“Алекс, ты что, целовался с кем-то?” — пошутил проходивший мимо зарубежный коллега, намекая на лихорадку, вызывающе красовавшуюся на губах Попова. “Ага, — буркнул Саша, — с московской погодой...” В девять утра последнего дня чемпионата мира по плаванию мы сидели с Александром Поповым на трибунах “Олимпийского”. Он смущенно говорил о том, что ухо его еще не привыкло к тому, что его представляют как члена МОК. Что результатами чемпионата вообще-то доволен, но короткий бассейн все-таки создает проблемы: “Мне разгон нужен, знаете, как у отечественных автомобилей — ехать быстро могут, но их надо разогнать”. Что корни в Австралии, где живет, старается особенно не пускать... Что кошек ненавидит, может, просто не умеет готовить...
И тут подошла тетенька. Быстро положила рядом с пловцом коробку конфет со словами: “Это вам за московскую медаль” — и быстро ушла. А четырехкратный олимпийский чемпион Попов быстро и надолго смутился...
— Саша, я начну с вопроса, который мне задавали абсолютно все, насмотревшись на заплывы чемпионата мира. Вы почему не плаваете в целиковом костюме?
— Понимаете, костюм сам по себе сделан так, что у спортсменов — у кого тело рыхлое — он держит корпус. В нем нет переломов, прогибов, и тело становится жестче. Ведь то, что вызывает повышенную сопротивляемость в воде, — это вибрация кожи, как ни странно. Так вот, костюм позволяет кожу стянуть, чтобы она не вибрировала под водой. Можно в воду закинуть палку — она фьюить, и уйдет. А можно закинуть палку с сучками, и она уже никуда не уплывет.
— Я не поняла, в каком месте у вас кожа вибрирует?
— На плечах, например.
— Так вы в коротких штанишках или же штанах плывете. И фигура у вас, как говорят, — щучья, ничего утягивать не надо...
— Вот я об этом и говорю. Майкл Клим, когда отталкивается, например, у него все тело ходуном ходит. Когда народ надевает полный костюм, то добивается того, чтобы не было ряби на коже.
— А насколько бритость пловцов — голова, руки, ноги — это профессиональная примочка? Или — современная необходимость?
— Ну, не только пловцы бреются. Я знаю, что еще велосипедисты... Здесь объяснить сложно — потому что это надо прочувствовать. Единственно, что могу посоветовать, — побриться и прыгнуть в воду.
— Вы думаете, почувствую?
— Почувствуете. Сначала без бритья прыгните, а потом налысо. Вода тебя пропускает по-другому, совершенно иные ощущения.
— Я подумаю. Саша, а вы вот от коробки конфет заметно смутились. Но это же такая привычная для вас слава! Крохотное ее проявление.
— Ну нет: слава — слишком громко сказано. Я не думаю, что это так называется. Просто уважение к тому, что мы делаем. Со стороны публики, журналистов, коллег... Но очень трогательно.
— Вы всегда столь выдержанны, корректны, внешне спокойны. Это все врожденное или благоприобретенное? Вы вообще взрываетесь?
— В воде. Эмоции — это та же энергия, а энергия нужна мне для плавания, поэтому можно, конечно, ходить и брызгать слюной, соплями... А потом что делать?
— То есть ваша житейская жизнь — сплошная экономия ресурсов?
— Я их разумно расходую. Экономить не получается... Но если делать что-то — то делать надо с умом, качественно. Если говорить — то достойно. Надо же беречься, уважать и себя, и свой организм. Вот, например, идет процесс сильной тренировки — времени свободного мало. А когда наступает период непосредственной подготовки к старту, то доза свободы увеличивается. И люди начинают с ума сходить. Начинают бегать, прыгать, на голове стоять, голову в розетку совать... Надо же с умом подходить: если организм получает излишек энергии, то энергию надо копить. Она же может превращаться в какие-то дурацкие эмоции, а может преобразоваться в заряд. Это как вспышка молнии — надо все по назначению использовать. Если я буду биться головой об стенку — энергия вся в стенку и уйдет... А потом, уже когда дело дойдет до старта, выйду: э-э-э, я себя что-то плохо чувствую...
— Ну это — что касается спорта. А вот отец вы, например, строгий или трепетный? Наказать детей можете? Все-таки мужики растут...
— Собственно... Не могу.
— То есть угол даже как угроза не проходит?
