Ее ветхую двухэтажку по Сколковскому шоссе расселили. Да так, что Карпова с 11-летним сыном фактически оказались на улице. Два года Ольга Валерьевна мыкалась по судам. Суды ей твердили одно: все законно, все правильно.
Статистике такие бездомные переселенцы, как Карпова, не известны. Официально их в Москве нет. Да и сама Карпова по бумагам жилищников обеспечена жильем выше крыши. Только выцветший штамп в паспорте свидетельствует о несправедливости происходящего. С пропиской в доме, которого больше нет.
По большому счету таких людей, как Карпова, у нас защищать не принято. Церемониться тоже: не инвалид, не ветеран, даже не мать-героиня. Здоровая, работоспособная и работающая женщина.
Карпова, в отличие от десятков тысяч москвичей-переселенцев, пошла наперекор системе. Она ждала вызовов в жилотдел, повесток в суд. Словом, жила по законам, а не по понятиям. За это и поплатилась.
Судьба человека
— Вас переселяют в Марьино, — строго сказал женский голос по телефону. Было это еще в 1999 году.
— Я не могу в Марьино... По веским причинам... Я сейчас объясню, — попыталась было возразить она.
— Тогда мы подадим на вас в суд, — оборвала ее звонившая и бросила трубку.
Теперь Ольга знает: так жилищники объявляют переселенцам войну. А телефонный звонок — это лишь сигнал “к бою”.
...В старую однокомнатную квартиру мужа на Сколковском шоссе Карпова с трехлетним Петей переехала 8 лет назад, чтобы быть поближе к родственникам. Здесь, в Кунцеве, жили ее сестра-близнец Татьяна с тремя малолетними детьми, родная 92-летняя бабушка Наталья Максимовна и отец мужа, инвалид Великой Отечественной, Василий Тимофеевич.
Когда Пете пришло время идти в первый класс, он прошел по конкурсу в единственную на всю Москву школу, аккредитованную при педагогическом университете имени Ленина (МГПУ). Учился на одни пятерки, участвовал в олимпиадах, ходил в музыкальную школу: играл на скрипке и фортепиано.
Каждый день после школы Ольга приводила Петю к сестре. А сама снова бежала на работу. И сын под присмотром, и Татьяниным детям радость — друзья не разлей вода. Вместе ходят в шахматный клуб (в том же районе — Кунцево), ездят в сопровождении Ольги в математический кружок при МГУ, где учатся уже два года.
Все выходные — тоже вместе, на радость бабушке. Не забывали и про деда — отца мужа. В 1996 году врачи поставили ему страшный диагноз: рак. Прооперировали, а выписывая, “прописали” уход, диету, покой. Тогда муж Ольги и прописался к отцу, чтобы “квартира не пропала”. Продолжая жить с семьей на Сколковском шоссе, Игорь каждый день навещал отца. Беда еще больше сплотила семью.
И вот теперь, после звонка чиновницы, все, к чему Ольга привыкла, что она годами строила, ради чего жила, — рушилось. На новом месте, в Марьине, вдалеке от родни, ей предстояло начать жизнь заново.
— Я очень надеялась на встречу в суде, — говорит Ольга. — Думала, все расскажу — и судьи меня поймут. Ведь с этим районом связана вся наша жизнь. Как Петьке ездить в школу, если мы переедем в Марьино? А что станет с больным свекром? У меня просто физически не будет возможности приехать к нему. Как все это делать, живя в Марьине? Там даже телефона нет!
...Дом уже начали переселять, а Ольгу в окружное Управление муниципального жилья все не вызывали. Она видела, как туда (в УМЖ Западного округа. — Авт.) каждый день ходили соседи и возвращались, словно побитые собаки. Результат был один: в Марьино.
