Да, господа, несмотря на все противоречия православной и католической церквей, у нас “пришла пора соборов кафедральных”. Один из них (и самый главный) — собор Парижской Богоматери — сейчас ударными темпами возводится в московской Оперетте. И то, что происходит в центровом театре, напоминает сборочный конвейер. Впрочем, производственная тематика здесь окрашена красивой музыкой, разговорами о футболе и даже наличием “скорой помощи”.
Исторический собор — это девятиметровая стена, шесть колонн справа и слева и еще две с крылатыми химерами. По стене на веревках, как насекомые, ползают люди, что восхищает и наводит на мысль о травматичности зрелища. Чем дальше, тем больше эта мысль во мне укрепляется. Тем более что со сцены красивый блондин Гренгуар ( Владимир Дыбский ) красивым баритональным тенором пообещал:
Пришла пора соборов кафедральных,
Гордых крестов, устремленных в небеса,
Великий век открытий гениальных,
Время страстей, потрясающих сердца.
“Собор Парижской Богоматери”, написанный французским писателем Виктором Гюго и адаптированный для современного мюзикла его соотечественниками Пламондоном и Кочанте , оказался страстным, опасным зрелищем для монтажников-высотников. Цыганка Эсмеральда ( Светлана Светикова ), трое влюбленных в нее мужчин разных сословий, бродяги, калеки и вояки — все сошлись на сцене.
— Стоп! Микрофон, плиз! Мьюзик! — кричит из центра зала англичанин-режиссер. — Квазимодо!
Подволакивая правую ногу, как циклоп Полифем, на сцену выползает горбун — он же Вячеслав Петкун, известный продвинутым меломанам как лидер “Танцев минус”. На нем линялый красный балахон в черных разводах. Отпел низким голосом одну из 16 своих песен, спускается в зал.
— Хорошо бы костюмчик облегчить, — говорит он и, вытирая пот, садится рядом. Говорит, что еще не совсем расстался с концертной привычкой — отпел, можно отключиться и передохнуть.
— Нужно все время быть в общем действии. Но ничего, я думаю, все будет нормально. Еще несколько прогонов, и я втянусь.
В этот день Петкуну не сильно повезло: в то время как все фанаты питерского “Зенита” орали на стадионе за любимую команду, бившуюся с ЦСКА за какой-то там кубок, Петкуна колесовали.
— Да, если бы я там был, точно бы голоса лишился. Так что лучше, что здесь.
Еще он выезжает на сцену на трехметровой колонне в обнимку с химерой и спускается с девятиметровой стены, что для него самое ужасное.
Если на “Нотр-Дам” посмотреть именно с этой точки, то вид действительно открывается жуткий. Внизу, как муравьи, пляшут танцоры. Акробаты дергаются на канатах, как марионетки. С 9-метровой высоты как нельзя лучше видно, что “Нотр-Дам” — это такой мини-завод. Над головой огромные металлические фермы с софитами. 6 моторов, 3 звуковых пульта, почти 200 световых приборов, 12 лебедок и специальный пульт для управления только ими. И бесконечные лестницы, по которым то и дело бегают артисты. Только что лбами не сталкиваются.
А тем временем на здоровенных цепях из-под колосников спускают три колокола разной величины. Их “языки” живые — в черном трико и чрезвычайно гибкие. “Языки” болтаются под конструкциями, залезают на них.
Вся команда — крутой замес из профессионалов и людей в прямом смысле с улицы. Звезды шоу-бизнеса, пробовавшиеся в мюзикл, не прошли прежде всего в силу своего звездного менталитета: их ломало то, что надо проходить кастинг в общей очереди и вкалывать на репетициях. Единственная звезда — Петкун, который пришел на кастинг без звездного пафоса, спел с листа и быстро был утвержден на роль Квазимодо. А вот Антона Макарского , который теперь замечательно поет партию капитана Феба, всерьез не рассматривали. Его утвердили только после того, как в Париж ушел материал для сведения фонограммы. Александр Маракулин из “Летучей мыши” оказался удивительным священником Фролло. А в основном в мюзикле поют выпускники и студенты музыкальных училищ. Танцуют — мужской состав из “Метро”, женский набран заново. Есть, например, 15-летняя девочка, которая пришла подписывать контракт с мамой. Акробаты, их сложнее всего оказалось найти, все мастера спорта. Брейкера нашли на соревнованиях по брейк-дансу.
Режиссер Уэйн Фокс объявил перерыв для того, чтобы его ассистент по движению что-то объяснил стенолазам. Веселый он парень, этот Уэйн, хотя бы потому, что на его режиссерском столике рядом с коробкой из-под пиццы валяется детский черный пистолетик.
— Зачем?
— Чтобы артисты боялись, — смеется он. — Шутка. На самом деле я только один раз и кричал на них. Я ставлю так, чтобы артисты задавали мне вопросы. Но, похоже, они меня боятся, — снова смеется. Говорит, что “Нотр-Дам” — это спектакль о невинности.
— Эсмеральда настолько свободна, что она не замечает, как сводит с ума мужчин. Есть же такие люди: входят в комнату — и как будто зажигается лампочка.
— А среди артистов есть любимчики?
— Есть. Только не поймите меня неправильно.
Мечта режиссера — посмотреть столицу, в которой он находится семь недель и знает только три точки: квартира, где живет, театр, где работает, и клуб “16 тонн”. Он тешит себя надеждой, внушенной организаторами московского проекта, пообещавшими ему за хорошую работу поездку на поезде через всю Россию. Ради этого он и убивается с утра до вечера в Театре оперетты.
А что же, собственно, та самая невинность, свободная, как ветер, и легкая, как дыхание, — цыганка Эсмеральда, из-за которой убиваются три мужчины. Двое из них — капитан и монах — сдают ее, и только урод Квазимодо любит ее по-настоящему. Правда, понимает она это, как все женщины, в критический момент. То есть — на эшафоте.
Мементо морэ, следует заметить, выглядит пока что стыдливо-скромно. На юную артистку Светлану Светикову , засветившуюся еще в “Метро”, набрасывают петлю и вздергивают.
— Свет, скажи честно, боялась казни?
— Сначала жутко. Потому что вообще-то меня поднимают за пояс, но петля для видимости накинута на шею. В первый раз она мне так впилась в горло, что я даже заплакала. Но теперь уже все нормально.
Теперь ее действительно вешают без проблем. А чтобы смерть сделать более эффектной, поддерживают ее тремя парами влюбленных в белом, которые на канатах парят в воздухе. И на фоне светлой стены это смотрится весьма эффектно. Впрочем, как мне стало известно, сцена художественного воплощения повешения еще обсуждается постановщиками.
P.S. В этот день к Театру оперетты все-таки приехала “скорая”: у одной из артисток разболелось колено.
