До чего нелегко жить интеллигентному человеку! Я наблюдал одного. В троллейбусе. Он вошел — в белом плаще, сияющих штиблетах, отутюженных брюках, с кожаным портфелем тонкой кожи. В таком наряде и с таким кейсом надо ездить в автомобиле! Но мы говорим об интеллигенте и, значит, человеке, не способном заработать на автомобиль. А одеваться он считал нужным прилично и достойно, памятуя, что неаккуратный внешний вид оскорбляет эстетическое чувство окружающих. Портфель, видимо, был заполнен бумагами, оттягивал руку, интеллигент искал возможности сесть — чтобы не слишком утомиться в дороге и прийти в присутствие, куда он, наверное, направлялся, не измотанным, а свежим. Нашел место, утвердился на сиденье. Но в этот момент в троллейбус вошла женщина. Не старушка, а вот именно женщина. Средних лет. Мог ли интеллигент сидеть, если дама стоит? Он вскочил, уступая ей половину дерматинового диванчика (вторая была занята другим пассажиром). Дама с благодарностью приняла оказанное внимание. А интеллигенту тем временем наступили на сияющий ботинок, оставив на черной коже матовый след.
Вновь он сел и высоко подтянул брючину — чтоб не пузырилась на колене. Но за его спиной сидела вовсе не интеллигентная гражданка. Которая кашляла и не прикрывала рот хотя бы ладошкой, уж не говорю — платком. Бедный интеллигент пригибался, сутулился, втягивал голову в плечи. Не хотел быть заражен, да и мысль, что твою маковку орошают капельки мокроты и слюны, кого угодно может вывести из равновесия. Поэтому он снова поднялся. Народу в троллейбусе прибывало. Белый плащ нещадно терли и мусолили плечи шаркавших впритирку к бедняге пассажиров. Шикарный плащ грозил превратиться в серый еще до конца поездки!
Я смотрел на достойнейшего, воспитаннейшего человека и думал: как вам, всей вашей интеллигентской породе нелегко жить! Хочу ли я, сам переживающий и терпящий подобное ежечасно, аналогичных мучений по пустякам для себя и кого-либо?
Я знал ответ.
Нет, я не хотел.
Я бродил меж кладбищенских плит и глядел на фотографии упокоенных под ними людей. Если бы они ведали, когда их запечатлевали на пленку, что именно эти карточки выберут потом, дабы увековечить (смешное, нереально в данном контексте да и вообще слово) память о них — то как бы тогда держались перед объективом? Натужно, неестественно, напыщенно? А так — свободно и легко улыбаясь, зная, что в запасе — вечность...
“О мертвых — либо хорошо, либо ничего!”. Это не просто мудрость, а заклинание. Древние знали: не надо обижать умерших, из своего мира они легко могут дотянуться до живых и причинить им массу бед.
Знаете, почему погибших и умерших молодых жалеют больше, чем умерших стариков? Потому что молодые, просто в силу молодости, красивее, приятнее, симпатичнее, а старики, в силу возраста, безобразнее. Вот и пусть скорей исчезают с глаз долой!
Человек живет и проживает целую жизнь, так и не зная, на что он способен.
Те, которые наверху при всех режимах, — наверху не потому, что такие угодливые и изворотливые, а потому, что действительно самые сильные в своем поколении и превосходят слабых при любых режимах.
Каким бы неземным, витающим, парящим в облаках ни был человек творчества, рано или поздно он упрется в необходимость общаться с практическими людьми. И тут проявятся любопытные метаморфозы. Среди творческих — есть разные личности. Не желающие угодничать и подлаживаться и готовые прогибаться и льстить. Презирающие материальные блага и готовые за копейку на все. Недолюбливающие власть и готовые прильнуть к ней в страстном поцелуе.
Ничему не следует удивляться.
Мы не отдаем отчета в том, что пишем, говорим, рекламируем и прокламируем. Чего стоит цинизм названия “Мир кожи”?
Или реклама “Имидж — ничто, жажда — все”. То есть как? Я-то полагал, что имидж — очень важная для любого человека оценка его окружающими и составная часть его собственного мироощущения. Или речь в этой рекламе о том, что ради утоления жажды можно наплевать на имидж и выпить даже непрестижный напиток, после чего окружающие просто не смогут тебя уважать?
Одним словом, не дай себе засохнуть, думай, что произносишь!
Для рекламы нет запретных тем и запрещенных приемов. Но некие нравственные критерии (“понятия”, выражаясь современным языком) все же должны существовать. Когда я видел рекламу банка “Ходынка”, то даже посмеивался. Подразумевалось, видимо, что клиентов будет такое количество, как в свое время на Ходынском поле. Того гляди друг друга передавят в толкучке и желании сделать взнос в этот банк. Когда увидел на рекламном щите: “Казино “Софи” — мой выбор”, стало не по себе. Бесспорно, у романа Стайрона “Выбор Софи” и одноименного фильма “раскрученное” заглавие. Но повествует этот роман о судьбе женщины, прошедшей ужасы немецкого концлагеря Аушвиц, и о том, что в конце концов она приняла решение из страшного мира, который ее окружал и после освобождения, добровольно уйти. В этом, собственно, и заключался ее выбор. Надобно обладать изрядной душевной окостенелостью и бесстрашием в попрании авторских прав, чтобы состряпать из этого названия рекламу...
