Как-то Лилькин начальник вызвал подругу к себе и сказал: “Завтра приезжает наш американский спонсор — очень важный господин. Я буду всю неделю в министерстве, там вопрос нашего финансирования решается. Придется тебе одной с ним нянчиться. Справишься?”
Лиля с радостью взяла на себя обязанности гида. Тем более что спонсор оказался молодым симпатичным парнем. Первый вечер они провели в Большом, смотрели “Жизель”, на следующий день поехали в Загорск, а после Скотт (так звали спонсора) пригласил подругу к себе в гостиницу “на чашечку кофе”. Секс с американцем получился бурный и совсем не похожий на супружеский долг с Виктором.
Потом они курили в постели и болтали на смеси двух языков. Лилька узнала, что ее случайный любовник не женат, живет в Кливленде и очень богат. О себе она предпочла особо не распространяться. Сказала только, что замужем и что всегда мечтала увидеть Америку. После этих слов Скотт неожиданно посерьезнел и обещал помочь.
Еще три дня пролетели для Лили как одно мгновение, она удивительно похорошела, ее глаза сияли неземным светом, и даже нудный Витя ей казался милым и обаятельным. Но в конце недели Скотт, затарившись матрешками и шапками-ушанками, растворился в поднебесье “Шереметьево-2”. А Лилькина жизнь вернулась в старую колею.
О своей супружеской измене она не жалела. Напротив, рассказывала мне про роман со Скоттом взахлеб, как о самом ярком впечатлении. В ответ на мои робкие попытки пробудить ее совесть лишь отмахивалась: “Да не будь ты такой нудной! Почему я должна до самой смерти с одним мужиком спать?! Может, я хочу проверить, что не ошиблась, когда замуж за Виктора выходила...”
А через три месяца из Кливленда неожиданно пришло частное приглашение. Радости подруги не было предела. И хотя Виктор очень удивился гостеприимству американского спонсора, он тоже радовался за жену: “Обязательно поезжай, посмотришь, как люди живут!”.
Лилька устроила пышные проводы, на которых объясняла всем, в том числе и мне, что едет в Кливленд только на месяц, в отпуск, и искренне спрашивала, кому что привезти в подарок.
В аэропорту, увидев улыбающегося Скотта, она и вовсе перестала сомневаться. В шикарном автомобиле Скотт приобнял Лильку и интимно прошептал в ухо, что везет ее не куда-нибудь, а к НАМ ДОМОЙ.
Дом оказался очень милым, точнее, это была небольшая вилла, и находилась она в престижном пригороде Кливленда. По соседству, утопая в море зелени и цветов, стояли виллы остальных членов его большой семьи — родителей и двух замужних сестер. Обстановка во всех домах своей роскошью и количеством прислуги вновь напомнила Лильке роман американского классика, прочитанный когда-то в детстве.
Отец Скотта был выходцем из Польши. В Америке ему повезло, и он смог создать крупную строительную фирму. Его жена — очень светская, молодящаяся дама — приняла Лильку сдержанно, но вежливо: “Друзья моего сына — мои друзья”.
Ненамного теплее отнеслись к ней и молодые члены семейства. Сестры Скотта были настоящими наседками с целым выводком детей. И говорили они только о домашнем хозяйстве и детских болячках. А их мужья, как, впрочем, и сам Скотт, работали в семейном бизнесе, поэтому во время совместных ужинов говорили только на скучные профессиональные темы.
Так началась для Лильки новая американская жизнь.
Скотт утром уезжал на работу, а Лилька шла к его сестрам и вместе с нянями ухаживала за детьми и ламами, которых семейство Скоттов содержало в специальных вольерах. Конечно, делать это ее никто не заставлял, но целый день сидеть одной дома было смертельно скучно.
Когда ее отпуск подошел к концу, Скотт предложил Лильке остаться с ним навсегда.
— Ты что, делаешь мне предложение? — спросила Лилька.
— Нет, у нас это так быстро не делается. Но тебе надо срочно развестись с мужем! Если мои родители узнают, что ты замужем, они тут же потребуют, чтобы я отослал тебя обратно!