— Зачем унижать ребенка? Меня никогда в угол не ставили. Словесно пытаюсь воздействовать. А вот авторитет ли папа — это у Вовки с Антоном надо спрашивать.
— Вы Олимпиаду последнюю по телевизору смотрели? Или не болельщик?
— Не особенно. За друзей болею. А так — футбол, хоккей. Но, насколько австралийские каналы транслировали Игры, смотрел...
— Тогда задам лобовой и некорректный вопрос. Если бы вам после следующей Олимпиады предложили выставить свою кандидатуру на руководящий пост нашего олимпийского комитета, вы...
— Есть правила игры. Пока, я думаю, этот вопрос не рассматривается.
— Но чувствуете в себе силы, чтобы потом возглавить крупную организацию?
— Для того чтобы занять такой пост, нужно иметь все тот же авторитет. А вообще пока рано говорить, что я буду делать после Олимпиады. Этому меня научил мой тренер, Турецкий: не спеши делать выводы. Чем больше у тебя выбора, тем лучше выберешь. Пока собираем информацию, предложения. За год до Олимпиады я все буду знать...
— Удалось за девять лет привыкнуть к Австралии? Я вот в центре Брисбене видела неоднократно, как идет человек — в мятой-перемятой майке, в шортах, босиком и — с мобильным телефоном у уха. Вы тоже так щеголяете?
— А они так по всей Австралии ходят. У них жизнь такая. Всем своим видом показывает, что проблем нет. Неважно, что на нем надето, хоть наизнанку себя вывернет, главное — что с мобильным телефоном, средством связи с цивилизацией. А скорее всего, это вы видели серфингиста, делать ему абсолютно нечего, сидит на государственной дотации... Причем сидит на пляже. Что вы хотите? Стране всего 200 лет, ей еще надо столько же, чтобы какая-то история появилась... А насчет привычки к Австралии — два с половиной года мы еще там точно отсидим, к Олимпиаде будем готовиться. А потом — не знаю, за это время, может, мы вперед ногами начнем плавать?
— Каждый спортсмен — индивидуален... И к каждому нужен свой подход. Вот вас — надо по головке гладить, кричать, заставлять, убеждать?..
— Работать. Практически весь план тренировочный мы с Турецким согласовываем. Делаем программу, чтобы я себя удобно чувствовал. Меня всегда можно убедить. Нет, могу, конечно, и упереться. Но у нас же — как? Все можно испортить одной тренировкой и, если не иметь гибкости, если быть, как железяка, то железякой и останешься. А пловец работает, как ювелир: потихонечку, стружечка за стружечкой...
— Но ювелирную работу можно, например, испортить и недостаточной акклиматизацией. Вот вы свои 50 метров, где получили “бронзу”, плыли в самую, как говорят медики, болевую яму акклиматизации — шестой день после перелета. Вас что, это не касается? Или за долгие годы удалось приспособиться?
— А представляете, если бы ямы не было?.. Нет, приспособиться нельзя. Организм-то не обмануть. Это можно головой понимать: да, я уже адаптировался. А есть так называемые внутренние часы, биологические, — и организм, хочешь не хочешь, начинает брать свое. Можно было, конечно, приехать еще на несколько дней раньше — но когда наступает яма, наверх-то за день-два не вспрыгнешь, это надо за две недели приезжать.
— Воду на себя зачем пловцы перед стартом льют? Или это ритуал?
— У кого как. Кто-то — чтобы костюм сразу прилипал к телу. Чтобы не тащить на себе воздушную подушку.
— А вы пятки об тумбочку вытираете...
— Просто когда встаешь на тумбочку, ноги бывают мокрые. А вообще — я как-то спросил одного доктора: у вас есть ритуал? Он сказал: ты знаешь, об этом не говорят.
— Я предполагала, что вы свои приметы скрываете.
— А зачем тогда спрашиваете?
— Вас не спросишь, вы и не скажете — будете энергию на взрывной заряд копить...
— Все это идет от головы, от психологии: говорят, что приметы — грех по православию. Дурацкое дело — в приметы верить: ну, что черная кошка вот пробежала? Ну, под лестницу убежала. Дорогу не убирают, ногти не постригают, что там еще?..
— В Англии считается счастливым держать черного кота. Вы не в Англии живете, но, может, кот есть?
