Русский вариант

(Столыпин. Судьба реформатора в России)

  Долгое время имя Столыпина для меня было связано с несколькими штампами: “столыпинский галстук”, “столыпинский вагон”, “черносотенец” и “антисемит”.
     Словосочетание “столыпинский галстук” я услышал на лекциях по истории КПСС. Так якобы народ назвал веревочную петлю на виселице, так как военно-полевые суды, выносившие смертные приговоры во время первой русской революции, ввел Столыпин.
     Лишь потом я узнал о настоящем авторе: о “галстуке” заявил на заседании второй Государственной Думы депутат Родичев. За это Столыпин вызвал его на дуэль, Дума лишила депутата права участвовать в 15 заседаниях, а депутат Пуришкевич (тот самый, который участвовал потом в убийстве Распутина) пытался бросить в Родичева стакан.
     Еще раньше, в детстве, я познакомился со “столыпинским вагоном” — вместе с семьей я провел в нем немало дней, передвигаясь по сибирским просторам.
     Разобрался я за много лет и с “черносотенцем”, и с “антисемитом”.
     И за советскими штампами я наконец увидел настоящего Петра Аркадьевича Столыпина.
     Ну а сейчас о нем пишут много. Надо отметить издания Фонда изучения наследия П.А.Столыпина, предпринятые по инициативе П.А.Пожигайло: библиографический указатель и двухтомный сборник документов “Программа реформ”. Лучшим материалом о Петре Аркадьевиче я считаю страницы второго тома “Красного колеса” Александра Исаевича Солженицына.
     Когда было 90-летие начала столыпинских реформ и 85-летие его гибели (1996 г.), я уже писал о П.А.Столыпине в журнале “Наука и жизнь”. Сейчас же, в год 140-летнего юбилея Столыпина — он родился в 1862 году, — я хотел бы еще раз привлечь внимание к деятельности великого реформатора. В целях экономии места я цитирую без правильно оформленных ссылок и самого П.А.Столыпина, и А.И.Солженицына, и С.Ю.Витте, и других авторов.

