В сорок четвертом году там еще была дачная зона.
Мы ехали на день рождения маминой приятельницы. Дачка их, покрашенная салатовой краской, стояла в глубине участка, почти прикрытая желтыми листьями берез.
Солнце, веселый домик, белые березы с облетающими листьями создавали ощущение тихой радости.
Была война, и мужчин на этом празднике жизни оказалось всего двое. Я, одиннадцатилетний оболтус, и отец хозяйки, красивый седой старик в серой железнодорожной форме с серебряными погонами генерал-директора тяги.
Он сразу же взял надо мной шефство, повел в кабинет, показал модели паровозов и одну даже подарил мне. Потом мы пошли гулять, и он рассказывал о замечательных людях, живущих по соседству.
В конце просеки стояла обычная дачка со сплошной застекленной башенкой.
— А это знаменитый дом. В нем зимой восемнадцатого года прятался самый опасный московский бандит Сабан.
Почему-то я запомнил это странное имя.
Время уничтожило сокольнические дачи, вместо них построили безликие дома-коробки. Навсегда исчезла из моей жизни веселая мамина подруга и ее отец.
Только модель старого пузатого паровозика, стоявшая много лет на книжной полке, напоминала о чудесном осеннем дне в сокольнической роще.
И, глядя на нее, я вспоминал дом с башенкой и странное имя московского бандита.
Жизнь прилично помотала меня и выбросила в журналистику.
И настал день, когда в архиве я листал дело банды Сафонова Николая Михайловича по кличке Сабан.
История — область довольно темная. Знакомясь со старыми документами, я никак не мог понять: кто же все-таки уничтожил эту опасную преступную группировку? Уголовная секция МЧК во главе с Федором Мартыновым или Московская уголовно-розыскная милиция, которой командовал бывший матрос Александр Трепалов?
Документы этих уважаемых организаций, занимавшихся борьбой с бандитизмом, были практически идентичны, словно списаны друг у друга. Видимо, уже в те далекие годы зародился антагонизм между сыскарями и чекистами.
Но чем внимательнее изучал тот период криминальной истории России, тем больше убеждался, что большинство банд помогли ликвидировать криминалисты из Московской сыскной полиции, состоявшие на службе как в уголовном розыске, так и в ЧК.
В архивных материалах практически ничего не было о том, кто такой знаменитый Сабан. Только несколько фотографий, на которых был запечатлен человек с бритым актерским лицом.
В воспоминаниях о знаменитом русском трагике Мамонте Дальском я прочел интересную историю. Великий артист решил сделать своей сценой всю Россию. После Февральской революции он оставил театр и подался в анархисты, постепенно скатываясь к элементарной уголовщине.
Дальский был жуир, гуляка и картежник. Постоянно держал номер в “Метрополе”, в котором шли бешеные кутежи и карточная игра “по-крупному”.
Однажды Мамонт здорово проигрался. Он даже поставил на кон золотую лиру с бриллиантами, которую всегда носил в петлице визитки.
Лиру эту преподнес ему на бенефисе известнейший нефтепромышленник Манташов.
Выиграл эту красоту Сабан. С тех пор он постоянно носил ее на пиджаке.
Начальник санкт-петербургской сыскной полиции статский советник Филиппов в одном из докладов писал: “Николай Сафонов (Сабан) при знакомстве пользуется визитными карточками на имя артиста Императорских театров и вообще имеет склонность к Мельпомене”.
Но, судя по документам все той же сыскной полиции, Сабан, несмотря на столь возвышенное увлечение, отличался особой жестокостью при налетах.
Последний раз он загремел на десять лет каторжных работ в 1915 году. Так что, если бы не Февральская революция, звенел бы он кандалами до двадцать пятого года.
Но бывший присяжный поверенный, то бишь адвокат Александр Федорович Керенский, став министром-председателем, объявил всеобщую амнистию.
Удивительное дело. Человек, полжизни проведший в уголовных процессах, не понаслышке знавший, кто такой русский уркаган, милует своим распоряжением “заблудших детей новой России”.
Вот уж воистину был прав член Временного правительства, известный террорист и писатель Борис Савинков, изрекший в те месяцы русской свободы: “Морали нет, есть только красота”.
