Тридцать седьмой год,

     Во время сеанса черной магии Аркадий Аполлонович Семплеяров потребовал: “Разоблачение совершенно необходимо. Без этого ваши блестящие номера оставят тягостное впечатление. Зрительская масса требует объяснений”.
     Большой террор действительно требовал объяснений.
     Традиционное объяснение — “революция пожирает своих детей” — мало что объясняло. Во-первых, далеко не все революции “пожирали” своих детей. Достаточно вспомнить историю США. “Пожирание” — пожалуй, черта только французской и русской революций, то есть скорее исключение. Во-вторых, если даже и “пожирание” — то почему в середине тридцатых годов?
     Было и такое объяснение: у большевистской диктатуры наступила агония, и они бросились во все тяжкие. Но это противоречило очевидному: строительству в СССР сотен заводов, признанию СССР все новыми государствами.
     Другое объяснение — террор по природе присущ диктатуре пролетариата — было правильным, но опять-таки не объясняло конкретную стадию террора диктатуры пролетариата, террора середины тридцатых годов.

     Причину Большого террора усиленно сводили к Сталину. К его подозрительности. К его жестокости. Говорят и о патологической жажде власти, о комплексе неполноценности у Сталина, о его максимальном желании сохранить за собой пост лидера. А Н.С.Хрущев прямо заявлял, что Сталин был болен, болен психически, и болезнь усиливалась.
     Конечно, личные особенности Сталина наложили огромный отпечаток на все события тридцатых годов. И на Большой террор тоже. Однако масштаб событий явно не соответствует усилиям одного, даже очень большого вождя.
     Неубедительна и версия И.Г.Эренбурга, считавшего, что Сталин просто не знал о реальном масштабе расстрелов и арестов.
     Ведь Сталин, безусловно, не принадлежал к лидерам, за спинами которых можно было что-то делать. Да и исследования последних лет подтверждают, что Сталин сам тщательно организовывал все судебные процессы. И ход репрессий по стране тоже лично контролировал. Например, Каганович докладывал ему ежедневно о ходе репрессий в Иванове, куда он был послан.
     За один тридцать седьмой год Ежов, судя по записям секретаря Сталина, провел в кабинете вождя 527 часов 56 минут. Учитывая, что Сталин работал ежедневно, не увлекаясь ни спортом, ни охотой, ни поездками по заграницам, то в среднем получается, что более полутора часов ежедневно уходило на доклады главного палача.
     Выходит, что слова “не знал” надо заменить фразой “вникал во все детали”.
     Неприемлемо выглядит и версия Светланы Аллилуевой. Она считает, что Сталин оказался игрушкой в руках Берии — более жестокого, более коварного, более хитрого. Но Берия появился в Москве уже на исходе Большого террора, и поэтому объяснять события его влиянием нельзя. А главное опять-таки в том, что Сталин не подходит на роль лидера, которым можно крутить. И Берия это знал лучше всех. Когда Маленков и Хрущев предложили Берии свести роль Сталина к представительским функциям, тот со знанием дела заявил: “С ним этот номер не пройдет”.
     Нельзя согласиться и с версией о вышедших из-под контроля Сталина органах безопасности. Конечно, в любом масштабном процессе есть звенья малоуправляемые, даже неуправляемые, действующие не в соответствии с замыслами и указаниями организаторов. Все это, разумеется, было и в 37-м. Но это не было ни главным, ни определяющим. Сталин в основном контролировал процесс и легко снизил его “обороты” в 1938 году (когда счел это нужным).
     Поэтому можно полностью согласиться с Александром Исаевичем Солженицыным, когда он пишет в “Архипелаге ГУЛАГ”: “Здесь слишком много миллионов и слишком много лет, чтобы это можно было объяснить капризом Сталина, хитростью Берии, доверчивостью и наивностью руководителей партии, непрерывно освещаемой светом Передового учения”.
     Как это ни одиозно звучит, но, на мой взгляд, версии или о фактических, или намечаемых, или даже только потенциально возможных заговорах выглядят более логичными, чем объяснения сталинской личностью.
     Можно эти версии суммировать в три главные: заговор в партии, заговор военных и, наконец, заговор иностранных разведок.

