Дело Холодова: Суд идет

Продолжение. Читать предыдущую часть  

Подсудимые на первых же судебных допросах себя виновными не признали. Даже Капунцов, которому были приписаны смягчающие обстоятельства.
    
  
   Троица, признававшаяся на следствии, выбрала старую как мир тактику: на нас, мол, давили следователи и оперативные работники. Не физически — морально.
     Но были нюансы. Поповских, например, заявил, что свои показания он “изобрел”. Почему его изобретения совпали с другими доказательствами — внятно объяснить не смог.
     Зато пример давления полковник привел очень четкий: в его соседа по камере кидались тапочками, а они попадали в Поповских рикошетом... Действительно, ужас.
     Барковский и Капунцов, наоборот, утверждали, что все признания им были продиктованы. Если так — почему в признаниях есть нестыковки? И почему все эти нестыковки, отказы Барковского от признаний злые следователи упорно заносили в дело?
     “Я вам не верю, Капунцов!” — говорил судья на многочисленных допросах, когда бывший сотрудник охранного агентства заводил песнь про жестоких оперативников.
     Но потом, в приговоре, господин Сердюков неожиданно для нас от неуверенности избавился...

* * *

     Суд выслушал около трехсот свидетелей. Большинство из них подтвердили свои показания.
     Но были и люди, мягко говоря, засомневавшиеся.
     Один из них — свидетель Кузнецов. Тот самый друг служащих особого отряда, каратист, который поведал следователям о своей беседе с Морозовым. Морозов тогда рассказал: убийство Холодова — его рук дело... Следователи сначала и не знали, что Кузнецов в особом отряде — свой человек. Его вообще по другому делу допрашивали...
     Кузнецова еще не успели вызвать в суд. Даже не собрались. И вдруг один из адвокатов Мирзаянца предъявил суду бумагу. Нотариально заверенный отказ Кузнецова от своих показаний.
     Показания Кузнецов дал в феврале 98-го. Отказ был заверен лишь в 99-м.
     И писал его свидетель вместе... с адвокатом Мирзаянца. Кузнецов и адвокат, оказывается, были близко знакомы.
     Что происходило со свидетелем с момента допроса и до момента появления отказа, как общался с ним адвокат — мы достоверно не знаем.
     Сам Кузнецов, срочно вызванный в суд, объяснил: дескать, совесть замучила — оболгал невинного человека под давлением следствия.
     Потом Кузнецов произнес интересную фразу: у него вымогали ложные показания на Мирзаянца, но он не согласился.
     А вот на Морозова — пожалуйста...
     Что же злые следователи Кузнецова не додавили?

* * *

     Кроме Кузнецова, сомневающихся свидетелей было несколько.
     Один — бывший член особого отряда Демин, который признавался в слежке за Димой.
     Другой — друг Мирзаянца, бывший сотрудник ГУОП МВД, который ездил к Мирзаянцу в Прагу. Якобы ничего о своем знании обстоятельств убийства Холодова Мирзаянц на самом деле ему не говорил. (При этом второй человек, ездивший в Прагу, свои показания на этот счет в суде подтвердил полностью.)
     И еще были несколько экс-сослуживцев подсудимых, которые, опровергая свои речи на следствии, начали заявлять: занятия по минно-подрывному делу в отряде проводились. Никакие боеприпасы не похищались...
     Аргументация у всех была похожая: давило следствие; раньше помнили плохо, а теперь вспоминают лучше... Впрочем, один привел совершенно оригинальный довод: “Хотел понравиться следователям”.

* * *

     Когда подсудимые хотели, чтобы свидетели-сослуживцы вспомнили какие-нибудь новенькие детали, а сослуживцы все не вспоминали, в ход пускался беспроигрышный прием.
     Подсудимые тоже имели право вести допросы на процессе.
     И вот, к примеру, спрашивает подсудимый Мирзаянц свидетеля: помните, что было тогда-то?
     “Не припоминаю”, — мнется свидетель. Ведь на следствии он ничего такого не говорил.
     Ну как же, продолжает Мирзаянц, ведь было то-то и то-то...
     “Теперь вспомнил, вы все правильно излагаете”, — отвечает сослуживец.
     И такое повторялось много раз, с разными людьми.
     Судья Сердюков подобный ход допросов не прервал ни разу. Очевидные наводки его почему-то не возмущали.

* * *

     Два свидетеля в суде вдруг вспомнили о новых обстоятельствах и без подсказок.
     Оба работали раньше в средней школе города Королева (он же Калининград). Один — директором, другой — военруком.
     Они неожиданно поддержали алиби подсудимых.
     Предыстория у этого алиби была такая.
     На протяжении всего предварительного следствия ни Поповских, ни Мирзаянц не говорили о том, что 17 октября 94-го, в день убийства Холодова, они куда-то уезжали из Москвы.
     Зато постоянно повторяли: на следующий день, 18-го, ездили в среднюю школу города Королева, обслуживать визит туда министра обороны Грачева.
     Но на первых допросах в суде Мирзаянц и Поповских ни с того ни с сего стали утверждать: 17-го числа они тоже были в Королеве. Готовили министерский визит.
     Почему раньше об этом молчали? Да забыли... А потом, мол, знакомясь перед судом с материалами дела, вспомнили. Поповских в этих материалах увидел свою записную книжку. И в ней — пометку про 17 октября и Королев. Она его память и разбудила.
     Ничего себе забывчивость... Ключевой день — 17 октября, и так запамятовать...
     Потом вызывают в суд свидетелей из средней школы. На следствии они тоже молчали как рыбы про “предварительный” приезд Поповских и Мирзаянца. Даже и фамилию-то Мирзаянца не упоминали.
     А тут один чуть ли не с порога указал на Мирзаянца: этого знает, помнит как зовут, приезжал он 17-го!
     Память свидетеля тоже, как ни странно, была разбужена записью в блокнотике. Перед тем как идти в суд, свидетель его просматривал. Но принести с собой не смог. Потерялся блокнотик, вот жалость какая...

* * *

     На процессе не без помощи адвокатов подсудимых возникали и совершенно новые свидетели. Те, кого на предварительном следствии не допрашивали вовсе.
     Чудесное возникновение тоже было связано с алиби Поповских и Мирзаянца. 17 октября в Королеве, сказал Мирзаянц, он общался с неким сотрудником Федеральной службы охраны. Этот же сотрудник вместе с Грачевым приезжал в среднюю школу на другой день.
     Суду было предъявлено фото: вот — Грачев, вот — Мирзаянц, а вот — сотрудник ФСО.
     “Найдите и пригласите в суд”, — попросил судья Сердюков.
     И прибыл экс-сотрудник ФСО господин Шарапов. Он министра обороны, как выяснилось, знал очень хорошо: мало того, что охранял, — вместе были у Белого дома в девяносто третьем.
     И поведал господин Шарапов, что 17 октября он “прокатывал” будущий маршрут движения министра из Москвы в королевскую школу.
     И однозначно сказал Шарапов: Мирзаянц там тоже был.
     Кто же нашел такого ценного свидетеля?
     Его сослуживец, некогда тоже прикрепленный к министру обороны. А к сослуживцу — как выяснилось в суде — с просьбой о поиске обратился... сын Грачева, Валера.
     А к сыну Грачева — адвокат Мирзаянца.
     Интересная цепочка получилась...

* * *

     Все алиби началось с записной книжки Поповских. И на ней, собственно, и закончилось.
     В один из последних дней суда, при осмотре вещдоков, все искали книжку с записью о поездке 17 октября в Королев. Поповских, его адвокаты, мы — потерпевшие.
     Не нашли. В списках не значится.
     К материалам дела следователи такую книжку не приобщали. И наткнуться на нее, читая материалы, полковник никак не мог.
     “Прошу исключить из числа доказательств утраченную записную книжку и все мои ссылки на нее”, — заявил Поповских, когда вскрылась его, скажем мягко, неискренность.
     А еще через несколько дней, вынося приговор, судья Сердюков установил: с алиби все в полном порядке.
     Интересно, что по новому УПК алиби, которое подсудимые выдвигают лишь в суде, признаваться судом не должно...

* * *

     Кое-каких свидетелей суд допросить не смог — они умерли, погибли, были убиты.
     В период следствия разбился на неразбиваемом джипе друг Поповских, бывший замначальника ГУОП Батурин, который мог бы немало рассказать о деле Холодова.
     Погиб в автокатастрофе один из служащих особого отряда, фигурировавший в показаниях о слежке за журналистом. Другой — в страшной автокатастрофе чудом выжил.
     Двух экспертов-взрывотехников, видевших место происшествия (они, исправляя ошибки неопытных следователей, тоже осматривали кабинет, где погиб Дима), давно нет в живых. У одного в руках взорвалась бомба, которую он пытался обезвредить. Другой погиб при невыясненных обстоятельствах.
     Эти взрывотехники тоже могли бы немало рассказать суду — о "почерке” собравших мину-ловушку убийц.
     Смертей было много...

* * *

     Во время процесса мне иногда становилось очень страшно. Я начала оглядываться, входя в подъезд. Прекратила все конфиденциальные разговоры по мобильнику: мне рассказали, что некие лица усиленно искали его номер и даже предлагали за этот номер деньги...
     Один сослуживец подсудимых на допросе начал уверять, что Холодова убили непрофессионально. Их учили убивать по-другому.
     Тут свидетель почему-то обернулся ко мне — хотя должен был излагать все судье. “Я бы в лифте царской водки (смесь серной и соляной кислоты. — Авт.) плеснул бы в лицо — был бы отек легких...” — сказал он.
     Ко мне апеллировал и подсудимый Морозов: “Если бы в комнате взорвалось 200 граммов тротила, то у Деевой сейчас не было бы носа, глаз, ушей...” — со вкусом перечислял он...
     Мелочи? Но напомню: очень многие свидетели по делу, давшие показания не в пользу подозреваемых, опасались за свою жизнь. Военные, МВДшники, ФСБшники — не те люди, что боятся собственной тени. Не правда ли?
     Не тот человек, что боится собственной тени, и государственный обвинитель Ирина Алешина.
     Процитирую ее недавнее интервью “МК”:
     “Еще до начала судебного заседания, в сентябре 2000 года, в мой служебный кабинет пришел один из бывших сотрудников ГУОП — Главка по оргпреступности — МВД. Среди ГУОПовцев у Павла Поповских было очень много знакомых, они тесно контактировали с 45-м полком.
     Этот бывший сотрудник ГУОП предложил мне в суд не ходить. Нарисовав весьма мрачную перспективу. Он мне объяснил, что, если я не соглашусь с его предложением, у меня могут возникнуть определенные проблемы со здоровьем, может быть, с жизнью.
     Я сказала ему: “Это ничего не изменит — ведь на мое место придет другой прокурор”. Он продолжил: “Может, убивать вас никто и не будет, но провокация возможна...”
     В судебное заседание я все-таки пошла. Под охраной спецназа ФСБ. (Под охраной Алешина находилась весь процесс и находится до сих пор. — Авт.)
     А в марте 2002 года этот господин явился снова. Он ласково попенял мне на то, что я не вняла его разумным доводам, и произнес одну фразу.
     Господин заявил: “Ко мне обратились с тем, чтобы я пришел к вам и спросил: сколько вам нужно денег, чтобы разрулить эту ситуацию?”
     Я сказала, что взяток не беру...
     Об этих беседах мною было поставлено в известность руководство Генпрокуратуры. Сейчас этим вопросом занимаются спецслужбы”.
   
  Надеюсь, что спецслужбы проверку доведут до конца — ведь эти разговоры Алешиной зафиксированы. Надеюсь, что Ирине Алешиной ничто не грозит.
     Надеюсь, что и со мной ни через год, ни через пять лет ничего плохого не случится. Тьфу-тьфу-тьфу.
     Но больше всех боится, наверное, свидетель Маркелов. Потому, что у него для этого больше оснований, чем у других.
     Потому, что Маркелов видел нравы особого отряда изнутри.
     Он прекрасно знает, какие серьезные люди его бывшие сослуживцы...

* * *

     Свидетель Маркелов, чье тело могло бы “плавать в Москве-реке”, — до суда, слава Богу, дожил. Свои показания подтвердил.
     Тогда адвокаты подсудимых подали ходатайство: надо провести автороведческую экспертизу “отказных” бумаг Маркелова. Сам все-таки Маркелов их писал или под диктовку?
     Поручили экспертизу некоему господину Комиссарову.
     Он подтвердил авторство Маркелова “со стопроцентной вероятностью”...
     Перед выступлением Комиссарова в суде у нас состоялся интересный разговор. “Так все-таки Шолохов написал “Тихий Дон” или нет?” — спрашиваю. “Я этим вопросом много занимался, — отвечает Комиссаров. — Но однозначно ответить нельзя”.
     Абсолютно все специалисты, имеющие дело с такой зыбкой материей, как автороведческие экспертизы, утверждают: стопроцентности в них не может быть никогда. Лишь — высокая вероятность. И то — в редких случаях. Скажем, если человек постоянно использует экзотические выражения а-ля словарь Даля.
     Об этом писано-переписано в научных книгах. Об этом в голос говорят спецы. И вдруг Комиссаров в суде заявляет: “сто процентов”. По авторству Шолохова, который оставил после себя огромный архив переписки, документов, — однозначно сказать нельзя. По авторству Маркелова — можно...
     Противоречий в экспертизе — масса. Г-н Комиссаров утверждал, что он использовал методику, разработанную в 70-х годах в Харькове. Суть ее он в суде не объяснил. Но потом адвокаты Диминых родителей Елена Андрианова и Александр Мачин эту методичку нашли. Ничего общего с ней в исследовании эксперта нет! По харьковской методике надо скрупулезно посчитать — сколько в текстах тех или иных существительных, прилагательных, глаголов... Все их сравнить, вывести цифры, проценты. Проанализировать нестыковки. Этого г-н Комиссаров не сделал.
     А что сделал? Да просто выдернул из документов, которые он исследовал, одиночные совпадения. Например, такое: в “отказной” бумаге написано: “Передать не смог...”, во всех остальных, взятых для сравнения, образцах письменной речи Маркелова (это — несколько десятков страниц) всего единожды (!) нашлись слова: “Не смог прийти”.
     И вот на таких признаках эксперт построил свое заключение.
     Не было ничего общего с “маркеловской” экспертизой и в собственных научных трудах господина Комиссарова.
     Обнаружив все это, мы подали суду ходатайство о повторном автороведческом исследовании. Изложили аргументы.
     Суд отказал.
     А в приговоре признал труд эксперта Комиссарова обоснованным и научно убедительным. При том, что этот труд противоречит ничем не опровергнутым материалам дела...

* * *

     Экспертизы по делу Холодова — судебно-медицинские и взрывотехнические — отняли у суда больше всего времени.
     Ради последней экспертизы объявили многомесячный перерыв. Почти полгода трудились эксперты. Все это время подсудимые сидели под стражей.
     И что?
     Да ничего.
     Про эти экспертизы судья в приговоре не сказал ни слова.

* * *

     В начале процесса многие судебные обозреватели заметили: Сердюков идет по котляковскому сценарию.
     До дела Холодова Сердюков рассматривал дело о взрыве на Котляковском кладбище.
     Четырнадцать убитых, масса покалеченных и раненых.
     На следствии подозреваемые дали признательные показания. В суде от них открестились — мол, из нас все выбили под давлением.
     Проблема была в том, что признания подтверждались экспертизой.
     И судья Сердюков назначил новую. Поручил ее специалистам из Минобороны. Эта новая экспертиза с прежней не сошлась, а сыграла на руку подсудимым.
     Сердюков их оправдал.
     Сейчас, когда должен быть назначен новый “котляковский” суд, один из прежних фигурантов мертв — автокатастрофа, а другой — в бегах...

* * *

     В начале суда по делу Холодова Сердюков еще не знал, что его вердикт по Котляковке высшая инстанция отменит.
     И в один из первых дней процесса — по ходатайству подсудимых, заметьте! — тоже назначил новую экспертизу.
     Поручил ее все тем же спецам из Минобороны.
     Ее результаты тоже разошлись с первоначальными...
     На следствии эксперты говорили: в “дипломате” находился эквивалент 200 граммов тротила. Взорвался или чистый тротил, или тротилсодержащее вещество.
     А новые эксперты сказали: не больше пятидесяти граммов.
     Пятьдесят граммов — это что значит?
     Холодова хотели только напугать. Он мог и не умереть. Такую дурацкую хлопушку настоящий профессионал — вроде Морозова — монтировать не стал бы никогда...
  
     Когда мы начали допрашивать экспертов, на многие вопросы они ответить не смогли.
     Как “хлопушка” могла уничтожить и искромсать на куски нашего Диму?
     Почему у сотрудницы “МК” Лены Бойченко, сидевшей в соседнем кабинете, слух был поврежден так, что она лечится от этой травмы до сих пор?
     Как от столь мизерного заряда — 50 граммов! — в соседнем, далеко стоящем доме вылетели стекла?
     Почему треснула бетонная стена?
     Все это эксперты не объяснили. Зато в “Матросской Тишине” они вдруг усомнились: может, тротила внутри “дипломата” вообще не было? Может, взрывчатка другого типа? Такая, которую можно не красть с военного склада, а сделать дома?
     Кстати, подсудимый Морозов еще на первом судебном допросе заявил: “Холодов был взорван веществом на основе пикриновой кислоты — пикрат свинца. На вооружении в войсках пикрата нет”.
     Ладно, рассуждения Морозова были голословными. Но голословно рассуждали и военные эксперты. В отличие от своих предшественников, они даже не удосужились сделать химический анализ вещдоков. Не тронули ни осколки “дипломата”, ни остатки одежды — ничего.
     Все свои расчеты эксперты проводили, исходя из схемы: вот это — окно, это — стол, это — Холодов, это — Деева.
     Схему эксперты нарисовали сами.
     Когда я посмотрела на эту схему, у меня волосы встали дыбом. Стол они “расположили” неправильно. Стол стоял параллельно окну, а у них — перпендикулярно. И Дима не в том углу сидел, и я — не там. В общем, все не так, как было...
     Ни формул, по которым считали, ни источников — откуда формулы брали, эксперты не привели. Только потом принесли. Отдельно. Когда мы об этом очень настойчиво попросили.

