Живет обычный человек. Утром уходит на работу, вечером возвращается домой, иногда пишет стихи, сочиняет музыку, рисует, когда есть настроение. Но однажды... Борис Беркут, морской штурман по профессии, журналист по призванию и авантюрист по состоянию души, как-то утром сел на велосипед и за 3,5 месяца в одиночестве пересек практически всю Россию: от Владивостока до Санкт-Петербурга, открутив педалями свыше 8 тысяч километров.
— Почему именно велопробег, а не кругосветное плавание, к примеру?
— Я знаю людей из Владивостока, которые пробовали сделать нечто подобное, но у них ничего не получилось. Стало немного обидно за свой город, хотел себя проверить да и мир посмотреть. Одно дело, когда тебя вытряхнули из самолета, поселили в отель, потом куда-то отвезли, чего-то показали. И совсем другое, когда ты сам себе хозяин. Я оттого и псевдоним такой выбрал — Беркут — свободолюбивая, вольная птица. Настоящая моя фамилия Егоров.
— Откуда такая уверенность в своих силах? Специально тренировались?
— Мистика... Я на самом деле, наверное, не очень приятный человек, самоуверенный. Все, что ни скажу, все сбудется. Так и здесь, просто почувствовал, что могу, на уровне интуиции. А она у меня работает очень хорошо. Вообще, это путешествие — “сумасшествие наружу”. Многие люди говорили, что ничего не выйдет. И как бы наперекор во мне появлялась уверенность.
Специально я не тренировался. Вернее сказать, я специально не тренировался. Тут другое. У человеческого организма огромные резервы. Возникла одна, как мне кажется, правильная мысль: сидеть в баре, курить и пить кофе гораздо тяжелее, чем находиться в постоянном движении. Главное — на это настроиться, стать живым, настоящим человеком, который может сделать все. Ну не надо, конечно, всем делать “все”, иначе места для подвига не останется.
В юности ему сделали кардиограмму, и оказалось, что у совсем еще молодого человека закрыты два клапана. Тромб, в общем, дело безнадежное. Он стал ходить ссутулившись, шаркая ногами и чувствовал себя абсолютно больным. Но лишь до тех пор, пока не обнаружилось, что по ошибке ему подсунули кардиограмму семидесятилетней старухи. После этого случая, говоря о своем возрасте, он неизменно называет число 19 — человеку столько лет, на сколько он сам себя чувствует.
— Ставил ли ты перед собой какие-то задачи — в день проезжать столько-то километров?
— Да нет, скорее все получалось, как получалось. Заранее я ничего не планировал и не просчитывал. Чем сложнее путь, тем проще к нему нужно подходить. Выбираешь одну прямую дорогу и по ней едешь. Карты, компасы — они ни к чему. Был у меня в голове какой-то схематичный маршрут, я по нему и следовал. Пытался ставить задачи, но я человек очень рассеянный. Иногда едешь и думаешь только об одном: “Я хочу проехать 200, 200, 200... километров”. И прешь без остановки, как заведенный. А бывает — увидишь кошку, собаку, букашку забавную, сразу рот до ушей, песни орешь... Когда я еду, мысли мои мне не подчиняются, скачут с одного на другое. Какие тут установки? Но минимум я проезжал в день — 60 км. Самое большое расстояние 209 км — это трасса Томск—Новосибирск. Его я преодолел примерно за 12 часов. Скорость зависит от качества дороги, от погоды. Самое ужасное — это встречный ветер. Начинаешь буквально сходить с ума. Крутишь педали с удвоенной энергией, а движешься в 2 раза медленнее.
Подсчитав траты по минимуму, на 3,5 месяца пути, он взял в дорогу 4,5 тысячи рублей. Правда, находились добрые люди и подбрасывали ему кто 300, кто 500, а кто 1000 рублей. Братья-экстремалы абсолютно бесплатно чинили велосипед, который был подарен одним спортивным магазином, где прознали о его безумной затее. Это американская машина маунтин-байк, то есть горный велосипед.
В дороге 5—6 дней в неделю, остальное время на отдых. Днем крутил педали, ночью спал. Редкие ночные поездки иной раз заканчивались в кювете.
— Находясь более трех месяцев с утра до ночи под открытым небом в постоянном физическом напряжении, наверное, трудно не заболеть, да и без травм наверняка не обошлось?