I. Столыпин и Витте

     Два государственных деятеля. Два премьер-министра России.
     Друг друга они просто не выносили. Но, как часто бывает, непримиримые личные враги в историческом плане оказываются соучастниками одного и того же дела, двумя сторонами одной и той же медали.
     В 1861 году Александр II, оказавшись на пепелище поражения России в Крымской войне, решился на коренные реформы крепостного строя.
     Но он отверг и прусский путь (помещик становится предпринимателем), и американский (земля переходит к свободным фермерам).
     Был избран свой, особый, российский вариант отмены крепостничества, при котором в деревне сохранялась крестьянская община.
     Именно при этом варианте как у помещиков, так и у крестьян оставалась потребность и в царе, и в бюрократической машине самодержавия. Феодальная бюрократия России при такой реформе создала у страны потребность в этой бюрократии и после отмены крепостничества.
     Община платила налоги, направляла рекрутов в армию, строила церкви и школы. Землю община регулярно перераспределяла среди своих членов. Община защищала крестьян — или как минимум распределяла среди них поровну все тяготы. Она — как и сотни веков до этого — определяла всю жизнь крестьянина.
     Община была эффективна при традиционных, столетиями не меняющихся методах ведения хозяйства. Однако когда появилась возможность вводить улучшения — новые культуры, удобрения и тем более машины, община оказалась крайне консервативной для всего инициативного. Она не создавала у крестьянина стимулов к росту производительности, прежде всего земли. Напротив, ее правила — “не высовывайся”, “как мир — так и я”.
     Поэтому “русский вариант” отмены крепостничества хотя и создал возможности для развития промышленности (а оно было мощным — только железных дорог построили всего за 30—40 лет десятки тысяч километров), тем не менее рост экономики шел медленнее, чем в главных странах Европы и Америки.
     Положительный потенциал реформ 1861 года к началу ХХ века был частично исчерпан, а частично выхолощен реваншем консерваторов после убийства в 1881 году Александра II Освободителя (которое, судя по всему, консерваторы “допустили” как раз перед провозглашением царем нового цикла реформ так же, как потом они “не уберегли” Столыпина).
     Поражение в войне с Японией показало, что даже Азия начинает обгонять Россию. В этой ситуации в стране начался давно назревающий кризис. Различные классы общества выдвинули свои программы реформ. Внутри монархии тоже начались острые споры о реформах. Альтернативой “реформам сверху” была только революция.
     Попытка царизма уйти и от реформ, и от революции с помощью войны с Японией не удалась. Напротив, война перевела кризис в стадию агонии. И если начавшаяся революция не закончилась крахом самодержавия, то причина в том, что возле царя оказались такие выдающиеся лидеры, как С.Ю.Витте и П.А.Столыпин.
     Наиболее заметной фигурой самодержавия был граф Сергей Юльевич Витте. С ним связаны многие славные страницы российского прогресса — от введения золотого рубля до строительства Великого сибирского пути. С ним связывались и надежды на реформы.
     В сталинские времена после войны были изданы воспоминания Витте. Я спросил у одного из близких сотрудников Маленкова: почему издали именно Витте? Он рассказал такую историю. Сталин упрекнул как-то членов Политбюро, что они мало занимаются своей теоретической подготовкой. Маленков тут же составил план учебы, начинавшийся, естественно, с изучения произведений Сталина. Сталин план отклонил со словами: что это за члены Политбюро, которые Сталина не изучили? “Тогда что же изучать?” — спросил Маленков. Сталин сказал: “Ну хотя бы Витте. Разве можно управлять Россией, не читая Витте?” После этого замечания Сталина Витте был спешно переиздан.
     Витте действительно имел план преобразования России. Этот план можно назвать планом индустриализации. О планах Витте академик Леонид Абалкин недавно подробно написал в журнале “Вопросы экономики”.
     Но Витте столкнулся с пассивностью, а то и с сопротивлением царя и всей верхушки монархии. Попытки же Витте “давить” на монархию (он инициировал созыв первой Государственной Думы) еще больше “напрягли” царя: он стал подозревать, что Витте хочет стать президентом. Витте пришлось уйти в отставку. Вскоре премьером стал Столыпин.
     Крайне интересно, как Витте оценивал Столыпина в своих знаменитых “Воспоминаниях”.
     Разумеется, на первом месте стоят вполне объяснимые и ревность, и обида. Поэтому у Витте мы встречаем очень резкие суждения, точнее — обвинения.
     Столыпин — “мало книжно-образованный, без всякого государственного опыта”. Действительно, Столыпин не имел широкого гуманитарного образования, но он (как, кстати, и сам Витте) закончил очень солидный физико-математический факультет университета. А вот опыт был, только на уровне губернаторства. Но именно этот опыт давал реальное знание страны, а не только подходов петербургско-московских кругов.
     Но самая серьезная проблема была в том, что Столыпин начал реформы без сложившейся у него программы (в отличие, скажем, от Петра I или Александра II). В то же время существенно, что Столыпин принадлежал к тем лидерам, кто восполняет нехватку знаний на старте умением учиться. Кто учится быстрее, чем вся страна, и, что важно, учится быстрее других лидеров.
     Достаточно сравнить две его программные речи: в августе 1906 года и в феврале 1907 года. В 1906 году в списке реформ на первом месте стоял закон о свободе вероисповедания и только на третьем месте — об улучшении крестьянского землевладения. Прошло всего полгода, и в 1907 году Столыпин на первое место ставит “решение земельного вопроса”.
     Он почти всегда опережал — и в общем, когда выдвигал в качестве важнейших для России проблемы самоуправления и национального вопроса, и даже в частностях, когда за многие годы до ГОЭЛРО организовал разработку проектов Волховстроя и Днепростроя (Ленин и Сталин реализовали эти проекты, но эту их реальную заслугу наши пропагандисты не постеснялись “измазать” присвоением и самой идеи строительства этих ГЭС).
