Продолжение. Читать предыдущую часть
Подробности показаний Маркелова совпали с результатами экспертизы, проведенной по делу. Еще на самых первых встречах с “Зиминым” и Казаковым ефрейтор говорил про брикет взрывчатки, обмотанный скотчем. Эксперты установили: скотч в дипломате был.
Взрывчатка в мине, убившей Диму, располагалась именно так, как описал Маркелов.
Эксперты восстановили внешний вид дипломата — и Маркелов опознал точно такой же на следственном эксперименте...
Из выводов экспертизы:
“Заряд размещался на нижней крышке портфеля-“дипломат” в его средней части рядом с правой окантовкой... Крепился при помощи резинового клея и липкой ленты... Имел место взрыв тротила или тротилсодержащего вещества. Заряд массой около 200 граммов в тротиловом эквиваленте не имел какой-либо прочной оболочки.
От чеки к верхней крышке чемодана проходила тяга, которая через отверстие под заклепку выводилась на внешнюю сторону крышки, закреплялась там и маскировалась. При открывании крышки чемодана происходит выдергивание чеки и срабатывание взрывного устройства. Таким образом, самодельное взрывное устройство представляет собой мину-ловушку мгновенного действия.
Лицо или лица, изготовившие взрывное устройство, имели (имеют) доступ к изделиям военного назначения, обладают знаниями конструкции инженерных боеприпасов и специальными познаниями во взрывном деле”.
Источник, Маркелов, его свидетельства о колоссальном давлении со стороны конкретных лиц, “дипломаты” в каптерке полка — ведите расследование, господа, бегите вперед — вдоль “красной нити”!
Господа следователи не бежали — ползли.
Три года, до конца девяносто седьмого, следственные действия велись по-минимуму.
Телефоны и квартиры подозреваемых прослушивают. Копятся сотни кассет. И — покрываются пылью.
Находятся новые свидетели, говорящие о причастности подозреваемых к убийству Димы. Протоколы их допросов подшивают в дело. Тома тоже покрываются пылью...
Фигурантов вызывают на допросы — допросы идут очень вяло.
Зато начальство 45-го полка с большим рвением инструктирует подчиненных. Из показаний свидетеля Тура, и.о. начштаба полка: “Я видел, как Колыгин и Поповских инструктировали офицеров, которых вызывают в Генпрокуратуру, чтобы они отвечали: не были, не знаем, страдаем потерей памяти, а по возвращении просили их докладывать, о чем допрашивают. Это было неоднократно”.
Павла Грачева и других крупных военачальников не допрашивают вообще.
Высокие покровители полковника Поповских и К° тогда были все еще сильны.
И все же, несмотря на вялость следственных действий, материалы накопились интереснейшие.
* * *
В октябре 95-го допросили командира особого отряда Владимира Морозова. Следователь у него деликатно поинтересовался: как, Владимир Витальевич, с учетом вашего богатого опыта вы видите операцию по устранению журналиста Холодова? Морозов ответил очень подробно.
“Первое — изучение оперативно-агентурной обстановки вокруг Холодова. Род занятий, место жительства, маршруты движения, взаимоотношения в коллективе, семейное положение, круг его служебных и неслужебных интересов, связи Холодова по этим интересам.
После изучения оперативно-агентурной обстановки выбирается способ убийства — проведение специальных мероприятий, которые могут заключаться во взрыве, применении яда, снайперской операции и так далее.
На этой стадии разработки операции должны были знать, да и знали, что Холодову предстояло выступить в Государственной думе по ЗГВ, а у него не было для этого выступления материалов.
Второе — составление схемы действий для уничтожения Холодова. При этом обязательно должен быть контакт с Холодовым непосредственного исполнителя или доверенного лица исполнителя.
Если Холодов работал с этими лицами по телефону, то на контакт с одним из них мог пойти по телефонному звонку. Кто-то должен был передать Холодову описание тайника и время работы тайника, то есть поставить Холодова в жесткие временные рамки. Тайник работает всего лишь один раз.
Так, Холодов по телефонному звонку либо при личной встрече должен был получить предварительную информацию. Но лучше всего — личный контакт.
В процессе личного контакта с Холодовым некто должен был убедиться в том, что он сам поедет за “дипломатом” на вокзал, а не пошлет вместо себя кого-то другого.