— Нет, а я кошек не очень жалую. Собака вот есть — жена подарила кокер-спаниеля, бегает, живой пока. В основном для детей, конечно, купили. Особенно младший резвится: она спит, а он подойдет, и сядет верхом, и ляжет. Или подойдет и расческой — бум! — промеж глаз. И бежать скорей.
— Даша к бассейну хотя бы подходит? (Дарья Шмелева — жена, бывшая пловчиха, чемпионка страны в комплексном плавании. — И.С.)
— Времени мало — конечно, к детям она никого не подпускает, никаких нянь, поэтому плавать часто не получается. Говорит, что скучает по воде...
— А по соревнованиям? Или ей ваших хватает выше крыши?
— Это надо быть... я не знаю кем, чтобы скучать по этому. Скучают не по соревнованиям, а по атмосфере. Соревнования — это что, думаете, так легко, что ли? Это на тренировки приходишь руками махать. А на соревнованиях... Скучаешь по тому, как адреналин в кровь хлещет, вот это вот... Ведь почему часто спортсмены не могут найти себя после спорта: нет ощущений этих острых. Начинают гонять на машинах, чтобы чем-то их компенсировать, и разбиваются часто.
— Вы спринтер и всегда должны быть готовы к тому, чтобы чуть прибавить в скорости...
— Да, должен быть запас скорости. Если результат 48 секунд, скорость на отрезках — 24, то надо работать на 23,5.
— Где же его взять, этот запас?
— А как говорят: человеческий мозг работает на десять процентов. Вот так и тело. А в танке знаете, самое главное что?
— Не каталась, не знаю.
— Не бояться. И здесь то же самое.
— Скажите несколько слов о Турецком.
— Не скажу. А то зазнается.
— Он не зазнается, у него ума много. А вы проходили через звездную болезнь или у вас тоже ума много?
— Вокруг меня были хорошие люди — даже если это и начиналось, они могли остановить: “Что ты делаешь? Тебе нужно плавать, а не...” Я потом сел подумал: чего я, действительно, слушаю людей, которые говорят одно, а желают мне, может, совершенно другого. “Ты, если хочешь, можешь многое сделать в спорте, подумай...” И в 92-м году, когда Турецкий уехал в Австралию, он взял меня с собой. Это тоже помогло. Я, если бы не он, наверное, и не вернулся бы в плавание. Мне помогли оценить ситуацию, а ума хватило, чтобы это воспринять правильно. А с Турецким вместе мы уже двенадцатый год. Самое главное в отношениях близких — это то, что надо уметь прощать. Все допускают ошибки, но я стараюсь их не помнить, и Турецкий...
— У вас был перерыв в связи с ножевым ранением... Я знаю, что, когда выпадаешь из работы даже на две недели, потом собираешь себя по частям... А вы это делали в прямом смысле слова.
— Да, это трудно — после перерыва. Нет, лишний вес не набираю. Веса недостаток бывает, а лишнего нет. Вы говорите, две недели — а если бы месяцев пять отдохнули, рука сама бы схватилась за ручку. Психологически после ранения я вообще не восстанавливался, а вот физически... Не задумывался, поплыву снова или нет, — просто знал, что надо начать, чтобы хотя бы восстановиться. В чем мастерство Турецкого: он не убивает спортсмена нагрузками, а дает работать на том уровне, который удобен. У меня был перерыв в шесть месяцев. А через пять недель я уже по лучшим результатам выступал.
— С голодухи?
— Не знаю с какой, но тренировались много.
— У вас во Франции вышла книжка. А нам обидно: почему не в России?!
— Потому что там поступили предложения, а не здесь.
— Какое свинство!
— Ну, вы об этом и напишите. На самом деле у меня не было даже мысли книжку писать. Просто был во Франции, подошел издатель — у него русские корни какие-то, — предложил, все обговорили.
— Заметки газетные про себя собираете?
— Нет, в Интернете можно все что угодно в архивах найти.
— А наликом предъявить? Детям показать? Вы же когда-нибудь перестанете плавать? Хотя у вас, на наше счастье, случай запущенный...
— Пусть по медалям мой путь прослеживают.
— Геннадий Турецкий в связи с известным скандалом, когда его обвинили в хранении наркотиков в домашнем сейфе, получил временный запрет на профессию. И не имел права появляться в бассейне. Этот вопрос как-то отслеживался?
