Самое ужасное даже не в том, что этот человек женат.
Он — священнослужитель. А значит, своими чувствами я преступаю не только человеческие законы, но и те, что свыше.
Я знаю, что поступаю гадко. Но изменить ничего не могу.
Если это наказание, то за что?..”
Респектабельный коттеджный поселок в пятистах метрах от железной дороги, в двадцати минутах на электричке от Москвы.
Вымощенные плиткой дорожки за высокими заборами. И тут же, на нейтральной “ничейной” полосе — непролазная грязь.
Такое встретишь только в России.
— Вы осторожнее ступайте, а то испачкаетесь, — худенькая девушка открывает калитку. — Я собаку в гараже заперла. Лора у нас бойцовой породы, так муж захотел. А то я тут целыми днями одна, все соседи в городе. Мало ли какой придурок-маньяк забредет?!
Это — Алиса. Влюбленная героиня.
За городом Алиса живет уже два года. Почти безвылазно. С самой своей свадьбы.
— Ужасно скучно. Я так рада хоть каким-нибудь гостям. Раньше мои подруги заезжали, но ведь на паровозе сюда не наездишься. А машины ни у кого нет. Это так ужасно — жить без машины...
Искренне недоумеваю: может, я попала не туда? На женщину, сгорающую от страсти, Алиса совсем не похожа. Рассудительная, сдержанная и говорит по-деловому, без эмоций.
— Вы считаете, что я все придумала? Ну, насчет своей безумной любви. Просто я сейчас изо всех сил креплюсь, чтобы не расплакаться. Передо мной абсолютный тупик — нет выхода. Я, наверное, свихнусь на этой почве или покончу с собой.
— А вы кто по профессии?
— Раньше была парикмахером, мужским мастером, — она картинно взмахивает французским маникюром. — А сейчас бездельничаю, кого здесь стричь — только Лору. Но она девочка и гладкошерстная.
Алиса осторожно тянет меня за рукав, к окну. Посмотреть сквозь колючки сосен, с повисшими на них туманами.
— Видите, купол золотой виден? Это наша церковь. На нее мой муж деньги давал. Так вот там живет мой любимый. Я иногда целыми днями стою у окна и смотрю, вспоминаю каждую минутку, проведенную рядом с ним, и плачу.
Алисе нравилась ее прежняя парикмахерская работа — легкий флирт с клиентами, запах мужского парфюма и даже как шуршат свежеостриженные волосы на полу.
Муж на пятнадцать лет старше, состоявшийся, очень умный.
Он приходил в их цирюльню раз в четыре недели, как положено, а не когда шевелюра совсем зарастет. Приносил ей белую розу на тонком колючем стебле. И никогда не требовал, чтобы Алиса стригла его молча, как других клиентов. И она трещала, трещала без умолку.
Андрей ни дня не ухаживал, сразу позвал замуж.
— Девчонки сказали: “Что тут думать — у него “бээмвэшка” прошлого года выпуска. Выходи, давай, а мы к тебе в гости ездить будем”. Кого мне на моей Южнопортовой соблазнять? Алкаша или наркошу?
Любила ли она его? “Да, конечно. У меня до этого только один мальчик всего был, в десятом классе, и тот случайно. А тут красиво все так и серьезно...”
Алиса и в мыслях не держала, что после свадьбы уедет из столицы. Но Андрей предупредил сразу: у него дом в Подмосковье и большое хозяйство.
А еще его лучший армейский дружок жил неподалеку.
— Муж сказал, что они с ним как кровные братья. Они на войне вместе были. Я думала, что этот друг тоже работает бизнесменом, как мой Андрюша. Все, кто Афганистан прошел, стали бизнесменами или бандитами. Меня Андрей с такими знакомил. Когда трезвые — они еще ничего, а как напьются, начинают вспоминать боевую юность. И как только не надоест, — возмущается Алиса.
В то лето, в 86-м, здесь полегло особенно много ребят. Духи окружали русских по-тихому и сжимали их в кольцо. Как удав свою жертву.
Андрюха и Сашка выбирались из окружения вдвоем. Почти все их друзья остались на “безымянной высоте”. Они поклялись, что, если выживут, будут жить совсем по-другому.
Не пить и не курить. Никогда не ругаться с мамами. Не портить девчонок. И соблюдать все десять библейских заповедей.
Уже в госпитале, затянувшись первой сигареткой, Андрюха позабыл прежние клятвы. Во все тяжкие пускаться не стал, однако ж пожить в свое удовольствие — это он любит.
А Сашку после того боя словно замкнуло. Вместо долгожданного МАИ ударился в религию. Стажировался у какого-то старого священника, через несколько лет получил дальний деревенский приход. С полуразрушенной часовенкой вместо церкви. Восстанавливать храм никто не хотел. Чиновники в рясах отмахивались от молодого батюшки: “Бог поможет!” Ветхие прихожанки лишь набожно крестились, предлагая помыть занозистые полы.
Тогда отец Александр разыскал давнего приятеля и предложил взаимовыгодный бартер. Он выбьет у районного начальства для друга землю под коттедж по демпинговой цене. А тот, в свою очередь, отстегнет бабки на ремонт купола.
И лишь одного батюшка не предусмотрел...
“Венчается раба Божия Анна рабом Божиим Андреем!..”
— Представляете, он стал моим крестным отцом. Я ведь некрещеная была до этого. Потом он нас венчал. У него такая борода — черная-пречерная, а виски серебряные. Глаза красивые, голубые, печальные. Будто он тяготится своими обязанностями, но должен их выполнять.
Отец Александр дал невесте отпить кагора из своих рук. Церковное вино было приторно-сладким. Хотя вокруг все кричали “горько”.
Андрея встречал празднично упакованный стол: дымятся интимные свечки, разложены салфеточки, шампанское булькает в бокалах.
Но посуду мыть надоело быстро. Тогда Алиса завела собаку.
Не такую, как хотела бы сама, — крошечную и лохматую, чтобы носить на руках и заплетать ее гриву в косичку. А по желанию Андрея — злобного питбуля, к которому и самой хозяйке-то подходить страшно.
— В одном голливудском фильме Лоркина “сестричка” пробивает головой грудную клетку какому-то мафиозо. Кошмар! — жалуется Алиса. — Мимо нашего дома соседи теперь с опаской ходят. Но я с ними и не общаюсь. Во-первых, они все мне в мамы-папы годятся, а во-вторых — дураки.
— Почему дураки?
— Так Андрей говорит. Никому верить нельзя. Только лучшим друзьям, с которыми прошел огонь и воду.
Отец Александр обратился к ней сам: не поможет ли дорогая Анечка ему в благотворительных целях? Из Москвы в больших тюках передали гуманитарку для деревенских ребятишек. Спустя пару месяцев он попросил ее порепетировать с детьми рождественский утренник.
Алиса уходила в церковь в шесть утра. Возвращалась за полночь. У нее появилось дело.
— Он совсем не такой, как другие. Не для себя живет, а для людей. И еще воспитывает меня, как маленькую. Книжки дает разные почитать. Заставил разучить молитву и утром, когда встану, ее рассказывать. Как-то увидел, что курю, и приказал бросить. А до этого на глаза ему не показываться.
— А как муж к вашей дружбе относился?
— Нормально. Он же понимал, что мне одной тоскливо и с кем-то нужно разговаривать. У нас ничего такого и не было поначалу. Я сама не знаю, когда все это для меня стало не радостью, а самой большой болью.
— Спасибо, Анечка, но нам этого не нужно, — мягко отстранила дорогую игрушку матушка.
— Она мымра самая настоящая. Толстая, ненакрашенная, за собой совсем не следит. Таких в специальных училищах заранее готовят в священниковы жены. Да, я и раньше знала, что отец Александр женат. Ну и что? Мне от него ничего не нужно было, лишь бы находиться рядом и разговаривать. А тут я услышала, как она моему Андрею нашептывает: “У отца Александра своих дел полно, чтобы еще вашу супругу уму-разуму учить. Ребеночка Анечке надо завести, тогда она успокоится”.
— А может, и правда завести?
— Да никто мне, кроме него, не нужен, — Алиса готова разрыдаться, но в последний момент все-таки сдерживает себя. — Прошлой весной мы вместе поехали по святым местам на машине. Отец Александр, две его дочки и я. Матушка не смогла, она гриппом заболела. Андрею было некогда. В дороге я все представляла себе, что это едет моя семья — муж, девочки, собака. И что он никакой не священник. Я ему легонько так руку на плечо положила и мечтала. Но ведь это неправда: из всех пассажиров в его “Ниве” моя — только собака. Остальное чужое, украденное — и я самая настоящая преступница.
Вечером в придорожной церкви Алиса поставила свечку на исполнение желаний. А затем подошла к отцу Александру и сказала, что любит его. И что придет ночью, если он того захочет.
И никто ничего не узнает.
— У него глаза такими испуганными стали, а уши красными. Сразу стал на дочек оглядываться, как будто они, малые, что-то понимают. Зачем он сам себе врет? Я же знаю, как он на меня смотрит, когда думает, что его никто не видит. Разве в нашей церкви запрещен развод? Или он боится предать друга? А делать меня несчастной — это по-честному?..
Он впервые назвал ее светским именем. И это был последний раз, когда они разговаривали наедине. Рождественских спектаклей она также больше не репетировала.
Говорит, что думает о нем каждый миг. Не разлюбит никогда в жизни. Но какие ее годы — Алисе всего лишь 20. И у нее есть заботливый муж, у которого, правда, никогда нет времени на разговоры по душам.
Каждое утро, когда Андрей уезжает в офис, Алиса подходит к окну и вглядывается вдаль. Туда, где солнце золотит церковную макушку.
...И все-таки один раз она его поцеловала. На обратной дороге из святых мест они устроили привал в придорожном лесу, девчонки наткнулись на полянку с одуванчиками и, побросав бутерброды, принялись плести венки.
Алиса надела свое одуванчиковое творение на голову отцу Александру и, пока дети не видели, попыталась достать его губы.
Чмок смазался и получился в шею.
— Этот венок был ему моим обручальным кольцом. Одуванчик ведь тоже желтый. А еще говорят, есть вино из одуванчиков. Может, оно такое же сладкое, как кагор...
