Приговоренные заживо

Каспийский теракт: под бой фанфар силовики ломают челюсти и жизни

  Записка была куцая. Грубо оторванная четвертушка листа, торопливо исписанная с обеих сторон, но именно этот клочок был для меня во сто крат важнее, чем все официальные документы с красивыми грифами и витиеватыми подписями:
    
     “Прокурору республики Дагестан Яралиеву.
     Прошу вашего разрешения встретиться мне с обозревателем “Московского комсомольца” тов. Хинштейн А.Е. Узнав о том, что я ищу встречи с “Моск. комсомольцем”, меня хотят выписать в СИЗО, хотя на деснах у меня стоит шина и болит грудная клетка. Сейчас в 13.20 я нахожусь в санчасти МВД”.
    
     Я бережно прячу послание. Отныне в руках у меня — неоспоримое доказательство прокурорского вранья.
     Вранья, которым “блюстители закона” потчевали ладно бы только меня. Но нет: им досыта накормлен и генерал Колесников, и генпрокурор Устинов. А заодно — миллионы россиян, искренне поверивших в то, что теракт в Каспийске — самый циничный и жестокий теракт последнего времени — благополучно раскрыт...
    
     Из досье “МК”:
9 мая 2002 года в 9 часов 20 минут во время проведения праздничных торжеств в г. Каспийске сработало взрывное устройство. Теракт произошел в тот момент, когда колонна двигалась по центральной улице города. 42 человека погибло, 107 — получили ранения различной тяжести.
    
     Еще лет десять назад мы и не подозревали о существовании этих населенных пунктов. Про Гагры или Гагауту знали все. Но кто знал о Буйнакске, станице Первомайская или о каком-нибудь Алхан-Юрте?..
     Географию Кавказа мы постигали через здравницы и курорты. Теперь — через сводки военных действий...
     Впервые о дагестанском городке Каспийск страна узнала в 96-м, когда на воздух здесь взлетел жилой дом с семьями пограничников. И вот — шесть лет спустя — Каспийск снова в центре внимания.
     Уже в день взрыва президент объявил, что берет дело под личный контроль. Силовики клянутся, что раскроют его, чего бы им это ни стоило, что это — дело чести.
     Сколько таких клятв слышали мы уже?.. Но на сей раз — случается чудо. И двух месяцев не проходит с момента трагедии, как прокуратура рапортует: каспийский теракт раскрыт.
     Заместитель генпрокурора Владимир Колесников, который курирует расследование дела, заявляет: преступление организовала террористическая группа, засланная из Чечни полевым командиром Раппани Халиловым. Все бандиты установлены и объявлены в розыск.
     Кроме того, говорит Колесников, задержано шесть военнослужащих из 136-й армейской бригады, расположенной по соседству в Буйнакске. Это именно они продали террористам мину, которая унесла 42 жизни.
     Налогоплательщики и президент хлопают в ладоши, прокурорские заранее вертят дырки в мундирах. Вот оно — наглядное подтверждение неотвратимости закона...
     И никому нет дела, что тем временем, пока прокуратура бьет в фанфары, на больничной койке мечется между жизнью и смертью человек, избранный на роль одного из главных злодеев в этом беспрецедентном по своему цинизму и вранье спектакле, почему-то именуемым правосудием.

* * *

     Все началось с телефонного звонка:
     — Вы не могли бы приехать в Дагестан?..
     Даже сквозь помехи межгорода было слышно, как волнуется командир 136-й бригады — той, где служили торговцы “каспийскими” минами, — полковник Вакульчук.
     Вакульчук позвонил мне сам. Рассказ его сводился к тому, что в республике творятся очень странные вещи. Главному обвиняемому — начальнику инженерной службы бригады Ямковому — при допросе сломали челюсть. Другого арестанта, батальонного инженера Науменко, по слухам, чуть ли не забили до смерти.
     Комбриг был растерян. На должность он заступил только в апреле. Принял бригаду — и тут такое.
     — Я не защищаю своих людей, — объяснял он. — Виноваты — должны отвечать. Но надо же это доказать, а не под пытками выбивать показания! Никто толком понять не может, что происходит. Ни командованию, ни родным вразумительных ответов не дают. Если не вмешается пресса — просто не знаю, чем все закончится...