     Витте далее часто обвиняет Столыпина в карьеризме, интриганстве, называет его выскочкой.
     Думаю, что карьеризм — нормальная черта лидера. Лидер без карьеризма похож на того нашего спортсмена, который приехал на Олимпиаду и заявил, что он не ориентирует себя на олимпийскую медаль.
     Думаю, что и интриги — обязательный элемент жизни политика. И в интриганстве обычно обвиняют других те, чье собственное интриганство оказалось ниже по уровню.
     Выскочка? Да, Столыпин “рос” очень быстро. Темп карьеры Столыпина был исключителен (как, впрочем, и у самого Витте).
     Есть у меня прекрасный 82-томный энциклопедический словарь Брокгауза—Ефрона. Так вот в томе на букву “С” я нашел пять Столыпиных, нашел справку о роде Столыпиных, известном с XVI века, даже о том, что поэт М.Ю.Лермонтов — по одной из линий тоже Столыпин. А вот о самом Петре Аркадьевиче — ни слова. И только в одном из дополнительных томов (под номером 4/д) появляется наконец статья о П.А.Столыпине (тогда еще здравствующем). Столыпин был своего рода открытием — и для авторов словаря, и для всей России.
     Но он поднимался не в ходе аппаратных игр, а на девятых валах кризисов. В канун открытия первой Думы он стал министром, а за несколько часов до ее роспуска стал председателем совета министров. Столыпин — это то, что сегодня определяют как “кризисный управляющий”, а в английском флоте называли “штормовой рулевой”.
     Витте считал, что при Столыпине аппарат разложился, все погрязло в коррупции, все занялись устройством собственных дел.
     Что можно сказать? Во время кризисов аппарат всегда раскалывается: одни идут в один лагерь, другие в другой. В итоге чисто бюрократический аппарат каждого из лагерей слабеет.
     Далее: во времена кризисов и неустойчивости аппаратчики думают не о работе и даже не о карьере, а о том, где бы и как бы успеть ухватить чего-то побольше да побыстрее.
     Я думаю, что Витте тут верно отмечает явление, но дает ему неверное объяснение, связывая процесс лично со Столыпиным.
     Я не буду касаться таких сугубо эмоциональных обвинений Витте в том, что Столыпин — “средних умственных способностей”. Тут Витте просто слепнет от обиды. Такие совершенно разные деятели, как император Германии Вильгельм и вождь большевиков Ленин, как раз в уме Столыпина не сомневались.
     Как видим, многие обвинения Витте по адресу Столыпина могут быть как минимум оспорены.
     Но есть действительно важные стороны дела. Они связаны со сферой личностной и со сферой программной.
     Сначала — о личном. “Витте умный и достаточно сильный, чтобы спасти Россию... Но боюсь, что он этого не сделает, так как, насколько я его понял, думает больше всего о себе, а потом уж о Родине”. Эти слова отца приводит в “Воспоминаниях” старшая дочь Столыпина.
     Сам Витте признает: “Сила Столыпина в одном его исключительном достоинстве — это в его темпераменте. По темпераменту Столыпин был государственный человек”.
     Вот тут-то и “собака зарыта”. Столыпину (в отличие от Витте) был присущ сокрушительный напор, он был готов идти до конца: и в деле реформ, и в деле подавления революции.
     В сфере воли, темперамента, готовности идти до конца Столыпин превосходил Витте. У него, говоря языком теории управления, гораздо сильнее и жажда власти, и стремление этой властью воспользоваться. Это первое объяснение победы Столыпина в ходе соперничества с Витте.
     Второе объяснение — в области их подходов к реформам.
     Как подходили к проблеме преобразования России эти деятели?
     Россия должна остаться великой державой. И Витте, и Столыпин конечной целью, сверхзадачей считали сохранение России в качестве великой и процветающей державы. “Противники государственности хотят освободиться от исторического прошлого России. Нам предлагают среди других сильных народов превратить Россию в развалины — чтобы на этих развалинах строить неведомое нам отечество”. Столыпин будто специально написал эти слова для приверженцев шоковой терапии.
     Сохранить монархию. И Витте, и Столыпин считали, что в России необходима монархия. Россию создали цари и императоры, и без общего и неоспоримого для всей империи лидера трудно будет сохранить единую державу.
     Витте, по-видимому, склонен был к большему ограничению роли царя. Но саму идею монархии он не оспаривал. Столыпин, выходец из российской глубинки, не сразу увидел все опасности самодержавия. Но и он многое понял, соприкоснувшись с Петербургом, и в последние годы перед гибелью все больше и больше интересовался тогдашними Соединенными Штатами Северной Америки.
     Реформы — а не революция. И Витте, и Столыпин считали, что России нужна не революция, а реформы. Оставаться при старых порядках страна не может — это путь к катастрофе. Но и революция несет катастрофы, масштаб которых столь велик, что серьезных гарантий сохранения великой России при революции нет. Только реформы — такова позиция двух великих деятелей России начала века.
     Но реформаторы не пользовались в России должным вниманием и уважением в отличие от бунтарей и революционеров.
     Реформаторов не любили ни радикалы, мечтавшие в одночасье преодолеть вековые наследственные болезни страны, ни консерваторы, видевшие в верности прошлому залог выживания будущего.
     Поэтому России гораздо более известны опричнина Ивана Грозного, Степан Разин с его княжной, народовольцы, нежели умнейший реформатор Морозов при царе Алексее Михайловиче, или системный преобразователь Сперанский, или блестящая команда “красных бюрократов” Александра Второго. Неизвестны десятки других выдающихся деятелей России, которым в первую очередь она обязана тем, что шла с веками наравне.
     Хотя и Витте, и Столыпин были реформаторами, но в отношении самих реформ их подходы расходились. Об этом — в следующей статье.
    

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру