Продолжение. Читать предыдущую часть
Юрий Викторович и Зоя Александровна Холодовы сначала поехали в Склиф — куда, как сообщило радио, отвезли Диму, — с пакетом, полным яблок. Они еще надеялись, что самого страшного не произошло.
Потом они поняли: Димы больше нет.
Я не знаю, как назвать их чувства, как вместить их в слова.
Боль не утихла. С ней Димины родители живут восемь лет...
Вспоминать о том, в каком состоянии мы, коллеги Димы, были после его смерти, — тяжело. Невыносимо.
Мы плакали, кричали, призывали найти убийц.
После взрыва главный редактор “МК” Павел Гусев позвонил в приемную министра обороны Павла Грачева. И сказал все, что думает о министре.
“Я выражался нецензурно”, — объяснил в суде Павел Николаевич.
Многие из нас считали, что след негодяев, убивших Диму, ведет в Минобороны — чье руководство откровенно ненавидело журналиста.
И многие из нас не верили, что Генпрокуратура изучит этот след до конца.
И.о. генпрокурора тогда был г-н Ильюшенко. Человек, возглавлявший комиссию по расследованию коррупции в ЗГВ. Никакой коррупции он там не нашел.
Да что Ильюшенко — президент Борис Ельцин после гибели Димы сказал во всеуслышание, с телеэкранов: “Вооруженные силы и министр обороны сыграли большую роль в октябрьских событиях прошлого года. Это они отстояли демократию в России. И, конечно, оппозиция простить это не может до сих пор. Поэтому разные инсинуации, ну, погиб журналист Дмитрий Холодов, все мы скорбим об этом, и, конечно, это трагедия... Связывать гибель Дмитрия Холодова с тем, что замешан министр обороны, — просто несерьезно... Это, пожалуй, за последнее десятилетие у нас один из самых сильных министров обороны. Так что я попросил все-таки и вас (в смысле — журналистов) здесь как-то посодействовать, что ли, закончить это на него, вот, поток этой грязи, понимаешь, всего, необъективности...”
В тот день у нас в редакции были поминки по Диме.
“Ну, погиб журналист..."
Сейчас, вспоминая эти слова Ельцина, я вспоминаю и разговор с одним из близких друзей полковника Поповских. “Даже если он и причастен к делу Холодова — что это по сравнению с тем, что Павел Яковлевич отстоял Приднестровье!” — сказал мне этот человек.
Недавние подсудимые и их адвокаты очень любили говорить на процессе: не могли десантники убить Холодова по велению Грачева. Зачем же Грачеву было так подставляться? Виноваты, дескать, те, кому была выгодна грачевская отставка. Они взорвали Диму, чтобы бросить на министра тень. Вот по этому следу и надо было искать “настоящих убийц”...
Когда ушел в отставку Грачев? В середине 96-го. Лишь два года спустя после смерти Димы. Ушел по причинам, далеким от дела Холодова.
А в 94-м Пал Сергеич был уверен: президент Ельцин “самого сильного министра обороны” не сдаст.
Мы — за исключением тех случаев, когда читали интервью следователей в СМИ, — не знали, что творится в следственной группе.
Нас вызывали на допросы, мы подписывали какие-то бумаги: “Не возражаю против изменения состава группы” — а составы менялись часто, и три раза сменились “важняки”, возглавлявшие расследование. Сначала это был Владимир Казаков. Потом — Леонид Коновалов. И последний — Евгений Бакин, направивший дело в суд. Через пять с лишним лет после Диминой смерти.
Только побывав на всех судебных заседаниях, только прочитав тома дела, я поняла, как правоохранительные органы расследовали убийство Холодова.
После взрыва в редакцию приехало очень много правоохранителей — из МВД, ФСК, ГУВД... Осмотром места происшествия — кабинета, где погиб Дима, и другого, напротив, — руководили два человека. Один из пресненской прокуратуры, другой из городской. Опыта работы на взрывах, как эти люди признали в суде, у них практически не было...