Холодов должен был уложиться во время работы тайника. При такой организации подмена “дипломата” в камере хранения полностью исключена. В “дипломате” никаких документов не было и быть не могло, а он был начинен взрывным устройством.
Работала от и до одна служба, одни направленцы. В день проведения акции обязательно должен был состояться контакт одного из направленцев с Холодовым для передачи ему сведений о месте нахождения тайника, документах, якобы находившихся в нем, жетона на получение “дипломата”, установки жестких временных рамок на изъятие тайника с тем, чтобы Холодов не вскрыл тайник-“дипломат” на вокзале или по пути следования в редакцию.
Холодову могли определить время для изъятия документов в течение трех-четырех часов.
Чтобы Холодов не вскрыл тайник-“дипломат” до прибытия в редакцию, ему должны были сообщить шифр “дипломата” либо передать ключ от его замков вблизи редакции или в самой редакции...
Третье — группа наблюдения за действиями Холодова после получения им информации о тайнике, месте его нахождения, способе изъятия, жестких временных рамках и передачи Холодову жетона от камеры хранения.
Задачи группы наблюдения могли заключаться в исключении нежелательных контактов Холодова по пути следования к месту нахождения тайника-“дипломата” либо при возвращении Холодова с дипломатом в редакцию.
Вполне возможно, что Холодова мог кто-то сопровождать из числа лиц, кого ему представили или кого он мог знать. Этот человек мог повстречаться с Холодовым по пути и сопровождать его.
Вот такова примерная, на мой взгляд, схема подготовки и исполнения акции в целях ликвидации Холодова Дмитрия”.
“Специалистом по планированию и подготовке подобных акций в полку я являюсь единственным”, — скромно добавил Морозов. И его отпустили с миром.
Морозовская схема полностью совпала с другими материалами дела.
Объяснить откровения Морозова чем-то, кроме веры в свою полную безнаказанность, я не могу...
* * *
Бывший зам Морозова Константин Мирзаянц в 96-м году ушел из отряда “по состоянию здоровья” (был контужен в Чечне). И стал работать в Ассоциации ветеранов спецназа “Витязь.” Если не ошибаюсь, заместителем гендиректора.
Этой Ассоциации очень симпатизировал генерал Лебедь — Мирзаянц хорошо знал его еще с “приднестровских” времен.
Ассоциация не бедствовала. Лебедь передал ей три миллиона (!) долларов. Но по назначению — рядовым ветеранам — эти деньги не дошли.
В июне 96-го спецаппаратура зафиксировала разговор командира особого отряда Владимира Морозова с женой о его визите к Мирзаянцу.
“Морозов: — Я приехал к Котику... Там... Так и так. У тебя в жизни куча проблем... Короче, мужики подогнали денежек немножко.
Супруга: — За красивые глазки?
Морозов: — Да... Самое главное то, что они мне дали немножко денег. Чтобы у меня в жизни все было хорошо.
Супруга: — И где они?
Морозов: — Я их оставил в сейфе. Мне страшно их сюда нести. Пятьдесят тысяч долларов.
Супруга: — ... Они тебя купить хотят. Заранее толкают.
Морозов: — Дело в том, что они меня практически купили. Заранее, с потрохами. Ну, такая работа. Все равно рано или поздно надо будет отрабатывать.
Супруга: — И как ты собираешься отрабатывать?
Морозов:— Я не знаю. Когда я задал вопрос, сегодня мужикам сказал: “Ставьте задачи”. (...)
Супруга: — Какие задачи, Володя? Ты же завязал!”
Потом, после ареста, следователь поинтересовался у Мирзаянца: о чем шла речь?
Ответ был таков: “Я лично дал Морозову 50 000 долларов на подразделение, и, насколько я понял, большая часть денег до военнослужащих подразделения не дошла, поскольку считаю, что Морозов ими распорядился по собственному усмотрению”.
Что до отрабатывания полученных денег и задач — остается лишь догадываться, как оно могло происходить... Следователи этого не выяснили.
* * *
Еще одну прослушку того периода нам прокрутили в зале суда. На кассете была записана встреча Морозова и Мирзаянца.
Они обсуждали коммерческие дела.
