Глубокий, низкий, сильный... — ее голос захватывает с первых секунд и не отпускает уже никогда. И конечно же, чуть утрированное грассирование, придающее особую прелесть ее песням. Опираясь на традиции Эдит Пиаф, она создала индивидуальный исполнительский стиль, отличающийся яркой экспрессией...
Мирей Матье вновь пожаловала в Москву, чтобы дать пару концертов в Кремле. Приехала с таким чувством, как к себе домой. Не потому, что здесь уже в шестой раз. Не потому, что в свое время была любимицей Брежнева и единственной в те годы иностранкой, гастролировавшей по России. И даже не потому, что мы ее так по-особенному любим. А просто потому, что где-то в глубине души она искренне считает себя русской.
Детали визита дамы были засекречены настолько, насколько это только было возможно. То она приезжает днем — потом выясняется, что вечером. То она соглашается пообщаться с журналистами, то передумывает. А все по одной простой причине: она уже очень давно никому не дает интервью. Действительно, зачем?
“Во Франции сейчас мало телепередач, посвященных именно французской песне, поэтому меня и не видно... И ладно. Все, кто любит меня по-настоящему, будут со мной вне зависимости от времени”, — призналась лет пять назад одной французской газете г-жа Матье.
Мадам оказалась права. Ее ждали. И готовились. Те, кто так любит и ждет. Те, кого, выходя из своего белого лимузина по приезде в “Националь”, она уже знала в лицо:
— О, Жанна, как ты? Ты здесь давно? А Лиза тоже тут?.. Не замерзли? Ну так идемте все в гостиницу!
Ей приходилось привставать на носки, чтобы дотянуться и обнять поклонников, которые поджидали ее с самого утра. Ее и ее маму... Она, несмотря на весьма преклонный возраст — 80 лет, тоже приехала.
Уже в фойе, при входе в лифт, певица повстречала небольшую группу туристов — своих соотечественников. Радости французов не было предела. Один из них — в военной форме — потянулся рукой к голове, чтобы отдать честь. Но так и не решился. Застеснялся, наверное. На втором этаже нас встретили двое охранников. Комната 222. Эксклюзивное интервью специально для “МК” будет именно здесь, в ее апартаментах. Дверь открывается, из нее выходит тур-менеджер певицы:
— Только не спрашивайте ее про личную жизнь. Каждый раз — одно и то же: “А почему вы не замужем?..” Все остальное — пожалуйста.
Окна выходят на Кремль. Где-то в соседней комнате мама певицы разбирает вещи. Дочка поглядывает в окно и просматривает поздравительное письмо министра культуры г-на Швыдкого. Завидев журналиста, откладывает бумагу на стол...
— Правда, красиво? Очень красиво. Я специально попросила номер с видом на Кремль.
— Мадам Матье, сейчас большую часть времени вы проводите за границей. Означает ли это, что французская публика не представляет такого интереса для вас, как раньше?
— Я не забываю французскую публику. Что же касается моих гастролей, то не так уж много французских певцов, которые хорошо известны во всем мире. И мне посчастливилось быть в их числе. И я очень это ценю.
— Кто, кроме блистательной Эдит Пиаф, ваши кумиры?
— Конечно, я восхищаюсь и оперными певцами — Лучано Паваротти и Марией Каллас, но я также слушаю Барбру Стрейзанд, группы “Куин”, “Пинк Флойд”.
— А вы сами не думали о карьере оперной певицы?
— Нет, хотя детство прошло под знаком оперы. У папы был прекрасный тенор. И я училась у Жанин Райс, которая работала только с оперными певцами — с Паваротти, Раймонди, Берганцей и Каллас. У нее я, например, отрабатываю “Кармен”, но только для удовольствия.
— В чем же все-таки секрет вашего успеха?
— Основная доля успеха — это труд, работа и только самая малая доля — то, что мы получаем от Бога, — талант. Музыка для меня всегда была самым главным, я ей живу, без нее я умру. Были времена, я работала на заводе, несла деньги в семью. Но я эту работу не любила. Теперь у меня любимое дело. В моей жизни есть две главные вещи: пение и семья — мама, братья и сестры.
— Вы не любите говорить о личной жизни, но другие любят писать. Вы уже свыклись с прессой, которая расписывает вашу жизнь на свой лад?
— Есть издания, которые специализируются на том, чтобы женить и разводить знаменитых людей. Я не в курсе своих предстоящих браков или еще чего... Пусть пишут. Нормальные люди никогда не поверят им.
— Одно время писали, что вы живете обособленно, избегаете общения. Это тоже из серии “той самой прессы”?
— Нет, это не совсем так. Я хожу к друзьям, хотя в нашей работе друзей особенно не наживешь — их можно пересчитать по пальцам. Моя сестра и мой визажист Франки ходят в магазины за покупками для меня. Хотя иногда и я хожу по магазинам.
— Все-таки Франки — ваш визажист или телохранитель?
— Франки — мой... скорее ангел-хранитель.
— Во времена социализма вы были редкой иностранной певицей, которую у нас разрешали слушать. Вы были у нас с концертами, а в магазинах продавались ваши пластинки. Вам это приносило деньги?
— Что вы! Я заработала только радость от того, как меня принимали. И я надеюсь, что люди, которые покупали тогда мои диски (я знаю, что они стоили недешево), тоже получили удовольствие от моих песен. Не знаю, может, мне тогда хотелось, чтобы меня узнали... Во всяком случае, я ездила в СССР не за деньгами.
— А в ту пору у вас не возникало проблем оттого, что вы едете петь для коммунистов — за “железный занавес”?
— Нет, особых проблем не возникало. А принимали меня всегда во всех коммунистических странах на каких-то привилегированных условиях. Единственная страна, где все немного по-другому, — Китай. Там, как мне показалось, любят все французское, и поэтому, например, на встречах с министрами, куда меня часто приглашали, они расспрашивали меня о высокоскоростных магистралях и прочих достижениях моей страны. А не о песнях.
Песня же не имеет границ. Ни социальных, ни политических. Я уверена, что ваша публика это понимает. Невзирая на социальный уклад. Я это чувствую. Я ведь тоже немножко русская в душе...
— Вы никогда не хотели сменить имидж, например прическу?
— Я как-то пробовала. После чего мои близкие сказали: “Мирей, не меняйся ни в коем случае. Мы любим тебя такой”. Но главное, я получила массу писем от поклонников с той же просьбой. Я прислушалась к их советам. И счастлива.
— Вы как-то сказали, что вы — экспортный французский продукт, как вино или духи. Что это значит?
— Я такое сказала? Ну, если меня можно сравнить с бордо “Шато Петрюс”, тогда я согласна. Просто быть известной — значит петь для всех. Я не хочу быть нескромной, но считаю, что смогла познакомить многие страны с французской песней.