При осмотре нужны понятые. Ими назначили журналистов Оверчука и Хинштейна. По правилам они должны были сначала от и до проследить за осмотром одного кабинета, и только потом — другого.
В протоколы осмотра двух кабинетов между тем следователи записали интересные временные данные. Условно говоря, один кабинет Хинштейн и Оверчук наблюдали с 14.00 до 15.30, а второй — с 15.00 до 16.30. Пересечение по времени — полчаса!
Это еще не все. Оверчука в тот же день допрашивали в отделении милиции. И в протоколе допроса поставили примерно то же время, что и в протоколах осмотра места происшествия. То есть, если верить записи, Оверчук никак не мог быть при осмотрах. Он совсем в другом месте находился...
Ничего себе накладочка! Притом что осмотр места происшествия — дело в любом расследовании убийства сверхважное...
Когда несколько лет спустя Оверчука и Хинштейна вызвали в суд, они объяснили: хорошо помним, сначала осмотрели один кабинет, только потом — другой. А еще Леша Оверчук сказал: в милиции я вообще вечером был. И время, проставленное в протоколах, — просто техническая ошибка тех, кто их писал.
Но “прекрасная работа” следователей потом дала адвокатам подсудимых повод говорить: вещдоки с места взрыва изъяли с нарушением закона.
Осмотрев кабинет, где прогремел взрыв, следователи сказали: спасибо, больше здесь нам ничего не нужно. Как выглядел этот кабинет — видно на фотографиях. Но видно не все. Кровь, куски обугленной плоти на стенах... Двери — нет. Окна — нет.
Наши девочки, заглядывая внутрь, падали в обморок. Смотреть на этот ужас было невозможно. Мои коллеги попытались хоть как-то привести комнату в нормальный вид. Вынесли самые страшные обломки. Стекло вставили — очень сильно дуло, октябрь.
А через несколько дней к нам пришли снова осматривать место взрыва. Оказалось, назначили экспертизу. И эксперты попросили: маловато вещдоков, несите еще.
Если бы нам кто хоть слово сказал: не трогайте ни щепочки, оставьте все на месте...
Потом, на процессе, подсудимые заявляли: “МК” специально уничтожил вещдоки. Повернулся язык...
Но многие вещдоки, не собранные в первый день осмотра, были действительно утрачены.
Это еще не все. Следователи изъяли компьютер. Тот, на котором Дима печатал. Когда компьютер забирали из “МК” — все было нормально. Наш специалист включал, показывал, как работает. А в прокуратуре машина почему-то сломалась. Напрочь. Положим, тогда не так много компьютеров было в России. Но совсем сломать — это много усилий надо...
Опросить сотрудников “МК” и сравнить их показания для следователей большого труда не составило. Нам скрывать было нечего — каждый старался вспомнить все мельчайшие детали, касавшиеся Димы.
С Источником — тем Источником, который еще в октябре выдал информацию по делу Холодова в ГУОП МВД (ГУОПовцы тоже были привлечены к расследованию), все оказалось гораздо сложнее. Информацию надо было тщательно проверять.
А проверяли ее так.
Источник рассказал про Чучково, про боевиков, которых туда направляют постигать спецназовскую науку “коммерческие и криминальные структуры”, — в Чучково поехали следователи. Они подняли бумаги, выяснили, что там действительно обучались гражданские лица. Что служащие особого отряда 45-го полка ВДВ бывали в бригаде ГРУ...
В ноябре 94-го в чучковском спецназе вскрылись крупные хищения взрывчатки — сотен килограммов; десятков тысяч патронов... Но люди, которые все это украли, не имели отношения к делу Холодова. Их давно осудили на внушительные сроки.
Больше в Чучкове ничего не нашли. По крайней мере, никакой информации об этом в материалах дела я не увидела.
“Я передал в Генпрокуратуру имена людей, с которыми Дима, по его рассказам, общался в Чучкове, — заявил недавно в телепередаче Димин информатор, полковник Быков. — Где эта бумага, я не знаю”.
Допросы Быкова — есть, а бумаги — нет.