В разговоре упоминались тысячедолларовые суммы, предстоящие разборки, мелькали слова “общак” и “крыша”... Собеседники решали проблему с какими-то тонарами, на владельцев которых, получавших с каждой точки до 150 тысяч “зеленых”, очевидно, надо было надавить. “Как вы планируете разговор с коммерсантами в палатке: вот, мы серьезная структура, какая — вам знать не надо...” — инструктировал Морозова Мирзаянц. “Приехать, вселить уверенность...” — вторил Морозов. Обсуждали, как делить заработанные деньги между военными из особого отряда...
“Что я имел в виду под словом “общак”? Это к делу не относится!” — возмущался Морозов на процессе. А потом и вовсе перешел на английский язык: “Что такое крыша? Это руф. Что такое руф? Это крыша!” Вот и весь ответ...
Адвокаты же подсудимых договорились до того, что, мол, в разборках с коммерсантами роль членов особого отряда “была чисто представительской”.
* * *
В сентябре 96-го в следственную бригаду поступила еще одна прослушка семейной беседы Морозова. На сей раз имеющая прямое отношение к делу Холодова.
Персонажи “радиопьесы”:
СКОРЦЕНИ — заместитель Поповских г-н Прокопенко.
МАКСИМ — глава разведотдела штаба ВДВ полковник Поповских (такой позывной он использовал в Чечне).
НИКОДИМЫЧ — заместитель начальника ГУОП МВД Батурин.
МУРЗИЛКА — Константин Мирзаянц.
САНЫЧ и ТАТАРИН остались публике неизвестными.
“Морозов: — (...) Скорцени, Максим, Никодимыч...
Супруга: — Они тоже, как волки, сами по себе.
Морозов: — Саныч, Мурзилка, Татарин... Кто из них все-таки патриот и кто в какую дудку дует? Вот это вот непонятно.
Супруга: — Все будет нормально, главное — нам быть вместе. Вместе мы победим, правда?
Морозов: — Попробовать, может, перевалить их всех по одному? Как они мне надоели!
Супруга: — Пока не поздно, да? Мне кажется, стоит одного завалить, то все засуетятся.
Морозов: — А там четверо всего. Они дятлы.
Супруга: — А вдруг они не виноваты?
Морозов: — Да и хрен с ними. Они кучу невиновных людей на тот свет отправили. Наверное, невиновных, я так думаю. По крайней мере мне так кажется. Просто так, по приколу отправили.
Супруга: — Ну не по приколу, наверное.
Морозов: — Не знаю, мне так кажется, прикол. Можно было всего этого избежать...
Супруга: — Ну а ты сам собираешься что делать?
Морозов: — Поприкалываться так же, как они. Чего бы и нет? Они же считают, что они боги, они могут перечеркнуть кого угодно... Они дураки! Придурки вообще! Сволочи они!
Из всех жертв, которые были, была только одна, которая действительно заслуживала внимания, что его действительно нужно было уничтожить, потому что он просто так убил кучу людей...”
(...)
“Морозов: — Я могу в принципе завтра-послезавтра дать согласие и на неделе иметь порядка двухсот тысяч долларов. Но я их должен отработать. Извини, а там противник совсем другой. Там бронированный, тяжелый, с кучей людей. В принципе нет ни одного человека, которого нельзя было бы достать. Даже президента можно достать при желании. Я раньше думал.
Супруга: — Маловато денег за такого бронированного.
Морозов: — Двести? Это только одна контора за него двести платит...”
(...)
“Морозов: — Слишком много людей на тот свет отправили, которые вообще к преступлению отношения не имели... Не хочу брать на халяву грех на душу. Я согласен работать бесплатно во имя людей, а не дерьма... которое к власти рвется. Это мне для чего? Надо разобраться во всем этом. Победить. Хотя бы для того, чтобы никто не страдал на халяву так. Этот корреспондент... Вопросы решить по-другому, полюбовно. Эти козлы захотели именно так. Пацан погиб, семья страдает... Кто-то дорого заплатил, наверное...”
* * *
Самое интересное, что этой кассеты как вещдока в материалах дела не оказалось. Морозова после ареста по поводу беседы с женой не допрашивали!
Обнаружили мы текст этой беседы в самом неожиданном месте — в томе дела с допросами арестованного Мирзаянца.
