Александр Шульгин, маститый шоубиз-многостаночник, практикующий в диапазоне от сочинения хитов до продюсирования “под ключ” артистов, сидит теперь и ждет, когда кто-нибудь “свергнет музыкальное Политбюро”. Прямо так и говорит: “Существуют члены Политбюро: “Песня года”, торжественный концерт для милиции. Выходят (на сцену) фотографии, памятники. Народ их помнит, знает, уважает. Есть молодняк, который крутится по клубам. Между ними — огромная пропасть. Потому что Политбюро надо менять. Но напору нет...”
Собственно, “под ключ” целое десятилетие г-н Шульгин ваял лишь одну Валерию. Эту душераздирающую историю уже знают все. Валерия теперь “где-то” и пугает издалека тем, что вообще завяжет со сценой да в теледивы подастся. Шульгин — у себя в офисе предается размышлениям о музыкальной революции, которую, правда, кается, сам совершать не собирается. Он признался, что меньше всего ныне грезит продюсерской участью и желает, мол, словно в омуте с головой раствориться в волшебной тайне сочинительства - мысли с фантазиями роятся в голове, спасу нет.
Уже расползлись слухи о “новой пассии” — этакой “валериизаменительницы”. Рыжая бестия, дескать, нахраписто навалилась на Шульгина и сразила одичавшего мужчину женским напором. Если исключить дежурные светские поскуливания о шурах-мурах (с той колокольни весь шоу-бизнес только через трах и делается), то в остальном почти все — правда. Девица давно грезила сценой и, прознав про разрыв с Валерией, начала прорываться к Александру, как Суворов через Альпы. Почему-то именно в нем она узрела того, кто сотворит из нее суперчудо (по образу и подобию Валерии, надо полагать).
Шульгин не мог взять в толк, что за напор? Пол-Москвы сватало к нему “на предмет встречи” какую-то Настю. Продюсер, пребывавший в тайм-ауте, отнекивался как мог. Пока мамзель тупо не перегородила ему своим авто выезд с офисной стоянки и чуть ли не за шкирку поволокла “себя прослушать”. Шульгин прослушал и — о боги! — впечатлился. “Застрочил пулеметчик”, насочинился (аж целый) альбомчик. Видеодел мастер Хандрик Маасик, шульгиновский любимчик, сварганил уже клипец на премьерную песню, которой до сих пор не придумано названия. Где-то через недельку-другую (когда название таки созреет) персонаж по имени Анастасия Широкова предстанет, что называется, на суд публике. Девица действительно хоть куда — голосиста, энергична, раскрасива. О ней еще будет повод посудачить. “ЗД” с перепугу пустилась было сравнивать увиденное с предыдущим персонажем (Валерией то есть) и наткнулась на колючую отповедь: ничего общего, и близко-де не пахнет. “ЗД”, однако, настаивала на остроте своего обоняния. Впрочем, пусть народ сперва посмотрит...
А разговор, собственно, предполагалось посвятить видам на урожай в текущем музсезоне. Как-никак высвободившийся творческий ресурс (Шульгин то есть) с богатейшей практикой возвеличивания артистки Валерии должен иметь (не может не иметь!) ясно-концептуальные представления не только о частностях своего положения, но и об общей, так сказать, поп-музыкальной ситуации. Ведь понимание общего всегда способствует продуктивной тактике в частном. Шульгин же пока еще нигде и никогда не прокалывался...
— Не ко времени появившаяся Настя перепутала “ЗД” все карты. Ибо вас, как абсолютно свободного и ничем не занятого (после известных событий) продюсера, как раз и хотелось спросить, какую нишу вы собираетесь осваивать дальше? Наверняка же много размышлений роилось в голове?
— Ну и ничего никто не перепутал. У меня в голове и сейчас существует всевозможное количество образов и героев, с которыми я бы поработал. В музыке сейчас много пустующих ниш, и каждой из них необходим свой идеальный образ. В этом ключе я и размышлял в последнее время. Наблюдается, например, дефицит мужчин, таких мачо своего времени, наших аналогов Робби Уильямса. Я бы даже сказал, смеси Робби Уильямса и Энрике Иглесиаса — 25—30 лет с вокалом, с ярко выраженным мужским началом, который мог бы стать кумиром для девочек, девушек и женщин. В общем — героя, каким раньше был тот же Магомаев... Все это закончилось на Александре Серове. С тех пор — абсолютная пустота. Только мальчики субтильные.
— Киркоров не тянет?
— Он очень экстравагантен, слишком театрализован, и там много перьев. Это — другой путь, в котором он, впрочем, весьма органичен.
— А бойз-бэнды? Уж там парней да кобельков пруд пруди...
— Я же сказал, они весьма инфантильны, у них есть многое, кроме харизматического мужского начала, о котором я говорю. Нет даже рок-групп с точки зрения нормального мужчины-вокалиста...
— Петкуну и Васильеву икнулось...
— О чем вы говорите. Васильев — это эстетика брит-попа, флегматичная и субтильная. Разве можно сравнить Васильева с Робертом Плантом (я имею в виду не конкретную музыку “Led Zeppelin”, а образ). Они оба имеют право на существование. Но я говорю о том, чего сейчас не хватает у нас и с чем бы я сам поработал.
— Видать, о Лагутенке даже заикаться не стоит... А что ж на женском фронте с высоты вашего продюсерского чутья? Похоже, время не рождает и вторую Аллу Пугачеву?
— Оно и не родит. Время единоличных идолов прошло, так же, как прошло время одного генсека, одного телеканала, одной радиостанции, одной фирмы грамзаписи “Мелодия”. Сейчас музыкальный агитпроп многопланов и множествен. “Вторая Алла Пугачева” — о чем вы? Она-де королева, кто-то покушается на ее трон, она его никому не отдаст... Миф и легенда, на которые я с умилением смотрю из года в год.