Еще одна деталь, говорящая о том, как расследовался чучковский эпизод. Неучтенное оружие особого отряда, которое, по словам Источника, хранилось в одном из отделений милиции Москвы, обнаружить тоже не удалось. ГУОПовец, допрошенный в суде, рассказал, что вроде бы выплыл какой-то обрез. Его отдал знакомому мастеру, чтобы “довести до ума”, замкомандира особого отряда Константин Мирзаянц.
Но уголовного дела по этому эпизоду не завели. Почему — ГУОПовец не знает.
Полностью подтвердилась информация о гражданских паспортах с “левыми” фамилиями. Получил такие паспорта для группы товарищей полковник Поповских...
Источник рассказал про спецталон на автомашину, который был у Владимира Морозова, — хотя десантники на такие талоны права не имели. Следователи выяснили: замначальника ГУОП Батурин действительно выдал несколько таких талонов на штаб ВДВ...
Кстати, Батурин, близкий друг Павла Поповских, имел возможность получать информацию о расследовании дела Холодова по линии ГУОП. “Курировал” — как сказал один из его подчиненных...
ГУОПовцы искали убийство коммерсанта в лифте, похожее на то, что описал Источник. Установили два похожих случая. Но уголовные дела по ним не затребовали — потому, что этим начала заниматься Федеральная служба контрразведки. Дальше следы убийства в лифте затерялись.
Все, что происходило непосредственно в 45-м полку, должна была расследовать та же ФСК. Сотрудники контрразведки — как их называют, особисты — работают в воинских частях, и им гораздо проще, чем милиционерам, выяснить все изнутри.
По линии ФСК в 45-м полку работал некий г-н Вершинин. Примечательно, что сын г-на Вершинина проходил стажировку в особом отряде у Владимира Морозова.
Это не главная примечательность. Фигура г-на Вершинина особенно выпукло стала выглядеть в дальнейшей истории со свидетелем Маркеловым. Прежде, чем к ней перейти, хочу процитировать показания полковника Поповских, которые он дал уже после своего ареста.
За территорией 45-го полка, проверяя информацию Источника, установили наружку. Но установили так из ряда вон плохо, что полковник Поповских очень быстро ее вычислил.
Обеспокоенный Поповских уезжает в командировку в Чечню. Там — поскольку 45-й полк выделен в резерв министра обороны и охраняет его пункт управления — Павел Яковлевич может без помех общаться с Павлом Сергеевичем.
“Получив возможность общаться с Грачевым, я доложил ему о факте наружного наблюдения. Грачев при мне попросил министра внутренних дел Ерина оставить меня и 45-й полк в покое”.
Министр внутренних дел Ерин был человеком, которому президент Ельцин еще 17 октября 1994 года поручил взять расследование убийства Димы “под строгий контроль”.
Как я теперь понимаю, недоверие моих коллег к правоохранительным органам было далеко не беспочвенным.
С ефрейтором особого отряда 45-го полка Александром Маркеловым мы расстались на том, что он побеседовал с главой следственной группы Владимиром Казаковым. Содержание этой беседы стало почти сразу известно полковнику Поповских. Узнал он и об Источнике.
Сидя под арестом, в феврале 99-го полковник написал заявление на имя генпрокурора. От этого заявления он в суде не открестился. Открестился Павел Яковлевич от другой части своих показаний — поэтому в заявлении он называет Маркелова “лжесвидетелем”.
“О лжесвидетельстве Маркелова мне впервые стало известно от зам. начальника ГУОП МВД, генерал-майора милиции Батурина. Он по собственной инициативе сообщил мне в начале февраля 1995 года, что в 45-м полку спецназа работает осведомитель. При этом Батурин рассказал мне, что этот осведомитель доложил другому заместителю начальника ГУОП МВД о том, что будто бы В.Морозов расстрелял из автомата в лифте нескольких человек, что он, осведомитель, видел, как Морозов изготовил СВУ, сверлил отверстие в стенке дипломата, а утром 17 октября вынес этот дипломат из расположения”.