— За время всей дороги я вообще не болел, даже насморка ни разу не подхватил. Были только рабочие растяжения. Но это несущественно. Я думаю, это одно большое чудо. Дай бог, чтобы за него ученые не взялись со своими линейками и пробирками. Иначе все поломается. Мне предлагали ради эксперимента пить какие-то витамины, постоянно измерять давление, подсчитывать пульс, записывать все в тетрадку. Но это не для меня. Тогда уходит вдохновение, теряется очень важный момент некоей безбашенности.
— А не страшно было одному? Вдруг что случится — и помочь некому?
— Меня все время пытались запугивать люди: “Глупец, надо было лететь на самолете, тебя убьют, тебя ограбят, время какое страшное”. Но я думаю, что катастрофа случается там, где ее ждут. Я настроился на то, что все будет хорошо, и со мной действительно плохого не произошло. Даже когда я на полной скорости врезался в “жигуленок”, который, нарушив правила, выехал со второстепенной дороги. Я не успел затормозить и со всей дури врубился ему в бок. Лежу с закрытыми глазами и думаю: “Это смерть. Как все глупо вышло, несмешно, неинтересно”. Через несколько секунд понял, что ни на мне, ни на велосипеде — ни царапины. А водитель машины, наверное, решил, что убил меня, и моментально скрылся.
Он пустился в путь, не сказав ни слова родным. Своей семьи у Бориса нет, так что отпрашиваться у жены не пришлось. Матери отправил письмо из Красноярска — телефона у нее нет, следующее послание она получила только из Питера. В их роду существует правило — уходить не прощаясь. Иначе все подумают, что человек решил уйти навсегда.
— Ты встречал на пути таких же необычных путешественников?
— Четверо англичан, которые совершали путешествие из Лондона в Сингапур, долго не хотели верить, что я русский. Думали, что им на пути будут попадаться только мужики на телегах, а тут я: “I am Russian”. Они считали, что француз, поляк, словак — кто угодно, только не “рашен”. У меня байк лучше, чем у них, у меня форма лучше, чем у них. Я одет в российскую экипировку. Странно, когда натягиваешь на себя заграничные шмотки, в тебе сразу узнают ваньку российского. Я еду по России, и у меня ломается стереотип, а уж у иностранцев и подавно.
— А как у тебя сломался стереотип?
— Один из стереотипов: ты постучишься в дверь к самому бедному, он тебя накормит, напоит, всего тебе надает... Вышло все наоборот. Я стучался в настоящие “кулацкие” подворья: отличные дома, полно скотины, куры, утки, сами хозяева розовощекие, работают с утра до ночи. Казалось бы, должны быть прижимистыми людьми. Ничего подобного. Заходишь, они расплываются в улыбке, накормят до отвала, уложат спать на лучшую кровать. И денег ни за что не возьмут. А те, что называются голытьбой с душой нараспашку, сразу начинают клянчить на выпивку и торговаться.
— Ты старался останавливаться в отелях или предпочитал стучаться в первый попавшийся на пути дом?
— Конечно, у простых людей. В отеле уважающий себя путешественник не останавливается. Иначе ты уже не путешественник, а так себе. Когда ты по вечерам долго отмокаешь в горячей ванне, теряется экстрим. Я же как бы выбросил себя из обычной жизни, из устоявшейся схемы: благоустроенный теплый дом, цивилизация. Ты попадаешь в тот же самый мир, но через другие двери. Ты нищий, бродяга, ты не приходишь в магазин за покупками, а ждешь людской доброты. В городах сложнее, не постучишься в чужую квартиру. Всегда находил каких-то знакомых своих знакомых. В Москве, например, ночевал на складе одного спортивного магазина. И в Санкт-Петербурге нашел людей, которых заинтересовало мое необычное турне.
— Чем думаешь заняться теперь, когда все закончилось?
— На некоторое время задержусь в столице, начну подготовку к следующей экспедиции. Хочется затеять что-нибудь посложнее, поинтереснее: вернуться во Владивосток, например, через Казахстан, заехать на Тянь-Шань и забраться на какую-нибудь вершину. Или поеду до родного города на роликах — это гораздо труднее. А может, больше никуда не отправлюсь. Я пишу стихи, сочиняю музыку, рисую. Но в дороге на все это не было времени, хотя и ватман, и пастель с собой взял. Если все сложится в музыке, то я, пожалуй, осяду в Москве. На музыкальных инструментах я не играю, руки все перебиты, но зато пою. Это альтернативный рок. Ты, наверное, сейчас рассмеешься, но я на все сто уверен, что это будет супер. Здесь я уверен даже больше, чем в велопробеге.