По случаю того, что все карательные учреждения старого режима были объявлены явлением аморальным, их ликвидировали. Более того, возмущенные толпы революционного народа громили почему-то в Гнездниковском переулке в Москве и на Офицерской в Петрограде помещения сыскной полиции и уничтожали архивы.
По словам начальника московского сыска Карла Маршалка, толпа громил полностью состояла из уголовников.
Демократическая Россия окунулась в уголовный мрак.
У меня нет данных о количестве преступлений в период демократического пира, их просто некому было учитывать, но судя по тому, что в подъездах доходных домов сидела охрана из жильцов, вооруженная охотничьими ружьями, криминальная обстановка в России была очень серьезной.
Когда я читаю документы о преступности в первой российской демократической республике, то удивляюсь, как это все экстраполируется на наши дни, период второго русского демократического государства.
Но вернемся в Россию тех славных лет. Николай Сафонов, он же Сабан, стал одним из тех, кого новая власть выпустила на свободу.
По мнению Керенского, все обретшие волю жиганы немедленно вольются в ряды армии для защиты революции от немецкого империализма.
Но никто из российских домушников, конокрадов, карманников, фармазонщиков и налетчиков не явился на призывной пункт. Да и какой дурак пойдет кормить вшей в окопы, когда новая власть создала все условия для разбойной жизни.
На Хитровке, в знаменитом трактире “Каторга”, даже состоялся митинг, на котором московское ворье полностью поддержало правительство демократической России.
Но вот наступил день, когда на съезде Советов Владимир Ульянов (Ленин) всенародно провозгласил:
“Социалистическая революция, о необходимости которой так часто говорили большевики, — свершилась”.
Новая власть начала постепенно восстанавливать карательный аппарат. Он был еще слабым, малопрофессиональным, но уже начал противостоять преступности.
Несмотря на разруху и Гражданскую войну, Москва, ставшая столицей РСФСР, продолжала жить.
Электричество подавалось с перебоями, продукты распределяли по карточкам, но работали кабаки, в которых за хорошие деньги можно было достать что угодно, процветали подпольные катраны и дома терпимости.
Сабан сколотил банду из тридцати четырех фартовых ребятишек. Разбил ее на две группы: одной руководил Сашка Андреев по кличке Зюзюка, второй — Колька Павлов — Козуля.
Дисциплина в банде была строго военной, за любую попытку неповиновения Сабан лично расстреливал подельников.
По оперативным данным угрозыска и МЧК, в банде был советник из бывших офицеров — именно он разрабатывал тактику налетов. Бандиты были разделены на ударные группы: разведки, захвата, прикрытия и отхода. Каждая из них строго и четко выполняла возложенные на нее функции.
Несколько дней разведчики Сабана изучали все подходы к кассе фабрики “Богатырь”. Выяснив, что настоящей охраны там нет, группа захвата ворвалась в помещение кассы и забрала 660 тысяч рублей. Быстро покинула место преступления и на авто группы отхода скрылась.
Через несколько дней на Страстной площади было совершено нападение на артельщика Александровской железной дороги — у него отняли мешок с деньгами.
На этот раз Сабан был в группе прикрытия. Увидев милиционеров, спешивших на помощь артельщику, он, не раздумывая, бросил гранату. Погибли не только стражи порядка, но и случайные прохожие.
Когда читаешь материалы по банде Сабана, то поражаешься сухому языку оперативных сводок. В которых в нескольких строчках сконцентрирована жестокость, человеческое горе, жизнь и смерть.
“3. Вооруженное ограбление особняка Иванова на сумму 200 тысяч рублей. В момент налета Павлов, по кличке “Козуля”, изнасиловал дочь хозяина особняка”.
“13. Вооруженное ограбление и зверское убийство семьи фабриканта Иванова на Дмитровском шоссе. Между руководителями шайки Сабаном и Зюзюкой произошла ссора, результатом которой явилось решение убить всех потерпевших, что и было приведено в исполнение. Бандиты похитили бриллианты, золотые вещи и ценности на сумму 1 миллион рублей”.
Подобных эпизодов в отчете уголовной секции МЧК было около двадцати.
Награбленное увозили на дачу в Сокольники, где и “дуванили” среди членов банды.