Следователь Коновалов зачитывает Мирзаянцу куски “радиопьесы” и просит прокомментировать: кто, дескать, такие Никодимыч и Скорцени? Спасибо Мурзилке, хоть это объяснил.
Текст в деле есть, а кассеты — нет. Без нее расшифровка как бы недействительна.
В самый последний момент, когда суд уже приближался к концу, кассету нашла где-то в недрах спецслужб государственный обвинитель Ирина Алешина. Хорошо, что спецслужбы свои сейфы не каждый год чистят.
Оказывается, следователь Коновалов вернул кассетку тем, кто ее записывал. Не занадобилась она Коновалову.
Что было в сотнях других ненадобных кассет — мы не знаем...
К делу из двух сотен приобщили лишь три десятка...
В суде Морозова об остросюжетном разговоре — в первый раз! — все-таки допросили. Ничего внятного он не ответил. По большей части криво улыбался. Зал суда с кучей адвокатов — это не кабинет следователя. В зале суда улыбаться проще...
* * *
Но вернемся к доарестным событиям.
Владимир Морозов отбыл с отрядом в Абхазию. В это время у него на службе, в Москве, следователи отважились произвести обыск. Нашли неучтенную взрывчатку — пластит. В расположении особого отряда, в бесхозном шкафчике. Чей пластит, откуда — установить не смогли. Однако суть не в этом.
В Абхазии с Морозовым познакомился и общался сотрудник военной контрразведки г-н Телепегин. Как водится, вместе выпивали.
Слово г-ну Телепегину: “Морозов сел на свою кровать и стал читать письмо жены. Как выяснилось, в конверте была копия протокола обыска, произведенного в Москве, Морозов сильно волновался и нецензурной бранью объявил, что опять начинается тяжба с прокуратурой по уголовному делу об убийстве Холодова, никак не могут от него отстать...
Морозов жаловался на следователя, капитана военной прокуратуры, который, по его словам, сует свой нос куда не следует. Сказал, что этот следователь его достал, что Морозов уехал из Москвы, чтобы отдохнуть от следствия, развеяться немного, уйти от тех проблем и от дела, которое шьет ему прокуратура.
Точно не уверен, но, по всей вероятности, это сказал заместитель Морозова: мол, давай замочим того следователя, капитана. Обернулось все в шутку, все стали смеяться и эту тему больше не затрагивали.
Морозов по своей инициативе рассказал, что он за свою службу неоднократно изготовлял мины-сюрпризы, в том числе и с использованием “дипломатов”, и учил этому своих офицеров. Говорил, что такая практика необходима каждому разведчику-диверсанту, и особенно военнослужащим 45-го полка.
Морозов заговорил о Холодове в том смысле, что так ему и надо, как и всем другим погибшим журналистам.
Смысл сказанного Морозовым сводился к тому, чтобы они сидели дома и никуда не совали носа, а воевать должны профессионалы. Говорил о журналистах, которые в начале чеченской войны искажали в СМИ действительность — подлинную картину трагедии возникшего конфликта.
Морозов сказал, что он изготовил более десяти таких “дипломатов” и, возможно, один из них взорвался в руках у Холодова...”
В Генпрокуратуру Телепегин и его начальники сообщили об этом разговоре далеко не сразу. Когда в суде спросили: “Почему?” — контрразведчики ответили лаконично: “Боялись за свою жизнь”.
* * *
Откровенничали о ту пору служащие 45-го полка и в столице нашей Родины. Член следственной группы г-н Хромых в канун 23 февраля зашел в кабинет к командиру полка Колыгину.
“Он, находясь в состоянии алкогольного опьянения в своем служебном кабинете, заявил, что, когда услышал по радио о гибели Холодова, провел свое расследование и пришел к выводу, что убили Холодова его подчиненные. На мой взгляд, он это сказал, отдавая себе отчет в своих словах. Когда я ему сказал: а не проще ли это рассказать следствию, он ответил, что у него есть офицерская честь и своих подчиненных он никогда не сдает”.
И не сдал — на официальных допросах Колыгин ничего лишнего не сказал.
* * *
Наконец следователи осмелились покуситься на тайну частной жизни полковника Поповских. Устроили обыски у него дома и на даче. Идет уже весна 97-го года...
Поповских начал дергаться. Он позвонил сотруднику ГУОП Короткову, входящему в группу проверки информации по делу Холодова (телефон “достал через знакомого”), и попросил о встрече.
Коротков и его заместитель любезно подъехали в штаб ВДВ. Предложили Поповских дать показания на следствии.
“Поповских сказал, что у него есть какие-то сведения, но он их скажет только на суде. Сказал: “Я офицер, и кто старше меня по званию, игнорировать их не буду. Но если что, я спрыгну с подножки последним”. Говорил, что в деле замешаны высокие чины”.
* * *
Полковника таки вызвали на допрос в прокуратуру. И сперва допросили его по записной книжке, обнаруженной во время обыска. Пометки в ней относятся к концу 93-го — началу 94-го года.
“Р.Быков найти не могут его мат-лы принял Черняк (зам. редактора) Игорь Черняк его сын (У А Черн охрана)”.
На другой странице:
“Черняк (Комс. правда) корреспондент. В Моск. комсомольце — тоже какой-то корреспондент. Нужно разоб. М.б. не бить, но прекратить публикации против”.
Роберт Быков — полковник, писавший на острые армейские темы для разных изданий. Он тесно сотрудничал с Димой Холодовым.
Игорь Черняк — военный корреспондент “Комсомолки”, которого тоже, мягко говоря, не любили в Минобороны.
По поводу этих людей Поповских ничего не вспомнил, а по поводу “корреспондента в “МК” пояснил: “Речь, возможно, идет и о Диме Холодове. С кем был разговор, не помню. Речь шла о том, чтобы разобраться, от кого поступают в “МК” компрометирующие армию материалы”.
Позже память полковника прояснилась. Он рассказал более подробно: “В 94-м году, зимой, меня вызвал первый заместитель командующего ВДВ Пикаускас Освальд (к моменту допроса Поповских этот человек умер. — Авт.). Он был не один — присутствовал одетый по-граждански мужчина по имени Владимир, который предложил свои услуги по подготовке материала, за публикацию которого газету или корреспондента можно было привлечь к ответственности. Подставить журналистов и газеты, писавшие на армейские темы, путем передачи сфабрикованных материалов.
Запись мною была сделана как резюме Пикаускаса в том плане: в случае если удастся привлечь журналистов к ответственности, то при этом их можно будет не бить”.
Объяснение довольно корявое...
“Я отрицательно отнесся к такому предложению”, — завершил Поповских свой рассказ.
Но дезинформацию Диме все-таки принесли. Так искусно поданную, что он ее опубликовал.
Занятное совпадение, не правда ли?
* * *
Целый год после обнаружения этих интересных подробностей полковник Поповских наслаждался свободой. Он уволился из армии и пошел не в охранное агентство “Р.О.С.С.”, а в фирму покруче — “Нефтестройсервис”. Заместителем генерального директора.
Впрочем, “Р.О.С.С.” Павел Яковлевич своим вниманием тоже не оставил. Он предложил услуги агентства своему новому начальнику, главе “Нефтестройсервиса”. Но тому услуги были не надобны — до тех пор пока на даче бизнесмена не происходит небольшой взрыв. И тогда бизнесмен заключил дорогущий контракт на охрану с Александром Капунцовым.
Капунцовым, как близким контактом Поповских, начали интересоваться следователи. Интересовались они и Константином Барковским — ему полковник вместе со своим другом Батуриным из ГУОП помогли устроиться в фирму “Орнамент-трейдинг Д”. Занимавшуюся алмазами.
Барковский должен был “стучать” на главу этой фирмы — у Батурина якобы возникли сомнения в честности директора...
Следователи нашли концы возможной связи Барковского и Капунцова с делом Холодова.
* * *
Тем временем начальником отдела по расследованию умышленных убийств Генпрокуратуры стал Евгений Бакин. Начал анализировать уже собранные материалы дела.
И пришел к выводу: пора фигурантов арестовывать. Мягко говоря, робость главы следственной группы Леонида Коновалова его не устроила.
Из группы вывели сотрудников ГУОП.
В начале 98-го года руководители ФСБ, МВД и Генпрокуратуры ( ее тогда возглавлял Юрий Скуратов) собрались на совещание и приняли принципиальное решение об арестах.
* * *
А Павел Поповских узнал, что его скоро должны арестовать. Узнал от своего друга Владислава Ачалова, а тот — от депутата Госдумы Льва Рохлина. Как случилась эта утечка, можно только догадываться.
Полковник начал готовиться к обследованию и госпитализации по поводу некритической болезни. Одним говорил, что у него есть признаки астмы, другим — что обнаружилась опухоль щитовидки...
Приближенный Поповских, Капунцов, тоже времени даром не терял. Он попытался взять в оборот молодого следователя Хромых, которому было поручено исследовать личность подозреваемого.
Хромых: “Капунцов стал звонить мне и предлагать встречу, говорить, что может устроить меня к себе на работу и что дело все равно не раскроют... Он был в курсе допросов Поповских.
При встрече Капунцов показал мне видеозапись, где какой-то мужчина, представившись сотрудником спецслужбы, рассказывал, как западные спецслужбы разваливают Вооруженные силы, после чего подвел меня к тому, что, занимаясь расследованием убийства Холодова, я так же разваливаю армию...”
* * *
Незадолго до ареста между Поповских и его женой состоялся разговор, записанный спецслужбами.
“Супруга: — Они распространились и дальше проверяют, к кому ты бросишься.
Поповских: — Ни к кому я не обратился. Я, это, тоже про себя подумал: а к кому бросаться, на хрен я нужен.
Супруга: — Они, кажется, просто-напросто проверяют, этот слух дошел или нет.
Поповских: — Дошел, я ж всем рассказал, ну... кому надо, кто работает.
Супруга: — В смысле, ты — непосредственный исполнитель?
Поповских: — Но, но, но...
Супруга: — Ты непосредственный?
Поповских: — Ну не знаю, какой непосредственный, наверно. Чемодан отдал, то есть положил.
Супруга: — А, нет.
Поповских: — И позвонил.
Супруга: — А, это уж слишком, конечно. Значит, они уже...
Поповских: — На всякий случай, Люда, на всякий случай, береженого бог бережет, на всякий случай — это ты должна знать, и, соответственно, Бабат и его благоверная как свидетели должны это дело показать, а это так и было, что 15-го и 16-го числа, то бишь октября, мы были на даче с тобой. Вот. Убрали там листву, траву, и ты была там, и обратно ехали, приехали, ехали поздно...
Я тебе рассказываю, что должна помнить. Потому что я так буду вспоминать...
Я оттуда не мог звонить, ни ходить, ничего. Все. Все вопросы отпали сразу же. Ну, уехал в пятницу после работы...”
Речь идет о “графике” Поповских в октябре 94-го — попросту, о том, что следователи называют “согласованием алиби”.
Знала ли супруга Павла Яковлевича обо всех тонкостях работы своего мужа? Это неизвестно. Родные обвиняемых имеют право не давать против них показания...
Но вот кусочек еще одной прослушки — из беседы жены и сына полковника.
“Супруга: — Так вот я его потихоньку раскачала, раскачала, и в конце концов он мне вот такое выдал. И я два дня вообще даже не могла говорить, ни на работе, ни дома. А потом как-то себя в руки взяла. Думаю, да что ж это такое? Ну это же тогда не работа, если ты что-то исполнил...”
Павла Поповских арестовали 4 февраля 1998 года.
* * *
Прослушивали спецслужбы и разговоры Владимира Морозова. После ареста полковника он звонит Барковскому, которого вызывали на допрос.
“Морозов: — Ну чего, вложил Павла Яковлевича!
Барковский: — А меня больше никто не вызывал. Я их один раз послал, больше не зовут.
Морозов: — Ты знаешь чего, он на Матроске (в “Матросской Тишине”. — Авт.) сидит сейчас уже.
Барковский: — Серьезно што ль?
Морозов: — Ну я не знаю, насколько это правда, но мне сегодня сказали об этом. Я думал, после твоего допроса начали заметать людей.
Барковский: — Нет, они мне позвонили в субботу. Я им сказал, что в понедельник не могу, работаю. Говорю: вы совесть имейте.
Морозов: — И они решили тебя не ждать, загрести... И все. Вот блин! А, залипуха.
Барковский: — Они думали, что этот, старший там, или следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Российской Федерации — на меня произведет какое-то впечатление.
Морозов: — И ты сразу испугался.
Барковский: — Понимаешь? Если он после этого сказал свою фамилию, она оказалась такая знакомая. И я сказал — ну, здравствуйте. Чуть не сказал — наконец-то! Наконец-то вы и со мной поговорить хотите.