     Долгие годы в стране усиленно распространялся тезис об отсутствии какого-либо заговора внутри партии.
     Уже то, что его особенно защищали сами уцелевшие в Большом терроре, меня всегда настораживало. А о чем еще могли они говорить? Сначала отрицали всякую свою вину. Потом признавали самые дикие обвинения. Затем — после реабилитации — снова все отрицали.
     Смешно искать реабилитированных, которые заявили бы, что они все же были виноваты. К тому же они — по наивности — рассчитывали после реабилитации на возврат в аппарат с его постами и привилегиями. Знай они, что их ждут пенсии и возмещения, смехотворные на фоне того, что платила и платит ФРГ узникам фашистских лагерей, у них, не исключено, языки бы развязались.
     Попробуем рассуждать.
     Прежде всего Троцкий никогда не скрывал своих планов изменить сталинский вариант пути к социализму и, соответственно, сменить сталинское руководство. Он боролся со Сталиным с огромной страстью настоящего революционера, даже из далекой Мексики.
     Но и внутри партии — в условиях очевидного кризиса курса на ускоренную коллективизацию — не могли не возникать и недовольство, и планы перемен.
     Если уж сам Сталин — при его характере — маневрировал, написав статью “Головокружение от успехов”, и временно отступил, то что говорить о тех, кто с самого начала выступал против формирования коллективизации!
     Люди, отдавшие революции всю жизнь, победившие в Гражданскую ценой невероятных усилий, в том числе и ценой идейно-нравственных потерь, — в принципе не могли равнодушно относиться к перспективе гибели дела революции. И — натренированные всем опытом внутрипартийных интриг — не могли не пытаться объединиться — и со своими сторонниками, и с другими противниками Сталина в партии. Другой логики тут быть не может.
     Но и после того, как Сталину удалось преодолеть кризис, успехи коллективизации и успехи индустриализации были вовсе не столь ошеломляющими, чтобы его противники тут же — спустя всего пару лет — признали абсолютную правоту Сталина. Верить их подобострастным льстивым речам на XVII съезде мог кто угодно, но не Сталин. В лучшем случае это славословие могло означать просьбу о помиловании.
     Но есть помимо логических и другие доводы.
     Вот мнение Л.Фейхтвангера, лично присутствовавшего на московских судебных процессах 37-го года: “Если все это... подстроено, то я не знаю, что же тогда значит правда”. А Фейхтвангер был писателем, умел разбираться в людях.
     Еще довод. Сталин и Жданов отправляют в 1936 году с берегов Черного моря телеграмму в Москву с предложением немедленно заменить Ягоду Ежовым. Они явно что-то узнали — иначе зачем такая спешка?
     Вот заявление Ежова после того, как он, возглавив органы безопасности, ознакомился с делами: “НКВД уже в 32—33 годах имел в своих руках все нити для того, чтобы вскрыть чудовищный заговор троцкистов”. Видимо, какие-то сведения действительно были — в своем деле Ежов был профессионалом.
     Далее, Бухарина вдруг отправили в Европу. Это делает Сталин, уже уверенный в вине Бухарина. Это была хорошо продуманная, чисто сталинская проверка: если сбежит — заклеймим и убьем, а вот если вернется, значит, рассчитывает на успех, значит, дело серьезное.
     Есть исследования последних лет двух американских ученых. Работая с архивами Троцкого, они обнаружили письмо “троцкиста №2”, сына Троцкого Седова, от 1932 года с информацией, что повсеместно идут разговоры о том, что Сталин ведет страну к гибели. Есть в письме и ссылка на группу Смилги.
     И все же достоверных, кроме признания обвинявшихся, данных о заговоре в партии нет. Но это и неудивительно — это были люди с гигантским опытом конспирации.

     Теперь о заговоре военных. Совсем надуманно выглядит версия бежавшего из СССР известного разведчика А.Орлова (Л.Фельдбина): Сталин якобы пошел на репрессии в армии, так как в руки некоторых советских военных попал материал о его провокаторской деятельности при царизме. При этом Орлов явно противоречит себе: осмотреть архивы царской охранки якобы дал указание сам Сталин. Зачем посылать следователя на место своего преступления? Да и сама версия о провокаторстве требует соответствующего подхода: и тогда, и сейчас враждующие друг с другом группировки и подпольного, и “теневого мира” часто используют правоохранительные органы или для сведения личных счетов, или для “расчистки” себе места в руководстве собственной организацией.
     А.И.Солженицын пишет, что это “у немцев был генеральский заговор”. А “наши генеральские верхи были (и остаются по сегодня) ничтожны, растлены партийной идеологией и корыстью и не сохранили в себе национального духа, как это бывало в других странах”.
     Это, конечно, все верно. Но можно говорить и о том, что какой-то процесс среди генералов все же был.
     Лиля Брик, подруга Маяковского, ставшая женой одного из руководителей Красной Армии — Примакова, вспоминает, что в их “квартиру приходили военные, закрывались и о чем-то говорили”.
     Л.М.Каганович в свои уже почти девяносто лет уверял, что среди военных была какая-то группа, “не могла не быть”. И с ним можно согласиться: если есть недовольные в стране и в партии, то и в армии их не могло не быть.
     В пользу какой-то группы говорят и невероятно быстрые — даже для 37-го года — признания своей вины генералами из окружения Тухачевского. Видимо, им предъявили что-то серьезное, не обошлись одними пытками.
     Но и тут, подводя итоги, надо сказать, что объективных данных о заговоре военных (как и о заговоре внутри партии) пока нет.
     В книге “Люди, годы, жизнь” Илья Эренбург пишет: “Мы думали (вероятно, потому, что нам хотелось так думать), что Сталин не знает о бессмысленной расправе с коммунистами, с советской интеллигенцией”. Эренбург отмечает, что и Всеволод Мейерхольд говорил: “От Сталина скрывают...” Далее Эренбург приводит слова Бориса Пастернака: “Вот если бы кто-нибудь рассказал про все Сталину!” Такая версия — версия о том, что Сталин не знал о реальном масштабе арестов и расстрелов, — несерьезная уже в те годы, безусловно, неубедительна сегодня.
     Но, быть может, были и другие причины для Большого террора? Ведь СССР был окружен кольцом враждебных ему государств, точнее государств, которых он сам превращал во врагов своей большевистской экспансией?