Милиция была еще слишком слабой, формировалась из рабочих московских заводов, людей безусловно честных, но, к сожалению, плохо знающих военное дело. А на улицах Москвы постоянно возникали настоящие бои с налетчиками.
В милицию рабочие шли охотно, так как обеспечивались постоянным продовольственным пайком, а с ноября 1918 года — и форменным обмундированием. За светло-серые шинели с красными петлицами блатные прозвали их “снегирями”.
Но малочисленная, слабо вооруженная и плохо обученная милиция не представляла для московских налетчиков особой опасности.
Однажды разведка донесла Сабану, что его разыскивает 27-е отделение милиции.
Николай Сафонов был воровским Иваном, по нынешним понятиям — “вором в законе”, он должен был постоянно поддерживать свой авторитет.
Он сам явился в 27-е отделение милиции, открыл шквальный огонь из двух маузеров; угрожая гранатой “Мильс”, разогнал и разоружил отделение.
Об этом “подвиге” с придыханием рассказывали на воровских малинах. Сабан на долгие годы стал героем блатного эпоса.
Как ни странно, подвел Сабана его кореш по каторге, налетчик Кошельков по кличке Янька.
У новой власти не доходили руки до уголовников. Весь карательный аппарат был сориентирован на борьбу с контрреволюционными заговорщиками и бывшими союзниками, эсерами и анархистами.
Но произошло неожиданное событие, которое заставило большевиков вплотную заняться уголовной преступностью.
Цитирую по отчету уголовной секции МЧК:
“В январе 1919 года на Сокольническом шоссе близ Краснохолмского моста Кошельковым и его сподвижниками Зайцевым, по кличке “Васька-шофер”, Волковым по кличке “Конек”, Кирилловым по кличке “Ленька Сапожник” был остановлен автомобиль, в котором ехал Председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ильич Ленин. Бандиты под угрозой оружия отобрали у Ленина автомобиль, револьвер системы средний “браунинг”, документы и скрылись.
У Ярославского вокзала Кошельков, рассматривая отобранные вещи, установил по документам, что ограбленная им жертва является Лениным, и немедленно приказал ехать назад с тем, чтобы убить Председателя Совета Народных Комиссаров, однако т. Ленин в это время уже находился вне опасности, в здании Сокольнического Совета”.
В этом отчете есть одна неточность. После ликвидации банды Конек показал на допросе, что Кошельков не собирался убивать Ленина, а хотел взять его в заложники, чтобы обменять на арестованную угрозыском свою любовницу.
25 января 1919 года Ленин пишет письмо Петерсу.
“Зам. преду ВЧК т. Петерсу.
Ввиду того, что налеты бандитов в Москве все более учащаются и каждый день бандиты отбивают по несколько автомобилей, производят грабежи и убивают милиционеров, предписывается ВЧК принять срочные и беспощадные меры по борьбе с бандитами.
Председатель Совета Народных Комиссаров
Н.Ленин (В.Ульянов)”.
Не надо объяснять, какие меры приняли уголовный розыск и МЧК после этого письма.
Жаль, что какая-нибудь из наших группировок, солнцевская, таганская, мазуткинская, не важно какая, не тормознули отцов нашей демократии — Горбачева или Ельцина. Впрочем, в отличие от первого большевика, их охраняли покруче. Думаю, тогда они бы, как и Ленин, заставили милицию и спецслужбы принять самые решительные меры для защиты своих сограждан от уголовников.
Письмо Ленина было датировано 25 января. А в ночь на двадцать четвертое Сабан, озверевший от безнаказанности и кокаина, вывел на улицы Москвы два закрытых автомобиля. (Я уже писал об этом, но, рассказывая о знаменитом бандите, невозможно не упомянуть его самое кровавое преступление.)
В ту ночь мела поземка, и постовые мерзли в своих легких шинелях, с нетерпением ожидая конца дежурства.
Внезапно из темноты, слепя фарами, выехал автомобиль.
— Постовой!
Милиционер подошел.
— Как проехать в Оружейный переулок?
Постовой наклонился к машине, чтобы показать дорогу, — прозвучал выстрел.
За одну ночь эта сволочь убила в районе Долгоруковской и Лесной улиц и на Тверской заставе шестнадцать рабочих, одетых в новенькую милицейскую форму.
На следующее утро, как и водится, по городу поползли слухи о таинственных “черных мстителях”, убивающих большевиков.
А банда Сабана покинула свою базу в Сокольниках и растворилась в январской Москве.
Тогда за поиски налетчиков взялись опытные московские сыщики Иван Свитнев и Казимир Кунцевич.
Они знали Сабана по своей прошлой работе в сыскной полиции.
В один прекрасный день на Мясницкой была открыта шикарная валютная контора. Улица эта была местом променада бывших московских биржевых игроков. Они с интересом рассматривали сияющие чистые окна, прекрасную дверь с бронзовой ручкой, суетливых служащих в галстуках и визитках.
А в кабаке на углу Столешникова и Петровки, где в тайных комнатах шла крупная карточная игра, появился молодой и элегантный питерский налетчик Борька Студент.
В Москве уголовники прослышали о том, что именно он взял в Питере банк, в сейфах которого лежали кучи золотых империалов.
Борька искал подельников для верного дела. Его свели с Сабаном, и Студент предложил ему взять валютную контору на Мясницкой.
— А что там есть? — заинтересовался Сабан.
— У меня там работает любовница, она сообщит, когда к ним привезут полмиллиона французских франков и три тысячи золотых червонцев.
Сабан оставил Борьке человека для связи.
Наконец связной сообщил ему, что валюта и ценности доставлены.
Разведчики Сабана побывали в конторе и выяснили, что действительно груз прибыл.
И на этот раз действовали как обычно: группа захвата врывалась в контору, бойцы прикрытия перекрывали все подходы, шоферы подавали машины.
Борька Студент шел вместе с Сабаном.
Но разведка бандитов не заметила, как за час до начала операции все переулки, подъезды-сквозняки и проходные дворы были блокированы сотрудниками МУРа и МЧК.
Бандиты ворвались в контору, но вместо тихих клерков за барьерами сидели милицейские опера.
Бой был коротким и яростным, но бывают такие непонятные случайности — Сабану удалось уйти из кольца.
Банда его была практически уничтожена, а он ушел.
А Борька Студент, он же молодой сотрудник МЧК Гусев, погиб в перестрелке.
Любопытно, что ни среди задержанных бандитов, ни среди убитых не нашли военного консультанта банды, бывшего офицера. Задержанные называли только его кличку — Поручик.
На поиски Сабана были брошены лучшие силы. Облавы волной катились по московским кабакам, тайным притонам и малинам, но поиски пока ничего не давали.
Исчез Сабан из столицы. Исчез с концами.
Выплыл он только в Липецкой губернии, в уездном городе Лебедяни. Там жила его родная сестра с мужем и детьми.
Однажды Сабан увидел из окна, как сестра разговаривает с человеком в милицейской форме.
Все, решил он, она меня заложила. Сафонов не знал, что “снегирь” — сосед его сестры и попросил у нее соли.
Сабан был невероятно жесток. Он убил сестру, ее мужа и шестерых детей. Восемь трупов лежали на полу в доме.
На выстрелы сбежалась вся улица. Лебедянские мужики выбили дверь. Сабан отстреливался до последнего патрона. Но его все-таки связали и вытащили на улицу.
В официальных документах сказано, что народ потребовал от милиции прилюдно казнить Сабана, а по другим сведениям, его забили насмерть прямо у дома.
Вот как бывает: не случись Февральская революция, не объяви Керенский амнистию, жил бы Колька Сафонов на каторге, ожидая освобождения.
Но история распорядилась иначе. И в ней Сабан оставил свой кровавый след.
Маленький пузатый паровозик, подаренный мне инженером-путейцем, много лет стоял у меня в комнате на книжной полке. Я смотрел на него и вспоминал осенний счастливый день в сорок четвертом году.
Когда железнодорожный генерал рассказывал мне о таинственной даче с башенкой, где прятался известный московский бандит, мне как-то не хотелось в это верить, уж слишком хороши были осенние Сокольники.
Нынче, при повторном пришествии демократии, появились еще более жестокие бандиты, чем Сабан. Ежедневно телевидение радостно оповещает нас о новых “мокрухах” и коррумпированности госаппарата.
Но ни блатняки, ни чиновники-хапуги нового образца не смогут отнять у нас красоту осени, прекрасные книги, нежную музыку.
А пока мы будем радоваться этому — мы непобедимы.