* * *

     Всех въезжающих в Буйнакск встречает вкопанный в землю штендер. “Аллах акбар” — написано на нем.
     Дагестан — республика мусульманская, что с горячностью подтверждает и мой провожатый — майор из политотдела. Он рассказывает даже, что несколько лет назад в Буйнакске публично сожгли двух супругов, которые украли ребенка для продажи органов.
     — То есть как сожгли? — не сразу понимаю я. — А как же суд?
     — Э-э, — майор машет рукой. — От суда дождешься... Их народ судил.
     Кажется, я начинаю догадываться, чем еще, кроме судеб своих офицеров, обусловлено беспокойство комбрига Вакульчука. После того как во всеуслышанье было заявлено о причастности бригады к каспийскому взрыву, можно ожидать чего угодно: дагестанцы — люди горячие.
     Впрочем, Вакульчука в части нет: в день моего приезда он с бойцами ушел на выполнение поставленной задачи. 136-я — бригада воюющая: участвовала в чеченских событиях с первого дня, потеряла более ста человек, вырастила пятерых Героев России, и даже сегодня подразделения ее находятся по ту сторону перевала. Вместо комбрига меня встречает его заместитель полковник Бочков.
     — Лично я с трудом верю в происходящее, — Бочков старается как можно аккуратнее формулировать фразы. — Вот, скажем, подполковник Ямковой. Вместе были в Чечне. Знаю, как щепетилен он именно в вопросах взрывобезопасности, и чтобы передать мину террористам... Сомневаюсь.
     Выясняется, что всего в части арестовано шесть человек. Вышеназванный уже подполковник Ямковой. Старший инженер техчасти батальона капитан Науменко. Командир саперного взвода лейтенант Ведерников. Водитель Ямкового — Солтанбеков и два прапорщика — бывший и нынешний начальники склада инженерных боеприпасов. Есть и седьмой: начальник квартирно-эксплуатационной части (КЭЧ) Буйнакского гарнизона подполковник Рамазанов.
     Все они — по версии следствия — причастны к хищению и продаже противопехотной мины МОН-90, которая якобы и взорвалась в Каспийске.
     Уже само по себе это довольно странно. Обычно в подобных преступлениях оказываются замешанными двое, от силы трое людей в погонах. Здесь же — целое офицерское собрание.
     Странность эта, увы, не единственная. Ну например: оказывается, еще весной подполковник Ямковой инициировал проверку склада инженерных боеприпасов и обнаружил недостачу 50 килограммов тротила. Начальника склада отстранили от должности, военная прокуратура возбудила дело. Теперь же этот начальник склада — прапорщик Гаджиев — арестован вместе с Ямковым.
     — Какой смысл было ему поднимать скандал?! — недоумевает полковник Бочков. — Если бы он действительно украл эту мину — сидел бы тихо... Да и вообще здесь нет нужды похищать со складов взрывчатку: Дагестан и без того насыщен боеприпасами, особенно районы, прилегающие к Чечне.
     Как раз во время моей командировки саперы бригады возвращаются из Ботлихского района: они нашли и обезвредили именно МОН-90, установленную неизвестно кем: то ли федералами, то ли боевиками. Но...
     — Это же самый простой вариант! — кипятится предшественник Ямкового на посту начальника инженерной службы подполковник Гаглоев. — У следствия ход мысли один: если мина — значит, военные. Если военные — значит, 136-я бригада. Если бригада — значит, саперы. Больше некому...
     Гаглоев служит теперь в 58-й армии. Служит, надо полагать, неплохо: на груди его внушительная наградная колодка. В вину Ямкового он не верит. Не верит хотя бы и потому, что, как он говорит, начальнику инженерной службы незачем торговать минами. При желании заработать можно и без такого риска.
     — У него в подчинении — семь экскаваторов, два подъемных крана, скрепер. Нужны были бы ему деньги — без проблем: сдавай в аренду, и все. Один скрепер приносит в день до тысячи рублей. А уж у начальника КЭЧ — таких проблем и вовсе нет. Что ему грошовая мина?!