Морозов: — Добрались.
Барковский (о Поповских): — Сам пошел?
Морозов: — Да нет, но он кому-то сказал, видимо по всему. Вот они сейчас пытаются выяснить, кто из его рук кушал, как говорится, кого он двигал по службе и так далее. Вот. Тот, наверное, и сделал. Но так как ты самый талантливый, то твоя кандидатура самая что ни на есть подходящая. Понимаешь? Почему тогда тебя таскать? То есть они пошли по контактам по его. И решили замутить всю эту херню.
Вот такая ерунда. Ой! Ну дятел! Это атас! Понимаешь! Это атас!
Барковский: — Что поделать!
Морозов: — Ой, ну дебил!
Барковский: — Я отвечаю на четко поставленные вопросы. Причем из трех вариантов — да, нет, не знаю, я выбираю вариант — не помню”.
* * *
Через несколько дней милиционеры абсолютно случайно выявили нового человека, который стал свидетелем по делу Холодова.
Сотрудники РУОП, никакого отношения к холодовскому расследованию не имевшие, задержали в Москве с неучтенным “стволом” г-на N. Вместе с N находился его приятель, г-н Кузнецов. Тренер-каратист.
Кузнецова начали допрашивать — кто такой, откуда. Как с N познакомился.
И вдруг Кузнецов выдает РУОПовцам информацию: могу помочь правоохранительным органам. Близко знаю служащих 45-го полка — Морозова, Мирзаянца... Помогал им тренироваться. (По словам самих подсудимых, они обсуждали с Кузнецовым и свои коммерческие дела. То есть знакомство было действительно близкое.)
Кузнецов: “Примерно в октябре—ноябре 95-го года я заехал в отряд. Там встретил Морозова в нетрезвом состоянии. Он предложил и мне выпить. Я согласился. Выпили грамм по 200 водки в его кабинете. Завязался разговор о грехах человеческих. И Морозов мне рассказал, что убийство Холодова — его рук дело. Морозов сообщил, что такую задачу перед ними ставил начальник разведки ВДВ Павел Яковлевич, а по его, Морозова, догадкам, такая задача была поставлена начальнику разведки министром обороны Грачевым, который очень не любил писателей на военные темы об армии.
Он передал Холодову чемодан под видом, что якобы в нем необходимые документы о продаже оружия в ЗГВ. Морозов говорил мне, что догадываются многие, что это сделал он, но о следствии по делу ничего не говорил”.
Владимира Морозова арестовали 26 февраля.
* * *
Константин Барковский запланировал поездку — на Кубу, “поплавать с аквалангом”. Но его успели арестовать 24 апреля.
Признания Барковского дали следователям лишние основания к аресту (24 июля) Александра Сороки, штатного минера особого отряда. А Капунцова берут 18 июля.
Константин Мирзаянц, в отличие от Барковского, за границу таки уехал. Он заметил за собой наружку и дальнейшие события описывает так: “Я вылез в окно в ассоциации и без пальто пошел. Поехал в Минск, через белорусскую турфирму выехал в Чехию”. На несколько месяцев. Денег, по словам Мирзаянца, он взял с собой “немного” — 8000 долларов.
Но как в Чехии узнать о ходе расследования? Хотят арестовать Мирзаянца или нет?
И тогда он предпринял небанальный ход: за счет ассоциации “Витязь” (!) “выписал” в Прагу двух сотрудников Главка по оргпреступности МВД. Один из них — близкий знакомый Мирзаянца.
“В самом начале разговора Мирзаянц сказал, что он действительно в курсе обстоятельств убийства Холодова, но озвучивать их не будет. Как я понял, рассказать обстоятельства убийства Холодова Мирзаянц не хотел, потому что опасался своего ареста, а также потому, что боялся мести своих бывших сослуживцев — участников этого преступления. С Морозовым его многое связывает, много лет провели вместе, очень дружны, говорить про Морозова он ничего никогда не станет”.
Получив от неплохо проведших время в Праге ГУОПовцев заверения: мол, возвращайся спокойно в Россию, ничего тебе не будет, — Мирзаянц прилетел к родным пенатам. Что удивительно — сразу его следователи и вправду не арестовали. Решились на это лишь в декабре 98-го...
