Что ты, что ты! — в ужасе зашептала она Пете, когда тот потянулся поцеловать ее. — Разве можно здесь, при всех!..
Позже Петя и Мивако расписались в Японии. Накануне зашли в специальное бюро и сфотографировались в разных нарядах — национальных, свадебных… Так принято в этой стране. Жить же они решили в России, причем настаивала на этом именно Мивако: “Чтобы лучше понять мужа, я хотела как следует узнать его родину”.
* * *
А непонимания на первых порах хватало. В начале их семейной жизни обиды и ссоры возникали на каждом шагу.
— Скажи, что мне лучше надеть сегодня, плащ или пальто, будет ли холодно?.. — спрашивала она мужа.
— Понятия не имею! — отмахивался тот.
Мивако опускала голову и надолго замолкала.
— В чем дело, что я такого сказал?.. — недоумевал Петя. Жена не отвечала: по японским правилам хорошего тона говорить вслух о том, какие кошки скребут на душе, нельзя. Потом ему удалось выяснить, что, когда тебе задают вопрос, ответа на который ты не знаешь, нужно изобразить на лице работу мысли и старательно думать над ним вместе с собеседником. Ответить “не знаю” — значит оскорбить человека безразличием. А еще японская жена долго не могла понять, как ее русский муж может опоздать к назначенному времени на встречу, пообещать зайти в шесть часов, а прийти в семь. В Японии говорят: “Вовремя приходить нельзя — надо являться за пять минут до назначенного времени”.
Петр: “Меня поначалу раздражала ее скрытность. Чуть что не так — сразу замыкается и молчит. Нет чтобы объяснить в чем дело — на худой конец лучше бы уж тарелку об пол!.. А так сиди и гадай, что случилось. До меня не сразу дошло, что заставить японку высказывать свои претензии — все равно что приучить кошку принимать ванну по вечерам”.
Но все Петино недовольство вмиг улетучивалось, когда он видел, как трудно нежной, тактичной, деликатной Мивако приспосабливаться к нашей суровой, требующей крепких когтей и зубов действительности. Однажды Мивако поехала на вокзал покупать билеты в Питер и вернулась домой расстроенная, с пустыми руками. Оказалось, она отстояла половину очереди в кассу, когда открылось еще одно окошко — как раз рядом с ней. Она обернулась к стоящему сзади мужчине, улыбнулась ему, показала на кассу: мол, мы с вами можем взять билеты здесь! Мужик же воспользовался паузой и с ловкостью белки рванул к окошку, отпихнув в сторону маленькую японку. Вся последующая очередь плотной стеной встала за ним. На объяснения девушки, что она стоит впереди, никто даже ухом не повел.
Мивако: “В Москве и в метро так — когда подходит поезд, все одновременно стараются войти в вагон, и каждый хочет залезть туда первым. А в токийском метро на платформе отмечены места, где будут двери, и люди послушно выстраиваются перед этими местами в очередь по одному и ждут, а потом так же по одному заходят в вагон и никогда не толкают друг друга!”
* * *
Привыкать ей приходилось ко многому. Первое время Мивако изрядно шокировала русская привычка обниматься и целоваться при встрече. Еще до свадьбы, когда Петина мама, Галина Григорьевна, приехала в Японию навестить сына и, увидев будущую невестку, попыталась ее обнять, та испуганно шарахнулась в сторону.
Петр: “Я попросил маму не обижаться. У японцев даже близкие родственники, родители с детьми, мужья с женами не проявляют откровенно свои чувства. А уж представить целующихся знакомых просто невозможно! У нас мать может сначала ласкать своего ребенка, а через несколько минут накричать, нашлепать, а японцы проявляют сдержанность во всем — детей целуют редко, но зато и ругают гораздо меньше. В ресторан может прийти семья с маленькими детьми, которые всюду лазают, по взрослым, под столом, хватают что хотят, и никто их не одергивает. Только если слишком далеко убегут, мама или папа встанет и тихо приведет их назад”.
Вскоре после того, как Петя и Мивако приехали в Россию, у кого-то из его родителей случился день рождения, собралось множество гостей, среди которых были, конечно, и сын с невесткой. Ближе к середине вечера за столом разгорелся бурный спор на политические темы. Мивако страшно испугалась.
— Петя, Петя, — зашептала она мужу, — они сейчас совсем рассорятся, надо что-то делать!..
— Да никто не ссорится, — пытался успокоить ее Петр, — просто каждый говорит, что думает, а мнения не совпадают.
— Разве это можно — говорить то, что думаешь?! Как же говорить другому, что он не прав? Нельзя так прямо высказывать свои мысли — это может обидеть собеседника!..
Мивако: “Вы, русские, такие прямолинейные! В открытую говорите, что вам не нравится друг в друге, и при этом не обижаетесь... У японцев так откровенно разговаривают только самые близкие, мужья с женами, например. И еще у вас постоянно ходят в гости — каждый месяц находится повод. В Японии гостей не приглашают вообще — чтобы пообщаться, идут в ресторан или кафе, но это бывает редко. С родственниками, в том числе с родителями, общаются больше по телефону, а дни рождения или праздники обычно проводят в кругу семьи. Для встречи дальних родственников существует неделя в середине августа, когда поминают мертвых. В эти дни все ездят на могилы, и бывает трудно купить билеты на поезд. Считается, что в это время души умерших возвращаются на землю. Перед домами специально разжигают костерки, чтоб они легче нашли дорогу”.
Родителей мужа она называет Галина-сан и Петрович. Однажды ей кто-то объяснил, что Петрович — это только отчество, полностью же имя звучит гораздо длиннее. “Альександрь Петрович, — тут же позвонила Мивако свекру, — извините, что я неправильно вас звала!” Тот успокоил невестку, сказав, что так ему даже больше нравится, и остался для нее Петровичем.
* * *
Несмотря на всю ее японскую закрытость, даже постороннему глазу заметно, насколько трепетно она относится к мужу. Эта трепетность во всем — во взглядах, прикосновениях, но только не в словах. Трепетность — гостья из другого мира, она мягче пуха, нежнее поцелуя. Мивако доставляет удовольствие готовить для мужа — она делает это не торопясь, словно стараясь передать с пищей те слова, которые нельзя произнести. К ее радости, муж очень любит японскую кухню.
Петр: “Она никогда ничего не требует. Ей, конечно, бывает скучно, ведь ни подруг здесь нет, ни знакомых — язык Мивако знает пока плохо, и общаться с людьми ей трудно. Но чтоб жаловаться, просить развлекать ее — этого не бывает. Я знаю, жена очень любит театр, а я туда не хожу. Она никогда не будет настаивать, приставать, чтобы я сводил ее на спектакль, на концерт. Мне иногда даже не по себе — не слишком ли я злоупотребляю ее деликатностью”.
Как-то Мивако и Петя находились в гостях у родителей. Галина Григорьевна смотрела телевизор и попросила мужа и сына, что-то громко обсуждавших, говорить потише. Те на некоторое время притихли, но вскоре снова принялись шуметь.
— Неужели нельзя говорить тише?! — повысила голос мать.
Мивако изумленно посмотрела на нее. “Разве возможно, чтоб женщина так разговаривала со своим мужем?!” — спрашивала она потом у Пети.
Совсем недавно ушли в прошлое те времена, когда в Японии соблюдались три повиновения: дочь повинуется родителям, жена — мужу, вдова — старшему сыну; когда в ходу было выражение “уважай мужчину, презирай женщину”. Еще пару десятков лет назад жены в Стране восходящего солнца почтительно говорили своим мужьям “вы”, тогда как те отвечали им “ты”. Сегодня этого уже нет, но до сих пор осталось обращение “данна-сан” (господин) — к мужу, и “канаи” (дословно — “то, что внутри дома”) — к жене. В значительной степени сохранилось и почтительное отношение к мужчине.
Мивако: “Ваши женщины такие самостоятельные! Они все делают так, как сами считают нужным. Японки больше слушают своих мужей. Мужчины у нас раньше совсем не занимались домашними делами, на кухне даже не появлялись. Теперь понемногу приучаются, но все равно русские мужья гораздо больше делают по дому, да и детей воспитывают наравне с женами. В Японии мужчинам не до детей: они очень много работают, утром уходят на службу, когда дети еще спят, вечером возвращаются, когда дети уже спят. Только в выходные иногда ходят куда-нибудь вместе — в горы гулять, в парк. Но вообще японские мужчины предпочитают отдыхать дома, валяться на диване перед телевизором. Они же сильно устают…”
Она экономна и бережлива: ведь деньги зарабатывает муж, они ему не просто так даются.
— Японцы умеют считать деньги! — хвастается она свекрови.
— Ну и что в этом хорошего?.. — подкалывает ее Галина Григорьевна, широкая русская душа. Невестка смущается и замолкает.
Она никогда не будет мешать мужу. Ей надо побольше практиковаться в русском языке, а Петя не любитель долгих разговоров. После работы по вечерам он чаще всего сидит у компьютера. Тогда Мивако звонит свекру:
— Поговори со мной, Петрович…
* * *
Глаза у Мивако большие и круглые, как пятирублевые монеты. Может быть, от постоянного удивления — удивляет ее в Москве очень многое. Например, количество пьяных на улицах.
— Они бывают даже днем! Даже днем, представляете?.. И еще я все время вижу людей, которые ходят с пивом, — они пьют его прямо из бутылок и банок и прямо по дороге, идут и пьют! Даже в автобусах пьют, даже в метро! В Японии такое представить себе невозможно! Хорошо, что Петя не любитель выпивать...
Еще ее изумляет русская необязательность:
— У вас электричка может опоздать на полчаса, ее могут вообще отменить — и ничего! Если в Японии поезд опаздывает хоть на одну минуту, то машинист по радио обязательно извиняется перед пассажирами. Там даже в метро поезда ходят строго по расписанию. То же и с телевидением: когда передача задерживается, пусть даже на самую малость, диктор объясняет причину, просит извинить. А в магазинах в Москве на покупателей совсем не обращают внимания, никто из продавцов не бежит предложить помощь, не спрашивает, что ты хочешь купить!
Эх, посмотрела бы Мивако на советскую торговлю застойных времен!..
Ей кажется странным, что русские никогда не болеют, — а иначе почему ни в транспорте, ни на улице она ни разу не видела людей в марлевых повязках? Японцы такую повязку надевают при малейшем насморке и ходят в ней постоянно — и дома, и на работе, — чтобы никого не заразить.
Ее ужасно забавляет, когда люди ругаются на улицах. В Японии такого ни в жизнь не увидишь!
— Представляешь, — радостно рассказывает она мужу, — сегодня в автобусе две бабушки ссорились, кто из них кого толкнул! Они даже кричали друг на друга! Ну надо же, я и не могла себе представить, чтоб бабушки… Они же всегда такие тихие!
Обо всем этом Мивако говорит с улыбкой. А о том, что ей не нравится, она просто молчит. Ведь называть вещи своими именами — верх неприличия.
…Недавно она ездила в Японию — навестить родных. А когда вернулась, призналась мужу: “Знаешь, я заметила, что вела себя там почти как русская. Мне даже приходилось следить за собой, чтобы на меня не смотрели косо. Но зато я теперь стала как ты. Правда?..”