— И что я буду здесь делать? Работы нет, мой диплом и кандидатская степень здесь никому не нужны? — спрашивала его Лилька.
— Ты будешь меня любить, а я тебя. Разве этого мало? — отвечал он и добавлял: — Еще мы будем путешествовать. Я хочу подарить тебе весь мир!
А еще через полгода сытой однообразной жизни Лилька взвыла и попросила любовника предоставить ей возможность учиться. Он ответил, что подобные вопросы в одиночку не решает, и пообещал посоветоваться с родственниками. На семейном совете, на который ее, кстати, не пригласили, было решено пристроить русскую невестку в ближайший колледж, который готовит средний медицинский персонал.
Студенческая жизнь вернула ей бодрость и оптимизм. В колледже учились эмигранты и выходцы из малообеспеченных семей. Лилька быстро со всеми перезнакомилась, перестала комплексовать по поводу своего плохого английского и неожиданно единственная из всего потока закончила первый курс на “отлично”. Лильку вызвали в администрацию колледжа и предложили перевестись на подготовительное отделение местного университета.
Известие об этом вызвало бурю негодования в семье Скоттов. Ей категорично заявили, что расходы на ее образование в университете в их бюджете не запланированы и диплом медсестры — это все, на что она может рассчитывать. Младший Скотт, пытаясь смягчить отказ родителей, долго и нудно объяснял ей целесообразность этого решения, даже привел в качестве примера то, что он сам пожертвовал юридической карьерой ради семейного бизнеса.
Но Лилька была непреклонна: “Не хотите давать деньги, и не надо. Но я буду учиться в университете, и твои родители мне не указ!” Кроме того, она объявила любовнику, что сыта обществом его родственников по горло и ближайшие выходные собирается провести в компании своих однокурсников.
Что тут началось! Лильке строго-настрого было запрещено даже думать об этом. “Уик-энд — семейный праздник! Семья — самое важное для нас, американцев, и если ты это не понимаешь, то как ты можешь стать моей женой?” — кричал Скотт.
В знак протеста Лилька легла спать в тот вечер одна, а утром она обнаружила себя запертой в доме на ключ. Скотт ушел к родителям один, посадив ее под домашний арест.
— Это было последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, — вспоминала подруга. — Я была в такой ярости, что хотела прикончить всех Скоттов, попадись они только мне в тот момент.
Все эмоции, дремавшие последние семь месяцев в чужой стране, вылились с неистовой силой. Лилька носилась по дому, била посуду, кидала цветы в горшках; устав от погрома, она вылезла на улицу через окно первого этажа и пешком отправилась в студенческое общежитие.
— Брата ты больше не увидишь. И мы тоже больше тебя знать не хотим. У нас не принято ТАК выражать свои эмоции. Поэтому уезжай назад, домой. У тебя ведь есть билет с открытой визой? — проговорила бесстрастным голосом бывшая родственница.
— Можно хотя бы переночевать у тебя?
— Нет.
Первый раз в жизни Лилька оказалась в буквальном смысле слова под открытым небом. И на долю секунды у нее даже мелькнула мысль, а не последовать ли за героиней Драйзера, не утопиться ли в знаменитом Кливлендском озере...
Но уже в следующую секунду она звонила своей американской однокашнице, которая жила неподалеку в собственном доме вместе с мамой.
— Конечно, ты можешь несколько дней пожить у нас, — сказала мать подруги. — Но только не воруй!
Всю ночь Лилька решала, что делать дальше. Возвращаться побежденной к Виктору и до конца своих дней слушать упреки в свой адрес или попытаться чего-то добиться здесь самой?
На следующее утро, предупредив сестер, Лилька отправилась за своими вещами. Около дома Скотта ее ждал весь гардероб, упакованный в... мешки для мусора. Рядом с ними стоял полицейский, который, не поднимая глаз, указал ей на них рукой.
Лилька развернулась и пошла прочь, даже не притронувшись к мешкам. Она села автобус и поехала в университет, приговаривая про себя: “Уехать я всегда успею, сначала я попробую осуществить их хваленую американскую мечту!” Найти работу ей помог один из молодых преподавателей, который сам недавно эмигрировал из Чехословакии. Когда Лилька поведала ему со слезами и соплями свою историю от начала и до конца, он долго молчал, а потом произнес:
— Твой Скотт — arse’s hole (дырка от жопы). Я постараюсь помочь. Мы завтра пойдем в еврейскую общину, попросим для тебя хоть какие-нибудь деньги, потом я схожу к руководству университета и постараюсь выбить для тебя место в общежитии.