Батурин, как видим, информацию Источника и Маркелова перепутал. Но ничего. Ошибку ГУОПовца быстро исправил особист Вершинин.
Поповских продолжает: “Спустя некоторое время... Вершинин приехал в полк, пригласил меня в кабинет и сообщил, что в особом отряде служит Маркелов. И что этот Маркелов с целью добыть деньги в “МК” сказал, что видел, как Морозов изготавливал и выносил самодельное взрывное устройство в дипломате.
Вершинин пригласил меня к себе в отдел, где я по его предложению и с моего согласия подписал уже подготовленное поручение разоблачить Маркелова. Задачу по разоблачению Маркелова я поставил перед врио командира особого отряда Мирзаянцем. Обо всем связанном с Маркеловым я доложил командующему ВДВ генерал-полковнику Подколзину”.
Вот интересно — с чего бы Вершинину с ходу закладывать и разоблачать ефрейтора Маркелова Разве Вершинин, извините за каламбур, завершил расследование в 45-м полку?
Не завершил. Но и те результаты, которые получил, правоту Маркелова косвенно подтверждали.
В особом отряде хранились два взрывных устройства в дипломатах. Собраны они были в августе—сентябре 1994 года для неизвестных целей. Когда в Генпрокуратуре об этом узнали от Маркелова, об изъятии дипломатов почему-то не подумали. Г-ну Вершинину лишь поручили их сфотографировать.
Организовать съемку Вершинин, судя по материалам дела, попросил... Павла Поповских. А тот, свою очередь, — Владимира Морозова. Поповских сказал Морозову: сфотографируй, потом разбери и уничтожь. Снимки Павел Яковлевич, по его словам, передал в ФСК. Вершинин — якобы отдал в Генпрокуратуру. Но в деле этих фотографий нет...
Во время боевых действий в Чечне — в той командировке, которая помешала ему в декабре встретиться с сотрудниками “МК”, — Маркелов отличился. Ему хотели присвоить звание прапорщика, представить к награде. Командир 45-го полка Колыгин уже готовил рапорт на имя командующего ВДВ. Но особист Вершинин довел через свои источники до Колыгина, что присвоение Маркелову звания нежелательно.
Так Александр Маркелов и не стал прапорщиком...
Между прочим, из-за нестандартных действий господина Вершинина его потом подвергли служебной проверке. Отстранили от дела Холодова. Однако трудиться в своем ведомстве он благополучно продолжал...
В середине марта — значится в материалах дела — к Маркелову подошел Мирзаянц и сказал: “Мне кажется, ты совершил ошибку, встретившись со следователем. Ты сказал слишком много. Тебе нужно вернуть 2000 долларов. Дело гораздо серьезнее, и ты влез туда, куда не должен был лезть. И если хочешь выйти из этой игры, то должен вернуть деньги и делать то, что скажут”. Мирзаянц “довольно точно” пересказал ефрейтору обстоятельства его встреч с “МК” и Казаковым...
Маркелов приходит в ужас. Он понимает, что кто-то его заложил, и бросается звонить главе следственной бригады Владимиру Казакову. Встречается с ним. Передает содержание беседы с Мирзаянцем. Ответ у следователя один: “Разберемся”.
На следующий день особый отряд снова — в экстренном порядке — отправляют в Чечню.
Маркелов до отлета успевает еще раз позвонить следователю Казакову. Ефрейтор понимает, что в Чечне с ним может произойти все что угодно.
Но Казаков, который, в принципе, мог Маркелова обезопасить: подключить Главного военного прокурора, оставить ефрейтора в Москве, — реагирует весьма вяло. “Если по тревоге поднимают, то это считанные часы. А если бы я Маркелова защитил, то его бы подставил. Почему все летят, а он остается?” — объяснил Владимир Казаков в суде. Ничего себе “подставил бы”... А отлет потенциального свидетеля (ведь Маркелов еще не дал официальных, под протокол, показаний — были лишь “беседы”), отлет в “горячую точку”, да еще при таких обстоятельствах — не подстава?
Все, что сделал Казаков, — поручил сотрудникам ФСК, в число которых входил и г-н Вершинин, выяснить место дислокации Маркелова...
Три года спустя, когда арестованный Поповских давал показания, следователи узнали от него, почему особый отряд был спешно направлен в Чечню.
Когда полковнику стало известно об откровенности Маркелова, он обрисовал ситуацию приятелю министра обороны, заместителю командующего ВДВ по тылу Зуеву. “Я попросил Зуева доложить об этом Грачеву, чтобы он, Грачев, дал команду снова направить части полка в Чечню, что и было вскоре сделано”. Ни больше ни меньше. И все это — из-за “лжесвидетеля”?!
Если следователь Казаков бросил Маркелова на произвол судьбы, то зам. командира особого отряда Мирзаянц его своим вниманием не оставил.
Из показаний Александра Маркелова: “В Моздоке меня вызвал Мирзаянц. Он сказал, что уже много лет является сотрудником ФСК и о моих встречах с Казаковым знает все или почти все. Мирзаянц сообщил в деталях мой маршрут движения на вторую встречу с Казаковым и содержание моей с ним беседы в машине в феврале 94-го года. “Я могу тебе представить документальное подтверждение твоего разговора, Саша”.
Дальше он сказал, что стоял вопрос о моем физическом устранении — в этом заинтересованы большие люди. Это можно было легко сделать в Москве — наезд машины, случайное падение в реку — и все. Но ему удалось убедить тех людей меня не устранять в Москве, и меня спасло то, что я вышел на связь с редакцией газеты “МК”, а потом уже встретился с Казаковым. Если бы я исчез, это могло бы вызвать бурную реакцию в СМИ”.
По словам Маркелова, Мирзаянц, угрожая ему, понудил ефрейтора рассказать двум служащим 45-го полка, Буракову и Тазову (про себя я называю их “Розенкранцем” и “Гильденстерном”): да, мол, общался со следователем и наврал. А теперь — всячески раскаивается.
Сознающий, что следователи его сдали с потрохами и что в Чечне сослуживцы могут с ним расправиться без шума и пыли, ефрейтор Маркелов сдался.
Ефрейтор переписал бумагу, которую, как говорится в показаниях полковника Поповских, полковник передал Мирзаянцу “для разоблачения”. Адресовано сие писание было “прокурору Казакову”.
Суть бумаги: Маркелов якобы случайно познакомился в баре с неким Игорем, корреспондентом “МК”. Вместе пили пиво. Игорь сказал, что газета готова заплатить за информацию по делу Холодова. И Маркелов, который нуждался в деньгах, решил оговорить своего командира Морозова...
А теперь — раскаялся. И “рассказал о своей беде друзьям Тазову и Буракову”. Деньги готов вернуть в “МК” при первой же встрече...
“Розенкранц” и “Гильденстерн” эту бумагу заверили.
Дней через десять о ней узнал в Москве следователь Казаков.
И снова ничего не предпринял.
Еще месяц (!) Маркелов вместе с особым отрядом находился в Чечне. А когда вернулся — в Москве его встретили. Но как встретили...
Мирзаянц сказал, что утром ефрейтора придут допрашивать люди из ФСБ (ФСК уже сменила название). Для беседы с ними Маркелова отвели... в кабинет командира 45-го полка Колыгина. Там ефрейтора ждали не только ФСБшники — ждал полковник Поповских. Спецслужбисты сказали Маркелову: надо бы поехать с ними на Лубянку.
Но до отъезда с ефрейтором уединился Поповских — пригласил его на обед. Маркелов: “Поповских стал говорить, что не отдаст меня. Говорил: в том, чтобы замять дело, заинтересованы “высокие” люди, и от моих показаний зависит многое”.
На Лубянку Маркелова везут... на машине 45-го полка. Его сопровождает “Гильденстерн” Бураков.
Маркелов: “Я сказал сотрудникам ФСБ, что оболгал Морозова. Выхода у меня не было — я счел, что эти люди не заинтересованы в раскрытии преступления, они не были работниками следственных органов. Я им не доверял, потому что об их приезде мне сообщил Мирзаянц... Я не доверял следователю Казакову, не хотел идти с ним на контакт — после того, как узнал, что он меня “сдал”.
Сам следователь Казаков сидит тише воды, ниже травы.
А “работа” десантников с Маркеловым продолжается.
Глава разведотдела штаба ВДВ Поповских и командир полка Колыгин из собственных карманов скидываются на адвоката — для защиты интересов 45-го полка. Адвокат Касаткин проводит с ефрейтором профилактические беседы, в которых проскакивают весьма интересные слова: “Даже если Морозов и делал дипломат, еще нужно доказать, что этот дипломат попал в редакцию...”
Адвоката Касаткина Павел Яковлевич Поповских знал очень близко — тот защищал его друга Ачалова по “делу 93-го года”. И адвокат Касаткин мог бы рассказать многое по делу Холодова. Его потом даже начали допрашивать.
Но летом 95-го он умер при странных обстоятельствах. Жена нашла его на первом этаже дачи — на лице Касаткина была запекшаяся кровь. Врачи сказали — больное сердце. Но вскрытия тела не делали.
Незадолго до смерти адвокат Касаткин добивался приема у генпрокурора или главного военного прокурора. Он хотел сообщить им что-то очень важное. Что — мы уже никогда не узнаем.
Затраты на адвоката — не единственные, что понес Павел Поповских по маркеловскому вопросу. Опять же из своего кармана он достал 2 000 долларов, которые Маркелов должен был вернуть в “МК” (сам ефрейтор к тому моменту столь крупной суммы не имел).
Между прочим, эти деньги Поповских “заработал” очень интересным способом: “Деньги были трофейные. В ночь с 6 на 7 января 1995 года я организовывал разведку в Грозном. Подобрал себе для пункта управления один из кабинетов разбомбленного здания института нефти и газа. При осмотре того кабинета в шкафу нашли 3 200 долларов США. Я взял их себе”.
Это называется — мародерство...
Мирзаянц заставил Маркелова — в сопровождении “Розенкранца” и “Гильденстерна” — звонить в “Комсомолец” и разыскивать Наталью Ефимову. Наташа была в командировке. Кому возвращать доллары — не понятно.
И тогда полковое начальство нарушило закон. Командир полка Колыгин приказал начальнику своей финансовой службы принять 2 000 “зеленых” на хранение — дескать, не доставайтесь же вы никому. Финансист хранить чужую валюту права не имел. Но приказ есть приказ...
И все это — из-за “лжесвидетеля”?!
Казалось бы, если человек кого-то заведомо оговорил — ну что волноваться. Собака лает, ветер носит... А тут — адвокат, полковничьи деньги, постоянная опека!
Павел Поповских начинает сулить Маркелову златые горы: “Поповских сказал, что если я буду держаться линии оговора, то получу квартиру в Кубинке, а через несколько месяцев меня переведут на работу в одну из крупных нефтяных компаний, и я получу квартиру в Москве”.
Но для начала Маркелова перевели из особого отряда в другую часть — потому, что его избил “оговоренный” Владимир Морозов. Сказав при этом что-то вроде: “Вообще надо было убить”.
А что же глава следственной группы по делу Холодова Владимир Казаков?
В суде он объяснил свою пассивность очень интересным образом.
После появления бумаги об “оговоре Морозова” прокурорское начальство почему-то решило официально допросить не Маркелова — допросить Казакова. Что вам, мол, этот Маркелов рассказывал?
И Казаков стал свидетелем по делу. А свидетель возглавлять следственную группу никак не может.
Были, конечно, в бригаде и другие следователи. И они вполне могли допрашивать Маркелова. Ничто им не мешало.
Кроме одного.
Владимир Казаков: “Я доложил руководству и сказал, что не могу исполнять обязанности руководителя группы. Мне сказали: жди, пока тебе не найдут замену. Руководство сказало: “Ничего не делай, не трогай”.
“Руководство” — это и.о. генпрокурора г-н Ильюшенко. Арестованный позже по обвинению в коррупции...
Замену Казакову искали долго. А пока искали — ничего не делали, не трогали.
Наконец замену нашли — важняка Леонида Коновалова. Он впервые официально и допросил Маркелова. Но — уже прокрученного сослуживцами в “мясорубке” по полной программе.
Допросил лишь через полгода (!) после встречи Маркелова с “Зиминым”...
Ефрейтора прямо с допроса отправили на охраняемую конспиративную квартиру. Туда привезли и его семью.
Следователи скрывали Маркелова три месяца. Почувствовав себя в безопасности — впервые за долгое время — он наконец смог рассказать обо всем, что с ним творили однополчане. И дал по делу официальные показания. Они сводятся вот к чему.
За несколько дней до взрыва в “МК” Маркелов зашел в кабинет руководства особого отряда. Ефрейтору понадобились документы, которые он сдал на хранение в отрядный сейф.
На столе у Владимира Морозова лежал раскрытый портфель-дипломат. С прикрепленной внутри взрывчаткой — какой, Маркелов не понял. Заметил просто брикет размером со стандартную 200-граммовую шашку тротила, обмотанный скотчем.
Рядом лежали детали взрывного устройства — взрыватель, еще какая-то мелочь. В руках у Морозова была дрель — маленькая, электрическая. А на руках — перчатки “медицинского типа".
Маркелов получил свои документы и удалился. Все это заняло считанные минуты...
Ефрейтор в тот период ночевал в расположении отряда — прямо в учебном классе. Рано утром 17 октября его разбудил стук в дверь — приехал Владимир Морозов. Маркелов “автоматически, спросонья” пошел за ним. Снова увидел дипломат — командир отряда достал его из сейфа.
Морозов уехал с дипломатом...
Во второй половине дня ефрейтор снова заглянул в кабинет командиров. Там был один нетрезвый Морозов. Перед ним стояли бутылки с водкой.
“Вот, видишь, жизнь какая... Сегодня я убил человека — раз, и нету”, — сказал командир ефрейтору и налил ему рюмку.
Вот, по большому счету, и все.
Никаких детективных, душераздирающих подробностей ефрейтор на допросах не выкладывал. Он не видел, не знал, кто и как убивал Диму. Он просто предположил, сопоставив факты: Морозов может быть причастен к убийству Холодова. Ведь о том, что в руках у Димы взорвался именно “дипломат”, писали газеты...
Ефрейтор Маркелов в отряде был новичком. После срочной службы в армии — радистом, он вернулся в Воронеж. Там занялся коммерцией. Влип в неприятную историю: кто-то ему не поставил товар, из-за этого он кому-то не поставил... У Маркелова начали вымогать деньги. Рэкетиры хотели очень крупную сумму — во много раз больше той, что он потом получил от Наташи Ефимовой.
Маркелов стал искать возможности уехать из Воронежа и вывезти оттуда родных. Один из его армейских товарищей, служивший тогда в особом отряде 45-го полка, посоветовал: приходи к нам контрактником.
Маркелова протестировали и летом 94-го взяли в отряд.
Об этом не жалели. “Во время штурма Грозного в новогоднюю ночь в его группе был один убитый и двое раненых. Маркелов выносил раненого Лукьянцева с поля боя”, — рассказал следователям один из сослуживцев Маркелова.
Кстати, несколько лет спустя ефрейтор все-таки получил свою медаль “За отвагу”.
Но Маркелов очень быстро понял, что особый отряд занимается не только “выполнением наиболее ответственных задач в “горячих точках” и “ведением спецразведки в глубоком тылу противника”.
“Я почувствовал себя в отряде отвратительно, как будто находился среди волков, — объяснил он свои мотивы обращения в “МК”. — Я не считаю, что люди, которые должны защищать родину, должны мирных граждан убивать”.
Не в этом ли — а вовсе не в двух тысячах долларов — была главная причина его прихода на встречу с “Зиминым”?