— Это — камень в огородец Земфиры, что ли? Ее же, особо поначалу, то второй Пугачевой, то Агузаровой величали...
— Ну, нельзя быть, во-первых, всеми сразу... Маловразумительность это порождает. И потом, Земфира ближе к авторской музыке, только с электрическими гитарами и барабанами. Она все-таки подросток, а не баба. Второй Пугачевой не будет, но ниша именно матерой русской бабы в музыке пустует. Та линия, которой следовали как раз и Пугачева, и Аллегрова, на них и оборвалась. Так же, как мужская — на Серове. Вот здесь есть над чем подумать и над чем поработать.
— Может, все это оборвалось, потому как не нужно уже? Другое время, другие люди, другие нравы и вкусы...
— Время, может, и другое. Но русская душа-то вечна. Ультрамодное и кислотное — удел 18-летних. Но все равно молоденькие девочки, которые колбасят под кислотную музыку, вырастут, детей народят и, когда соберутся своими девичниками на кухне в сторонке от надоевших мужей, затянут, поверь, не ди-джеев модных, а что-то лирическое и душевное. Такой народ у нас, что не может он, выпив водки в компании, затянуть Боба Дилана... Во всем мире существует one hit song, one hit artist (певцы одного хита то бишь. — “ЗД”), всякие клаб-дэнс-чарты, вереница новых имен каждую неделю, каждые два месяца, три месяца. Герои какие-то появляются, синглы продаются, альбомы ротируются. Песни — паровозы. Туса. Вот это у нас сейчас происходит. Их пытаются выдать за новые открытия, новые откровения. Это — реклама. А по-настоящему новых открытий, откровений нет. Артистов, которые остались бы на года.
— Но тем не менее есть позитивные тенденции, есть группы и музыканты, сильно изменившие тухловатый лик русской попсы последних лет, — “Мумий Тролль”, Земфира, “Ночные снайперы”... С другого фланга — те же “Тату”, “Дискотека Авария”... Новая волна, прогрессивный, понимаете, прорыв и прочее. По-вашему, все это пустое и скоротечное?
— Нужно хорошо знать закон чисел. В начала 80-х была тенденция на русскую рок-музыку: “Машина времени”, “Воскресение”, “Автограф”... С 86-го года — волна протестного социального рока: “Кино”, “АукцЫон”, “Алиса”, “ДДТ”... Потом началась ласковомайско-миражная тенденция — вся страна ударилась в танцы под фанеру. 96-й — новая рок-волна, а точнее, псевдорок-волна: “Мумий Тролль”, “Сплин”, Земфира, Чичерина... Они показали все что могут. Все, что можно выжать, — выжато. Теперь уже пошли клоны всего этого. Наступил новый этап, который должен что-то родить.
— Эк вы всех под псевдорок подмели... Но в этой новой волне больше честности, а честность — категория вечная, не так ли?
— Вчера мне тут ставили одну альтернативную группу. Сказали, там что-то есть. Сыграно плохо, звук отвратительный, по форме неправильно. Не демозапись, а самопал. Культивируемая ущербность. Зато, говорят, мы честно играем. А в чем честность-то заключается? В том, что вы хотите на первые места хит-парадов попасть и точно так же начать по стране колбасить. Вот ваша честность. В чем честность? В том, что плохо играете? Задаю всегда музыкантам вопрос: вы хотите хорошо или сами? “Сами, сами”, — говорят. Тогда не будет хорошо. Время самопала и самострока должно закончиться. Продюсер — это не серый кардинал, который просто деньги считает, это мозг и член группы, который правильно формулирует послание, с которым музыканты выходят к своей многомиллионной аудитории. Правильные песни, правильный звук, правильные интонации. Вот в чем суть продюсера.
— Как уложить во всю эту философию ваши последние труды праведные со столь одиозными персонажами, как Таня Овсиенко да Александр Буйнов? (Для обоих артистов АШ написал альбомы, а в ротациях крутятся его “Где-то” у Овсиенко и “Парле франсе” Буйнова. — “ЗД”.) Это и есть искомое светлое да вечное?
— Во-первых, они более десяти лет держатся, куда уж вечнее... Они сложившиеся люди, и я просто выступил как автор их новых альбомов. Только. Без всяких претензий на вечность.
— Неизбежная рутина?
— Любая работа почетна, важна, интересна, ею надо гореть, и она не может быть рутиной. В устоявшихся людях интересно открывать новое. Я придумал для них новые звуки, новый образ. Теперь их слушают и не верят, что это они поют. Вот эти секундочки — они очень дорогого стоят.
— Да, действительно, Овсиенко на ваших песнях прямо распелась. Голосок откуда-то прорезался. Десять лет его где-то скрывала...
— У нее вообще очень красивый субтон. Это обманка для зрителей. Он на выдохе поется, и складывается ощущение, что артист шепчет. Трогательная, интимная манера пения. Шаде, к примеру, исключительно поет субтоном. Но это не значит, что она не умеет петь. Вот, расслышав когда-то у Тани красоту ее субтона, видимо, не стали дальше искать и тащили этот прием из песни в песню, с альбома на альбом, из года в год. Привыкли так. Вон, Мирей Матье с одной прической 30 лет ходит... А я увидел, что она может и по-другому, предложил попробовать, и здорово получилось.
— Позвольте на мозоль больную наступить? Валерия — вечная или уже нет?
— Да, безусловно, она останется в анналах музыкальной культуры России 90-х годов, когда мы работали вместе.
— А ваша, как тут ее обозвали, “новая пассия” — мадемуазель Широкова?
— Посмотрим.
А что нам еще остается делать?