Через неделю Лилька уже жила в студенческом общежитии и работала в библиотеке. Жизнь постепенно входила в новое для нее русло. Немного успокоившись, она все-таки позвонила Виктору в Москву и, опуская унизительные подробности, сообщила, что со Скоттом рассталась, но возвращаться пока не собирается. Он, в свою очередь, рассказал, что устроился на хорошую работу, и спросил номер ее банковского счета.
Спустя неделю на ее имя пришло 2000 долларов.
Три года назад она позвонила мне и сообщила загадочным голосом, что вновь собирается выходить замуж.
— Кто он? Русский или американец?
— Ни то, ни другое. Он — еврей, приехал в Кливленд из Стамбула! А знаешь, что будет, если скрестить турка с евреем? — пошутила подруга. — Затурканный еврей. Это и есть мой Шломо. Он нежный, мягкий и ужасно рыжий. Любит ходить по магазинам, готовить. Он уже давно просит выйти за него замуж, но разве таким должен быть муж?
Свадьба состоялась с соблюдением всех религиозных еврейских традиций в Стамбуле. Невесту окунали в микву, раввин читал молитву, толпа солидных гостей подносила новобрачным богатые подарки. Лилькина новая свекровь оказалась дамой на редкость тактичной и старательно делала вид, что не замечает ее живота, выпирающего из-под целомудренно белоснежного наряда. Как только они вернулись в Кливленд, Лилькин муж получил направление на работу в Хьюстон, и семья переместилась туда. Спустя положенное время у них родился сын Дэни. Чернобровый и кареглазый малыш. А еще через год Лилька произвела на свет второго мальчика, но теперь уже рыжего и в веснушках.
И вот она снова в Москве. Она сидит на моей кухне и в который уже раз рассказывает, какие сомнения ее грызут в отношении любимого мужчины.
— Понимаешь, мой муж за последние годы очень сильно изменился. Из веселого малого он превратился в типичного яйцеголового, который вечно все забывает и постоянно читает. Даже в гости он ходит с очередным томом. Забьется в угол, подальше от народа, и читает, читает, читает... Шломо очень боится пьяных и терпеть не может танцевать... Единственное, что радует, это наше финансовое положение. Мы оба, несмотря на то, что эмигранты, сделали хорошую карьеру. Недавно купили двухэтажный дом с садом. Но радости в жизни нет! Мы с мужем практически не разговариваем. Все наше общение сводится к обсуждению проблем детей или планированию покупок.
Про Виктора, с которым Лилька все эти годы регулярно перезванивалась и переписывалась, моя подруга почему-то в тот день не сказала ни слова. И хотя я видела его с огромным букетом и охраной, следующей по пятам, среди встречавших ее родственников в “Шереметьево-2” и знала, что они почти сразу же вдвоем умчались в Питер на экскурсию, но по расстроенному виду подруги было видно: реанимировать любовь не удалось. Но перед самым отъездом в Штаты Лилька не утерпела и, хлюпая носом, поведала об очередном сердечном разочаровании:
— Какие же мужики подлецы! Прикинь, Виктор столько лет вешал мне лапшу про любовь-морковь, я даже сюда приехала, чтобы на него посмотреть, все думала-терзалась, а может, я напрасно тогда уехала из Москвы... А в Питере, после того как ему удалось все-таки затащить меня в постель, он вдруг говорит: “Не могла бы ты вернуть мне те две тысячи, которые я тебе посылал в Кливленд?” Ну что ему эти две штуки? У него, жлоба, ботинки дороже стоят!
Я слушала подругу молча. Мне нечего было возразить в ответ на ее нытье по поводу несостоявшегося бабского счастья.
И нечем утешить.
Да и что можно сказать женщине, которая изъездила в погоне за любовью полмира. А любви так и не встретила.
А вы как считаете?