— Есть человек в Сиднее, у него свой бассейн, я его спросил: “Можно?” — “Пожалуйста, приезжай, я никого и ничего не видел”. Но, с другой стороны, я себя хорошо чувствовал, мы до этого проделали огромную работу — зачем гусей дразнить было?..
— Но если бы вас где-то с Турецким застукали во время работы, могли быть санкции?
— Да ничего бы не сделали, но обострять ситуацию тоже не надо было. Пресса ведь с ума сошла — первой полосой все шло. Забыли только рассказать, что сейф с ампулами-то открытый нашли. Но все понятно: русский. И так волна шла на любого из россиян: а с мафией он связан? Хотя что такое мафия — слово выдумали красивое...
— Мафия — это семья на самом деле.
— Да они к любому из наших присматриваются: паранойя такая... Если не геморрой. Турецкий был отстранен от посещения любого бассейна. Но он же мог прийти и сам поплавать — это же не запрещали. И я мог в это время с ним оказаться на одной дорожке.
— И в момент поворота...
— Да, он бы мне там что-то показал под водой. Пробулькал...
— К чести российской прессы, ни одна газета не преподнесла это известие как правду.
— Есть же какие-то вещи — презумпция невиновности например, — а в Австралии они сначала рубанут, а потом — у-у-у, перебрали... Американские, австралийские газеты — это совершенно другая публика.
— Вас вообще в России очень уважают, вы это знаете? А соперники — боятся.
— Все достижения — это кропотливый труд; как Сан Саныч Карелин пахал вон — просто так ничего не приходит, надо же вкалывать. Не так: проплыл-упал, проплыл-упал, надо же выйти на уровень и держаться... Вот тогда люди начинают уважать: да, трудяга...
— Интриги в плавании бывают?
— Не обращаю внимания.
— Что с допингом происходит? Вот на московском чемпионате впервые все сдавали кровяной допинг. Как ощущения?
— После полтинника тоже сдавал. Выкачали немного.
— А как это вообще происходит? Вот, говорят, в Солт-Лейк-Сити пробирки были нечистые...
— Обычно знаете как — пришел, дали молотком по голове, отключился, проснулся... Не знаю, как грязные — я зашел, вскрыл контейнер с ампулами. С номером пробирка лежала, ну а дальше, как я и говорю, — дали по голове, очнулся: уже готов к отплытию домой. Если серьезно, конечно, это проблема для спорта: витаминная комбинация С и Е также может дать прибавку к результату. Это — тоже относить к допингу? А витамины спортсмену приходится употреблять каждый день, чтобы просто себя не испортить. Допинг слабому не поможет. Скорее всего, может, народ не хочет серьезно работать и идет на такие шаги. Не может понять, что и выносливость, и силовые показатели можно улучшить тренировками, но надо же работать серьезно.
— Саша, вы относитесь к категории заматеревших спортсменов. Груз проплытых километров не давит? Не боитесь, что в какой-то момент испортите репутацию победителя?
— Да, опыта у меня хоть отбавляй. Планирую вот на Олимпиаде выступить. Лучше не вспоминать, сколько лет мне будет. Хотя есть англичанин, который меня старше на год — и ничего. Марк Фостер его зовут. (Марк Фостер — неоднократный чемпион и рекордсмен, 31 год. — И.С.) По поводу репутации могу сказать: если взять “Мерседес”, то он всегда останется престижной машиной. И как бы я ни плавал — все равно имидж останется, лицом в грязь не ударим. Результат, конечно, важен, но пока мы с тренером об этом не задумываемся: работаем над техническими моментами, чтобы в финальной подготовке к Олимпиаде не нужно было к этому возвращаться. Времени для того, чтобы сделать хорошую работу, достаточно.
А насчет “заматеревшего”... Знаете старый пошлый анекдот? Стоят два быка: старый и молодой. Видят — стадо внизу. Молодой говорит: “Пойдем, пойдем скорей, сейчас быстро возьмем одну, другую!.. Ну пойдем же скорей!” А старый ему так нехотя: “Мы сейчас медленно повернемся, медленно спустимся и возьмем все стадо...” Так что распыляться не надо по пустякам.
P.S. Это интервью состоялось до того, как с Александром Поповым произошел неприятный инцидент на таможне – он забыл задекларировать 5500 долларов. Саше мы не дозвонились – пловец уже улетел в Австралию. Но предположить можно только одно: спринтер – всегда спринтер. Бежал, рвался вперед... А за превышение скорости надо платить.