* * *

     А подсудимых все, конечно же, устроило.
     Не было тротила?
     Под сомнением результаты еще одной, уникальной “изотопной” экспертизы. Установившей: тротил из “дипломата” и шашки, изъятые со склада 45-го полка, идентичны.
     “Не оставлено камня на камне от версии следствия!” “Для взрывного устройства использовались не те материалы, и брали их другие люди в другом месте!” — понесли адвокаты сенсацию прессе.
     Соврали...

* * *

     После наших возмущенных заявлений судья назначил дополнительную экспертизу. Все те же минобороновские люди должны были исследовать вещдоки.
     Сенсации не вышло: единственным взрывчатым веществом, которое удалось обнаружить, оказался опять-таки тротил.
     Но все же — пятьдесят граммов или двести? Двести или пятьдесят?
     Чтобы все перепроверить, надо было разобраться в формулах.
     Отец Димы, Юрий Викторович Холодов, разобрался. Ни судья, ни подсудимые, ни их адвокаты, ни эксперты не знали, что он — кандидат технических наук. И вряд ли подозревали, что в перерывах между заседаниями Холодов, вникая в экспертизу, сидит в библиотеках, исписывает горы бумаги и считает, считает...
     Ошибки нашлись. И какие!
     Эксперты, чтобы вычислить, сколько было тротила, использовали НЕ ТЕ формулы.
     Например, схему, подходящую лишь для взрывчатки массой больше 10 тонн (!). А по логике одного из расчетов получалось, что Диму взорвали... одним тротиловым граммом.
     И так далее — по многим пунктам...
     “Он же не эксперт! Мало ли чего насчитает!” — твердили подсудимые. Но Юрий Викторович сделал “железобетонное” заявление обо всех обнаруженных ошибках. Подтвердил его ссылками на научную литературу (десяток книг). И — справкой из экспертно-криминалистического управления ГУВД Москвы: Холодов попросил, чтобы там проверили правильность его вычислений. “Представленные расчеты Холодова Ю.В. выполнены на достаточном специальном и техническом уровне”, — написано в этой бумаге.
     Обвинитель Ирина Алешина привела свои аргументы — и подала ходатайство о назначении еще одной комплексной экспертизы.
     Не назначить ее судья Сердюков при таких условиях не мог.
     Кстати, к тому времени его приговор по Котляковке уже отменили...

* * *

     Поскольку возможности экспертов Минобороны были исчерпаны, судья поручил последнюю экспертизу специалистам из МВД. Взрывотехникам с огромным стажем.
     Адвокаты подсудимых очень заволновались. Тут же предложили две своих кандидатуры — из Питера. Привезли их в суд на своей машине...
     Несмотря на весьма скромный опыт этих людей по части экспертиз, Сердюков ввел их в состав комиссии.
     Московские эксперты проводили расчеты. Взрывали “дипломаты”. Участвовали в экспериментах с “биоманекенами” — человеческими трупами. Проделали огромную работу.
     Их коллеги из Санкт-Петербурга свои выводы основали лишь на весьма своеобразной оценке повреждений у биоманекенов. Один питерец при этом все ссылался на данные, которые накопил за предыдущие годы в результате подрыва нескольких десятков... свиней.
     Итог: московские эксперты считают, что в “дипломате” было 200 граммов тротила.
     Питерские — думаю, вы не удивитесь — 50 граммов!
     Московские эксперты ответили на все вопросы участников процесса. Четко, ясно, без экивоков.
     Питерские — дать внятных ответов не смогли.
     “Почему треснула бетонная стена?”
     “Не знаем...”
     И весь разговор.

* * *

     Битва за взрывотехнические экспертизы была на процессе самой жестокой.
     И кто эту битву проиграл — понятно.
     Экспертизы в канву оправдания никак не ложились.
     Поэтому судья Сердюков и не сказал о них в своем приговоре ни-че-го. Хотя должен был взвесить и оценить КАЖДОЕ доказательство по делу. И объяснить: почему он принимает его или не принимает.

Читать дальше по порядку

Полное оглавление

Сюжет:

Дмитрий Холодов

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру