Кармадонские часы

     20 сентября 2002 года — эта дата сегодня выбита на надгробных камнях жителей кавказских селений Гизель, Кани, Нижний и Верхний Кармадон, Тменикау, Горная Саниба, Кобань. Могилы на кладбищах в районе Кармадонского ущелья возникли, словно грибы после дождя, всего за несколько дней...
     Подробности трагедии в Северной Осетии, как, впрочем, и все масштабные катастрофы в нашей стране, таят в себе много непонятного. Почему руководители североосетинской службы МЧС вылетели на место схода ледника только спустя несколько часов после его обвала, почему местные центры прогнозирования стихийных бедствий проглядели образовавшиеся трещины на леднике Колка, почему российские власти в первые дни не обратились за поддержкой к иностранным службам спасения, которые располагали более современной техникой?.. На эти “почему” сегодня уже не ищут ответов, да и виновных случившегося — не ищут. Жизней свыше сотни людей не вернешь. Так же два года назад остался без ответа десяток “почему” после гибели 118 подводников с “Курска”.
     Скоро о трагедии в Кармадонском ущелье забудут. Уже сегодня тема схода ледника отошла на второй план. Оказывается, это так просто: нет человека — нет проблемы; нет виновников — нет трагедии.
     ...О записке капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова, чье тело одним из первых извлекли из затонувшего “Курска”, страна узнала слишком поздно. “13.15. Весь личный состав из 6-го, 7-го и 8-го отсеков перешел в 9-й. Нас здесь 23 человека. Мы приняли это решение в результате аварии. Никто из нас не может подняться наверх. Я пишу на ощупь”.
     После этого чиновники сделали вывод: 95 членов экипажа “Курска” погибли на учениях в первые минуты катастрофы. 23 еще долго оставались в живых. Но это было потом. Первоначально приходила совсем другая информация: “Никого в живых на “Курске” не осталось уже 14 августа”...
     Я поинтересовалась у столичных спасателей, работавших на сходе ледника, как долго, по их мнению, могут выжить люди подо льдом.
     — Мы не специалисты в этой области, но здесь все зависит от той глубины, на которой находились люди, — ответили мне. — Единственное место, куда, возможно, поступал воздух, — часть тоннеля, ведущего из Гизели в Кармадон. Вероятно, что какая-то его часть не обвалилась, и около суток туда поступал кислород.
     Из последней записки капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова жене Оле: “Здесь темно писать, но на ощупь попробую. Шансов, похоже, нет, % 10—20. Будем надеяться, что хоть кто-нибудь прочитает. Всем привет, отчаиваться не надо. Колесников”.
     Трагедию в Курске часто вспоминали здесь, в Северной Осетии. “Боже мой, лучше бы они сразу погибли, не пришлось бы там мучиться, как ребятам на подлодке...” — оплакивала старушка из Верхнего Кармадона своих внуков. Страшно даже представить себе, что кому-то удалось выжить в момент схода ледника. А ведь подобные предположения были. В первые дни только и говорили, что у людей есть шанс спастись. Если это на самом деле так, зажатые в ледяных тисках тоже, как на подлодке, выстукивали “SOS” и верили, что спасение где-то рядом. Сколько людей оставалось живыми в первые часы после схода ледника, мы узнаем по прошествии многих лет, если прочитаем записки, оставленные под завалами...
     Возвращаясь к событиям двухлетней давности, вспоминаю слова главнокомандующего ВМФ России адмирала флота Владимира Куроедова. “Спасательные аппараты будут постоянно работать до тех пор, пока не достигнут результата, — говорил он спустя пять дней после трагедии. — Сейчас я испытываю большую уверенность относительно того, что этот результат будет достигнут”. Результат был достигнут. Через два месяца... В конце октября с подлодки “Курск” достали первые тела погибших.
     Тела пропавших без вести в Кармадонском ущелье извлекут спустя 12 лет...

     Я находилась в Северной Осетии шесть дней.
     Каждый вечер в штабе МЧС проходили совещания о проделанных работах.
     — Можно присутствовать на этих совещаниях? — поинтересовалась я однажды.
     — Конечно, вам будет интересно и даже полезно посетить эти мероприятия, — убедил меня заместитель начальника Южного регионального центра МЧС России Владимир Хомуха.
     Однако за пять минут до начала заседания меня выставили за дверь:
     — Здесь вам делать нечего, — отрезал начальник Южного регионального центра Тетерин...
     ...До сих пор пополняется список пропавших без вести в Кармадонском ущелье. Ко мне не раз подходили местные жители и слезно умоляли опубликовать эти списки.
     — Мой сын собирался провести выходные в том самом ущелье, но я не знаю, добрался он туда или нет. Я записала его имя в списки погибших, а вдруг он в городе и не знает, что мы уже оплакиваем его?.. — объясняла жительница села Гизель.
     И таких людей немало. Кто-то не может дозвониться сыну, кто-то не получал вестей от мужа, у кого-то в одном из сел горного ущелья работал отец... Все эти люди сегодня попали в список пропавших без вести. Многим на кладбище установили памятники.
     Мы решили помочь людям и опубликовать список пропавших без вести. Список, который, кроме спасателей и высоких чиновников Северной Осетии, больше никто не видел.
     — Конечно, вам предоставят этот список, — убеждали меня молодые люди из службы спасения. — Только вот где он?..
     Меня посылали из одного штаба в другой. Но все попытки разыскать нужную бумагу были тщетны. В итоге меня направили к министру МЧС Северной Осетии Борису Дзгоеву.
     — Дзгоев с вами разговаривать не будет, — встретили меня в приемной. — С журналистами он общается только через пресс-секретаря.
     Моя просьба получить или взглянуть на списки пропавших без вести вызвала бурю негодования:
     — Как вы можете?! Люди еще живы. Эти списки — так, фикция, — убеждал меня мужчина, представившийся сотрудником пресс-службы. — И вообще это негуманно с вашей стороны...
     Мы спорили около получаса. Складывалось ощущение, что списки проходят под грифом “совершенно секретно”. Хотя только опубликовав их можно понять реальный масштаб катастрофы. В итоге мне удалось-таки прорваться в кабинет министра.
     — Мы не можем считать этих людей погибшими: отдав вам списки, мы заведомо похороним их, — прокомментировал ситуацию Борис Азаматович. — А вот ваших, московских, забирайте: пускай вас в столице обвиняют в бесчеловечности...
     — И все-таки есть еще шанс спасти ребят из съемочной группы? Ведь очевидцы утверждают, что видели, как шесть машин с горящими фарами въехали в тоннель?.. — поинтересовалась я.
     — Что сейчас об этом говорить? Уже поздно. Даже если бы кто-то и выжил, они уже замерзли. Пройдет время — мы достанем тела. Возможно, они даже смогут сохраниться... А насчет очевидцев — это все чушь. У многих сдают нервы — вот и начинают придумывать. Никто не мог видеть эти машины.

     Сваливать вину за то, что людей не смогли спасти, на службу МЧС не имеет смысла. Они действительно сделали все, что было в их силах. В тех условиях, в которых они находились, сделать большее оказалось невозможным.
     — Мы бы и ночью работали, но техника не позволяет обследовать ледник в полной темноте, — жаловались ребята.
     То, что российская техника далека от совершенства, мы поняли в позапрошлом году, когда вся страна верила, что людей с подлодки “Курск” можно спасти. Тогда российские власти не сразу сообщили, что связь с кораблем потеряна. А затем долго медлили, прежде чем принять иностранную помощь. Через несколько дней они все-таки ее приняли. С момента получения согласия российской стороны до завершения работ им понадобилось чуть более двух суток. Но драгоценное время было потеряно. Но и тогда российские спасательные службы не растерялись: в гибели “Курска” они обвинили... норвежских и английских спасателей.
     Сегодня переводить стрелки не на кого.
     — Ходили слухи, что за границей существует специальная техника, которая по пульсации сотовых телефонов может определить, где находятся пострадавшие, — делились со мной сотрудники московского МЧС. — То, что телефон в горах не принимает сигнал, это понятно, но у аппарата садится батарейка, что тоже вызывает пульсацию.
     Эту версию местные власти сочли абсурдной. Высота ледника — около двухсот метров, над тоннелем он возвышается на 50 метров. “Ни одна техника не пробьет такое расстояние”, — утверждали они.
     Работа спасателей не поддается описанию. Они рисковали собственной жизнью. Обследуя поверхность ледника, ребята часто проваливались в щели, обдирая руки до крови. Проходя по селю, один из спасателей оступился и чуть не захлебнулся в грязи. Собак, работающих на завалах, приходилось переносить на руках: они не могли самостоятельно передвигаться по ледяным глыбам. А ночью сотрудники МЧС набивались в холодную палатку по двадцать человек. Спали по очереди. Мест не хватало.
     Среди работников службы спасения были совсем юные мальчики, которым еще не исполнилось и восемнадцати лет. Их нервы сдавали уже в первые дни пребывания на Кавказе, особенно когда в село Галашки, что в 20 километрах от Владикавказа, вошли боевики.
     — Здесь уже искать некого, а самим погибать не хочется, — прячет от меня глаза молодой человек. — В горах так отчетливо слышны выстрелы, что я не могу спать. Я маме каждый день звоню, она плачет, просит вернуться обратно. Мне стыдно, очень хочется домой. Позвоните, пожалуйста, моей маме, успокойте ее...
     По какому-то странному стечению обстоятельств у некоторых сотрудников службы спасения в Кармадонском ущелье в день схода ледника находились близкие друзья.
     — Вы не были случайно на скалодроме? — интересуется у меня молодой человек. — Там мои друзья погибли...
     21 сентября близ Кармадонского ущелья должны были состояться соревнования по скалолазанию. Многие из приезжих альпинистов уже в пятницу решили пройти заданный маршрут, “адаптироваться к скальному режиму” — так объясняли профессионалы.
     — Я тоже должен был принимать участие в этом мероприятии, но был не в форме, — делился с нами Анатолий Морозов, сотрудник Северо-Приэльбрусского отделения территориальной поисково-спасательной службы. — Видно, Бог уберег...

     Конному владикавказскому театру “Нарты” в этом году исполнилось 15 лет. Актерская труппа состояла из тридцати двух человек. Семь из них пропали без вести 20 сентября в Кармадонском ущелье.
     Сегодня мы публикуем имена этих людей:
     Багаев Заза (1979 г.р.), Газанова Марина (1975), Засеев Виктор (1963), Канатов Таузбек (1979), Кесаонов Алан (1981), Сланов Сослан (1979), Тохтиев Руслан (1959).
     — Я относился к ним как к родным детям. Когда ко мне приходят их родители и начинают плакать, у меня самого выступают слезы, — говорит директор театра Махарбег Кокоев.
     Труппа конного театра была не просто сплоченным коллективом — это была настоящая семья. Вместе выезжали на гастроли, вместе отмечали Новый год, вместе переживали неудачи...
     — Однажды нас пригласили на гастроли за границу на два месяца, — вспоминает Махарбег Рутенович. — Спектакль репетировали целый год, ночами не спали. Это был единственный шанс показать себя. Мы отыграли всего три спектакля, и нас отправили обратно. Даже денег не заплатили...
     Сегодня театр находится в плачевном состоянии. Крыша старых конюшен вот-вот обвалится, стены сараев уже давно покосились. Отреставрировать помещение не на что. Местные власти не выделяют деньги на строительство конного театра.
     — Наших актеров никто за профессионалов не считает. Никто... кроме Бодрова. Ребят даже в списках пропавших без вести нет, поэтому о нас пресса не вспоминает, — говорит Кокоев.
     Семь отобранных актеров конного театра “Нарты” были лучшими в труппе. Каждый из них буквально дни считал до приезда Бодрова. А самый младший, 21-летний Алан Кесаонов, носил в нагрудном кармашке пиджака календарик, где красным фломастером обводил в кружочек оставшиеся дни. “Наконец-то, завтра я увижу Данилу!” — радовался он накануне съемок.
     У Руслана Тохтиева осталось двое детей. Раньше он работал в цирке. А два года назад он похоронил было себя как профессионального наездника. Руслан попал в страшную автокатастрофу. Его буквально по частям собирали. Тогда он лишился глаза. “Поставь Богу свечку, если вообще на ноги встанешь, — ни о каких лошадях и речи идти не может!” — такой вердикт вынесли местные врачи. Руслан не только встал на ноги и научился заново ходить: несколько месяцев назад он устроился на работу к Махарбегу Кокоеву...
     — Съемки в картине Бодрова должны были стать его дебютом после той аварии, — говорили коллеги. — Он волновался: вдруг что-то сорвется, нога подведет... Но вроде все прошло благополучно.
     Мы проходим на конюшню. В тесном загоне стоят жеребцы. Вот уже несколько дней они отказываются от еды и не выходят на арену.
     — Лошади чувствуют, что потеряли хозяев. Когда кто-то проходит по конюшне, сразу поднимают головы, тычут носом в решетку, боятся пропустить хозяина.
     По сценарию в эпизоде фильма “Связной” должны были участвовать восемь актеров конного театра. Один из ребят опоздал на рейсовый автобус. Добраться на такси так и не смог — денег не хватило. Говорят, он чуть ли не плакал в тот день на ступеньках театра...
     На сороковой день после трагедии руководство государственного театра “Нарты” собирается установить памятник актерам, пропавшим без вести в Кармадонском ущелье. А все гастроли по городам России на ближайший год пришлось отложить.

     Во Владикавказе существует Центр прогнозирования стихийных бедствий, но об этом местные жители узнали только после случившейся трагедии.
     — Мы не догадывались, что на Кавказе есть подобная организация, а то бы давно обратились туда... — пожимают плечами жители Кармадонской долины.
     Честно говоря, мы тоже ничего не знали о центре. Когда я общалась в Москве со столичными гляциологами, все в один голос утверждали, что за ледником Колка уже много лет никаких наблюдений не ведется, потому как дорого, да и некому выезжать в эти места.
     В тот день, когда во Владикавказ прилетел Сергей Бодров-старший, я познакомилась с человеком, который долго не хотел называть своего имени.
     — Мне не нужна лишняя шумиха, но все, что здесь говорят, — вранье: только я знаю, что случилось на самом деле, — так начал он беседу.
     В процессе разговора выяснилось, что он-то как раз и является руководителем местного Центра прогнозирования стихийных бедствий.
     — Все говорят, что падение ледника можно было предсказать. Это чушь! Мы постоянно вели наблюдение за ним, никакой опасности для местных жителей он не представлял, — утверждал мой собеседник. — Трещины на леднике возникали? Ну да это понятно, так и должно быть. А то, что произошло, — чистая случайность: природные явления непредсказуемы...
     Однако старые горцы только и говорят, что сход ледника — не случайность. Дождливое лето и снежная зима сделали свое дело.
     — Кстати, сегодня на меня возложена серьезная миссия — сопровождать отца Сергея Бодрова, показать ему место трагедии, — завершил свой рассказ тот самый человек.
     А еще он клятвенно обещал взять меня вместе со съемочной группой на Кармадон. “У меня как раз место в машине есть, ты маленькая, поместишься”, — улыбнулся он. Машины тронулись без меня. “Журналистов брать запретили”, — холодно отрезал мой любезный собеседник.
     Я думала, что на этом наше знакомство закончилось. Мы столкнулись совершенно случайно в приемной министра МЧС. Он сделал вид, что не узнал меня.
     — Все журналисты — хамы и невежды... — кинул он в мой адрес.

     Около двадцати семи экстрасенсов посетили за неделю место схода ледника. Зачем? Для меня этот вопрос остался без ответа. Нам удалось пообщаться с некоторыми из них.
     — Я знаю: они были живы еще в пятницу, — уверенно говорил мужчина средних лет. — Несколько человек сидели на дереве, они оказались в проеме ледника. Когда я прилетел к спасателям, диву дался: это место оказалось завалено камнями...
     В начале прошлой недели в редакции “МК” раздался звонок. Позвонила женщина с просьбой срочно связать ее с продюсером съемочной группы.
     — Каждую ночь мне снится сон: Бодрову осталось жить десять часов — нужно вылетать, я обязательно укажу это место, — горячо настаивала она.
     Весь коллектив нашей редакции не просто поверил этой женщине, а даже помог ей связаться со службами МЧС и с женой Сергея Бодрова. Самым ранним рейсом она вылетела в Назрань. Оттуда на служебной машине ее доставили на военный аэродром Гизель, где находилась база МЧС, и выделили вертолет.
     — Мы пролетали с ней полдня, она постоянно говорила, что не видит места, — вспоминали спасатели. — Она не первая, кто не смог указать нужную точку...
     А потом эта женщина исчезла. Так же быстро и неожиданно, как появилась.
     — Вы можете связаться со мной через мою сестру, которая живет в селении Охтинская (что расположено недалеко от Верхнего Кармадона. — И.Б.), я вам телефон оставлю, — заверила она меня перед вылетом в Северную Осетию.
     Все мои попытки дозвониться ее сестре потерпели фиаско. А на телефонной станции сообщили, что такой номер не зарегистрирован.
     — Скорее всего, ей попросту нужно было прилететь к сестре, а здесь удобный случай подвернулся... — предполагал позже консультант съемочной группы Сергея Бодрова по Северному Кавказу Сослан Макиев.

     У меня складывалось ощущение, что в районе Кармадонской долины по велению злого рока судьба объединила людей, обреченных на беды. В Гизели живет женщина. Необыкновенная женщина. Она не умеет плакать. Она каждый день на протяжении четырех лет поднимается в горы и часами смотрит в бинокль.
     — У меня в Грозном остались два сына, мне сообщили, что они пропали без вести, но тела их не найдены, — рассказывала она. — Я была в той части, где они служили. Но никаких данных о моих детях мне не дали. Я знаю, меня здесь считают сумасшедшей. Может, оно так и есть. Но я верю, что их можно найти...
     В минувшую пятницу из Кармадонского ущелья не вернулись два ее внука.
     — Разве такое бывает, когда столько горя сваливается на одного человека?.. Мои соседи уже смирились с мыслью, что их близкие погибли. А я не могу.
     С рассветом пожилая жительница Гизели берет посох, котомку и бинокль. Теперь она смотрит в две стороны — в сторону грузинской границы и в сторону сошедшего ледника.
     “Все говорят: “Брось, старая, побереги здоровье, тебя уже ноги не носят, вот-вот помрешь”. Но я не имею права помирать, не попрощавшись с моими детками... — говорит она. — Ведь так не бывает, чтобы дети уходили из жизни раньше родителей...”
     Могли ли спасти кого-то из ста восемнадцати моряков подводной лодки “Курск”? Об этом еще долго будут спорить. Может ли еще кто-то остаться в живых из неизвестного списка пропавших без вести в Кармадонском ущелье? С этим не спорят, с этой надеждой пока еще живут.
     А я, честно говоря, до последнего момента надеялась, что Сергея Бодрова найдут. Особенно в тот день, когда в ущелье прилетела женщина-экстрасенс. Сидя в пятидесяти метрах от ледника, я вглядывалась в каждую трещинку. Почему-то именно тогда мне показалось, что сейчас посыплются камни и появится Сергей...
     А когда все закончится, мы будем вместе лететь в самолете, и я, как Даша — подружка Данилы Багрова в фильме “Брат-2”, обращусь к бортпроводнику:
     — Водочки нам принеси, мы домой летим...