Все пошли на слом
Так прошло лето. У Пети начался новый учебный год. Соседи потихоньку разъехались. От них Ольга узнала, что в “своем районе”, Кунцеве, остались только те, кто приватизировал свою квартиру. И то, как правило, жители одно- и двухкомнатных квартир. Остальных, невзирая на все просьбы, расселяли в отдаленные районы — Марьино, Бутово, в лучшем случае Митино. Надеяться оставалось только на суд.
Между тем в доме стали отключать свет, воду, телефон, газ. Неожиданно прикатила бригада строителей и снесла отдаленный подъезд. Ольга пришла домой в разгар событий.
— Нас же еще не выселили! И решения суда о нашем выселении нет! — пыталась защититься она, стоя под ковшом экскаватора.
— А у нас есть справка, что все выселены, — ответили строители и показали женщине бумагу с подписью начальника ДЕЗ “Можайский”.
— Мы с мужем побежали в Кунцевскую прокуратуру, — вспоминает Ольга. — Но вместо того, чтобы наложить арест на незаконный снос дома, старший помощник прокурора Карташова нам с мужем посоветовала “спуститься с небес на землю”.
Пять дней она с мужем обороняла свой дом, звонила в милицию, требовала судебного пристава...
А повестку в суд Ольга так и не получила. Суд прошел заочно, без участия Карповой. Судьи так и не услышали ее слов о больном раком свекре, сыне, который учится в редкой (единственной на всю Москву) школе, бабушке, сестре...
О том, что суд прошел, Карпова узнала уже стоя у своего дома, когда проследить за тем, как идет снос, приехал сам начальник жилотдела района “Можайский” Маркин. Он и вручил непокорной переселенке копию заочного решения суда о ее переселении в Марьино.
Напрасно она пыталась объяснить чиновникам, что теперь у нее есть право в течение 15 дней подать апелляцию. Зря твердила, что по закону дом обязаны ломать только в присутствии судебного пристава. Пристав не появился (уже после сноса Ольга узнала, что исполнительное дело даже не было заведено). Пока она бегала за сыном, снесли ее подъезд. Под руинами старой двухэтажки осталась мебель, вещи и вся прежняя жизнь Ольги.
— Сначала мы вас снесем, а потом вы будете с нами всю жизнь судиться, — не раз повторял женщине начальник жилотдела г-н Маркин.
Сейчас Ольга часто вспоминает его слова...
— Ломать дом Карповой строители не имели права, поскольку решение суда было принято незаконно. Суд состоялся заочно, без надлежащего уведомления Карповой. Как такое незаконное решение могло вступить в законную силу?! — говорит адвокат Московской городской коллегии Олег Щербаков. — К тому же ответчицу не уведомили о решении суда, и вовремя обжаловать его она не могла. Поэтому ответчик имеет право восстановить срок обжалования и опротестовать решение.
Грубых нарушений, с точки зрения юриста, в деле Карповых три. Во-первых, липовая справка, которую выдала начальник ДЕЗ Донцова, — о том, что из дома на Сколковском шоссе все выселены и его можно ломать. Во-вторых, умышленная порча имущества из-за сноса дома. В-третьих, самоуправство.
Маленькие хитрости большого переселения
Москву гордо называют мегаполисом (очень большим городом). Ее давно разбили на округа и районы, поставив во главе их префектов и глав управ. Наверное, сделали это не случайно.
Согласно статье 96 Жилищного кодекса, нанимателей жилья могут переселить в любой конец населенного пункта, где он живет. По словарю населенный пункт — это и село (в 10 человек жителей), и деревня (человек 30), и город (где живут 10 тысяч), и очень большой, как Москва, мегаполис, с колоссальной территорией и населением свыше 9 миллионов человек. О каком именно населенном пункте идет речь?.. В ЖК это не оговорено, поэтому суды и чиновники, переселяя москвичей куда попало, делают это так, словно Москва — деревушка, пройти которую вдоль и поперек можно тихим шагом за считанные минуты.
Но это еще не все парадоксы столичной жизни.
Без разрешения префекта или главы управы на их территории нельзя даже дерево посадить, гараж-“ракушку” поставить, цветник под окнами разбить. Почти на все надо спрашивать разрешение и с ними, руководителями, согласовывать. Зато простых москвичей с насиженных мест можно вырвать с корнем, не спросясь, и “пересадить” на другую почву.
— У каждого человека свой порог привязанности к месту жительства и близким. У одних эти чувства очень сильны, — говорит психотерапевт Эрнест Цветков. — Насильственное переселение может вызвать у них большой стресс и повлечь за собой депрессию, которая сопровождается не только потерей здоровья, но может привести и к суициду.
У пожилых людей степень риска, по словам врача, значительно возрастает. Для них переселение даже чревато смертью. На фоне депрессии развиваются сердечно-сосудистые, желудочно-кишечные и другие заболевания. Человек встает на путь саморазрушения...
— Такое насильственное переселение — это медленное убийство, — считает доктор Цветков. — Насильственный переезд в чужие районы для многих людей, особенно пожилых, недопустим. Поскольку может привести к трагическим последствиям.
Однако пока это лишь мнение специалистов. Статистики — сколько людей потеряло здоровье или, тьфу-тьфу-тьфу, погибло из-за переселения, — нет.
— Чтобы такие данные были, надо провести специальное научное исследование. Для этого нужно получить заказ от Академии медицинских наук или Министерства здравоохранения. Но у них на это нет денег, — сообщили корреспонденту “МК” в Институте социальной гигиены имени Семашко и НИИ экологии человека и гигиены окружающей среды имени Сысина.
В науке есть понятие “экология человека”, которое включает в себя и близость места жительства к родным, друзьям, работе, поликлинике, месту учебы, даче... То есть все то, что делает жизнь человека нормальной и комфортной. И Жилищный кодекс РСФСР с “экологией человека” считается.
Не случайно уже в первом абзаце “переселенческой” статьи 96 ЖК есть ссылка на статьи 40 и 41 кодекса, в которых говорится, что и при переселении “жилое помещение предоставляется с учетом состояния здоровья граждан и других заслуживающих внимание обстоятельств”.
Опять же ЖК не расшифровывает, о каких именно обстоятельствах идет речь — они у каждого свои. Заслуживают ли они внимания? Это решает суд. Беда в том, что, как правило, наш суд вообще не принимает во внимание никаких обстоятельств. За исключением одного: состояния здоровья переселенца.
— Практика применения статьи 96 ЖК явно противоречит Декларации о правах человека, Конституции России, даже Уставу Москвы, который, разделив столицу на районы, практически признал каждый район маленьким городом в черте столицы, — говорит адвокат Карповых Олег Щербаков.
Почему же в Москве решение любого спорного жилищного вопроса оборачивается издевательством над людьми?
Почему “волновое переселение” идет только на словах?
Почему на месте “стартовых домов” на самом деле оказываются коммерческие?
Почему судьям можно читать законы только в угоду переселяющим москвичей чиновникам?..
Есть еще много других “почему”, которые возникает сразу же, как только дело касается такого хорошего, в общем-то, дела, как переселение граждан из ветхих, аварийных и реконструируемых домов.
...Сегодня о москвичке Карповой не вспоминает никто.
Для жилищных чиновников она — “отработанный материал”.
Для московских судов — тоже.
Оно и понятно. Карповой, хоть и принудительно (по суду), дали квартиру в Марьине. А то, что она ее никогда не видела и в ней не живет, — не их дело.
— Мы просили оставить нас в Кунцеве или подыскать квартиру в других районах поближе — в Митине или Солнцеве, — говорит Ольга, — но даже в этом нам не пошли навстречу. Сказали один раз: в Марьино — и без вариантов.
Эта молодая отчаянная женщина собирается продолжить борьбу. Хотя отчаяния у нее теперь куда больше, чем надежды.