* * *

     Светлана Ямковая — жена арестанта — передвигается теперь только при помощи костыля. Увидев мужа после задержания, она от ужаса упала и сломала ногу.
     — В день ареста меня не было в Дагестане. Гостила у родителей. Возвращаюсь домой — все перевернуто, полный разгром... Но если был обыск — почему без понятых? Почему квартира не опечатана? Так ведь нельзя, правильно?..
     — Сразу после возвращения, — продолжает Ямковая, — я помчалась в Махачкалу. Сумела пробраться к нему в палату — в госпиталь, и вот верите: узнала только по прическе. Лицо желтое, в кровоподтеках, челюсть сломана, через десны продернута закрученная на концах проволока... Ни говорить, ни двигаться, ни пить, ни есть он не мог: кормили через трубочку...
     Ямковая показывает мне камуфляж, в который был одет подполковник в день задержания. Половина пуговиц оторвана с мясом, бурые пятна засохшей крови... Рядом, на столе, лежит медаль Суворова, которой подполковник был награжден за Чечню.
     Только что стоят эти награды? У соседа Ямкового по площадке — капитана Науменко — есть и орден Мужества, и медаль “За отвагу”, но жена его даже не знает, жив ли ее муж или мертв. Командованию о судьбе своего офицера тоже ничего неизвестно.
     — Пошли разговоры, будто Науменко забили до смерти на допросе, — подтверждает слова комбрига его заместитель Бочков. — Я три дня объезжал все морги, нигде не нашел. Спрашиваем прокуратуру — молчат.
     Это не пустые фантазии. КАК “раскрываются” громкие преступления в Дагестане, ясно из заявления, которое Ямковому удалось передать на волю.
     Он пишет, что 18 июня его вызвали в особый отдел бригады и предложили проехать в буйнакское отделение УБОПа, где сначала спрашивали о расходовании боеприпасов, а потом: “нанесли мне несколько ударов по голове, и я, не выдержав, вскочил и оттолкнул бьющего. За это они вчетвером избили меня. Затем руки сковали в наручники и на голову надели противогаз с закрытым фильтрующим бачком и в это время продолжали бить руками и ногами. Кто-то нанес удар ногой в лицо, и я услышал, как хрустнула нижняя челюсть. Лишь уже поздно ночью перестали бить...”
     В своем заявлении подполковник не требует привлечь к ответственности тех, кто его пытал. Его просьба гораздо скромнее: всего лишь провести освидетельствование.
     Но... Бумага датирована 24 июня, однако, вопреки закону, никто освидетельствовать его не спешит. Следствие попросту заметает следы.

* * *

     Громоздкая фигура Колесникова глыбой возвышается над столом. Заместитель генпрокурора слушает мой рассказ внимательно, не перебивает. Потом говорит:
     — А ты уверен, что этому подполковнику действительно сломали челюсть? Что тебе рассказывают правду?..
     Уверен ли я? Так для того-то и пришел я в этот кабинет, чтобы окончательно разобраться во всем происходящем.
     Я знаю Колесникова много лет. Я верю в его порядочность и профессионализм, потому-то и рассказываю все честно и без утайки.
     — Лапонька, — произносит он со своим неподражаемым ростовским говором (в лексиконе Колесникова слово “лапонька” означает в высшей степени симпатию), если ты действительно хочешь объективности, тебе надо вернуться в Дагестан. Повстречаться с прокурором. Поговорить с арестованными: может, ничего там и нет. Поедешь?..
     Конечно, поеду, о чем разговор. Прямо при мне он поднимает трубку, набирает номер дагестанского прокурора Яралиева, просит оказать всяческое содействие и ничего не скрывать. О сломанной челюсти и прочих неприятных моментах Колесников — сыщик опытный — не упоминает.
     — Все. Яралиев тебя ждет.
     ...И вот — я опять в Дагестане. На этот раз меня встречают прямо у трапа. Прокурор республики долго жмет руку, с кавказским красноречием рассказывает, как любит мое творчество. Никаких проблем, заверяет он, не будет. И он, и руководитель следственной бригады дадут подробнейшее интервью. И к арестованным допустят — им нечего скрывать, и даже наоборот: есть чем похвалиться.
     Тут же появляется и этот самый “бригадир” — Сейфудин Казиахмедов. В его версии дело выглядит так:
     В течение последних двух лет в Дагестане была совершена серия терактов, объединенных единым почерком. Выяснилось, что действует бандгруппа, засланная из Чечни Раппани Халиловым — самым отъявленным на сегодня полевым командиром. В мае задержали главаря этой группы — Заура Акавова. Вскоре — других двоих участников. На основании их показаний стало понятно, что случилось в Каспийске.
     Это дело рук еще одной резидентуры Халилова, переброшенной в апреле из Панкисского ущелья. Все лица уже установлены, объявлены в розыск, один из подрывников даже задержан.
     На военных 136-й бригады вышли, поскольку вскоре после Каспийска там прошло уничтожение боеприпасов, и в том числе мины МОН-90. Зачем в мирное время взрывать мины? Они два года уже ничего не взрывали, а тут — вдруг проснулись. Почему? Да потому, что никто в действительности эту МОН-90 не уничтожал: ее только списали как уничтоженную, а на самом деле — продали террористам. И не ее одну. Установлено, что из части похищено в общей сложности семь таких неучтенных мин.
     Какой смысл было вовлекать в преступную схему такое количество людей? Сразу видно, что вы не военный. Да какой же офицер станет воровать мину сам? Он прикажет подчиненным. Вот, например, как было в случае с Каспийском: подполковник Ямковой вместе с начальниками склада и водителем увез мину, отдал ее начальнику КЭЧ, а тот передал некоему гражданину, который — точно установлено — был на месте теракта. Кстати, его задержали еще раньше, при обыске нашли наркотики и 5 гранат...
     ...Возможно, если бы не счастливое знакомство с подполковником Гаглоевым, бывшим начальником инженерной службы бригады, я вполне поверил бы в версию следствия. Только вот незадача.
     Гаглоев заявляет прямо обратное: да, 21 мая в бригаде действительно произошло уничтожение неисправных боеприпасов. Подобное, вопреки заверениям следствия, происходит регулярно, в среднем — раз в полгода, в строгом соответствии с установленными документами. Если, например, на мине есть внешние повреждения, ее категорически запрещено хранить. И ту МОН-90, которую якобы военные продали террористам, он, Гаглоев, взрывал лично.
     — Почему же ты не дал таких показаний? — спрашиваю я.
     Гаглоев усмехается:
     — Меня вызывали на допрос, но я был тогда на задании. А пришел бы — тоже, наверное, где-то сейчас рядом с Ямковым сидел. Восьмым...
     Восьмой уже был. Старший офицер штаба 58-й армии, который проверял работу склада. Его пытались обвинить в сговоре с подопечными, но то ли вмешались посторонние силы, то ли что-то еще случилось — подполковника пришлось отпустить...
     Кстати, одновременно с задержанием офицеров из кабинета Ямкового исчезла книга учета боеприпасов: из нее без труда можно было бы узнать, куда и как расходовались мины. Но кому-то это очень невыгодно. Кому?

* * *

     С руководителем следственной бригады Казиахмедовым мы беседуем долго. Расстаемся по-товарищески, уговорившись, что завтра утром я поеду в СИЗО на встречу с арестованными.
     — Вот только, — предупреждает Казиахмедов, — сомневаюсь, чтобы они пошли на контакт. Им этого не надо.
     Он отворачивается, но я вижу, как на губах его появляется улыбка, смысл которой станет мне понятен только потом.
     Итак, что же вынес я из разговора с ним? Никаких доказательств вины офицеров бригады, кроме их собственных показаний, у следствия нет. Нет и главного: доказательств того, что в Каспийске взорвалась вообще их МОН-90, а не чья-то другая мина. Это лишь версия, которую без зазрения совести поспешили озвучить на всю страну. Неизвестна и сумма сделки: за сколько военные продали МОН-90 террористам. Но, размышляю я, может быть, встреча с арестованными что-то объяснит...
     ...Начальник Махачкалинского СИЗО выделяет мне следственный кабинет: узкую пыльную комнату с прибитыми к полу стульями. Сижу жду.
     Но нет, никто из военных — ни Ямковой, ни Науменко — разговаривать не хочет: об этом сообщает мне зам. по оперчасти. Он разводит руками: насильно заставлять не имеем права.
     Сдаваться без боя, однако, я не собираюсь, и через несколько минут в коридоре раздаются матюки. Чуть ли не пинками ко мне подгоняют невзрачного кавказца в линялой майке и тренировочных штанах. Это — начальник склада прапорщик Ханалиев. Ханалиев затравленно кричит:
     — Я ничего не хочу! Всем доволен... Уведите меня! — и, не дожидаясь конвоиров, убегает прочь из коридора.
     — Единственно, что могу вам посоветовать, — хитро улыбается зам. по оперчасти, — пусть прокуратура вызовет их на допрос. Там и поговорите.
     Но это предложение Казиахметову не по душе. Он говорит, что это будет незаконно, и без указания прокурора он на подобное не пойдет.
     Вообще, наш второй разговор прямо отличается от предыдущего. Стоило мне спросить, что привело Ямкового в госпиталь, тот меняется на глазах:
     — Бывает, — чеканит он, — что возникает оперативная необходимость.
     Потом все-таки “раскалывается”. Говорит, якобы при задержании Ямковой напал на начальника буйнакского отделения УБОПа, и пришлось защищаться. Напал? В присутствии шестерых оперативников? В здании горотдела?.. Бред какой-то.
     — Почему это вас вообще волнует? — отвечает Казиахметов вопросом на вопрос. — Почему вы выискиваете “жареные” факты?..
     На прощание ни я ему, ни он мне — руки не подаем. Впрочем, еще не все потеряно. Иду к прокурору Яралиеву, но, похоже, “бригадир” успел меня упредить. От интервью Яралиев отказывается. Говорит, что передумал, и только после долгих уговоров и апелляций к Колесникову соглашается. Но не сейчас. Завтра. В 14.00.
     — Слово? — не унимаюсь я. — Слово горца?
     — Слово прокурора. Горского прокурора!
     Слово горского прокурора Яралиева — не стоит и ломаного гроша. В этом я сумею убедиться очень скоро...

* * *

     Утром нахожу адвоката Ямкового Светлану Острикову. Острикова немолода, но темперамента ей не занимать. С гордостью рассказывает мне, как пробилась в госпиталь к подзащитному: ее предшественника, адвоката Абдуллаева, к подполковнику вообще не допускали.
     — Я сама работала в прокуратуре, но такого произвола еще не видела, — Острикова гневно машет следственным документом: постановлением о взятии Ямкового под стражу. Зачитывает цитату: “к настоящему времени собранные доказательства, дающие основание для предъявления обвинения, проверяются и оцениваются в совокупности”.
     — Как же можно сажать человека, если доказательства до сих пор не проверены?! — она вся кипит от возмущения. — Как можно не допускать к арестованному адвоката? Больше месяца тянуть с проведением экспертизы? Ясно, чего тянут: ждут, когда побои “сойдут”...
     А дальше Острикова говорит мне то, во что поначалу не хочется даже верить: Ямковой по-прежнему находится в госпитале.
     Получается, что мои поездки в СИЗО, томительное ожидание в следственном кабинете, уверения в том, что подполковник от встречи отказывается, — все это был спектакль, специально для меня разыгранный прокуратурой? Пошлый, циничный фарс, единственная цель которого — спрятать концы в воду?..
     Увы, это так. Приехав к госпиталю, я застаю Ямкового в тот момент, когда он, высунувшись из окна, говорит о чем-то с женой. Завидя меня, охранники отбрасывают его внутрь палаты. Захлопывают окно, наглухо задергивают штору.
     Через 10 минут адвокат выносит мне написанное на клочке бумаги заявление подполковника — то самое, с которого я начал этот материал. Выносит и справку из госпиталя, где перечислены все травмы, побои Ямкового, в том числе и перелом челюсти. Заранее предвкушаю, как вытянется физиономия у генерала Яралиева.
     Но в назначенное время Яралиева на месте нет. Секретарша сообщает, что он уехал в дальние районы.
     Его заместитель Мирзабалаев во встрече с Ямковым мне отказывает, отговаривается позицией руководителя следственной бригады, который — теперь — категорически против контактов обвиняемых с журналистами. Словно не было вчерашнего дня и моей поездки в СИЗО. В бешенстве звоню “бригадиру” Казиахметову, но тот бросает трубку.
     Все понятно. Законы гостеприимства кончились. Им на смену пришли другие законы.
     Те законы, что позволяют пытать людей, выбивая из них показания, ломая им челюсти. Безо всяких оснований держать за решеткой боевых офицеров. Врать в глаза своему начальству — а вместе с ними и всей стране, потому что не справедливость или истина нужна им, а звезды на погонах и благосклонность вышестоящих: дело-то на контроле у самого президента...
     И даже если — через полгода, год — эти офицеры выйдут на свободу, кто будет обо всем этом помнить? Как не помнит никто тех несчастных, что пошли под расстрел за преступления Чикатило — только потому, что кому-то очень хотелось выслужиться перед начальством...
     Чикатило нашел тогдашний начальник ростовского розыска Владимир Колесников. И именно это обстоятельство вселяет в меня надежду, что не все еще потеряно, что не вся прокуратура состоит из подлецов и лжецов. Еще можно что-то изменить — пусть не в судьбах тех, кого расстреляли уже вместо Чикатило. Хотя бы в судьбах этих людей, которые десятки раз могли погибнуть на войне, от рук бандитов, а гибнут сегодня от рук прокуроров.
     Только бы капитан Науменко оказался жив. Я очень хочу так думать, но не поверю до тех пор, пока сам не увижу его. Верить дагестанским прокурорам на слово — дело, увы, неблагодарное...
    
     Р.S. Прошу считать эту публикацию официальным обращением к Генеральному прокурору России.
    
     Телевизионную версию этого расследования смотрите сегодня на канале ТВЦ в авторской программе Александра Хинштейна “Секретные материалы” в 23.15.
    

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру