Иногда трагическая смерть превращает человека в легенду. Именно это произошло с итальянским режиссером Пьером Паоло Пазолини. Его убили в начале ноября 1975 года. Ровно 27 лет назад. С тех пор о нем не прекращают говорить. Его фильмы до сих пор шокируют, а обстоятельства смерти до сих пор вызывают много вопросов.
Герой нашей истории ничего собой внешне не представлял. Родом он был из Болоньи, города, главная достопримечательность которого — не “болоньевые” куртки, а старейший в Европе университет.
Однако сам городишко до мозга костей консервативный и маленький, что бы там про него ни говорили. Кто там не жил, не имеет права им восторгаться. Паоло рос без отца. Точнее, отец был, только он никак не принимал участие в жизни сына. И вот почему. Потомок старинной древней фамилии, к тому же деспот, никогда не любил мать Паоло.
Рождение его было крайне нежелательным. Отпрыск дворянской фамилии в пьяном виде покуролесил с крестьянской девушкой, и она забеременела. Молодой красавчик был вынужден на ней жениться. Вы представляете, как он ее из-за этого ненавидел?
Он был вынужден привести ее в дом своих аристократических родителей, где она оказалась не столько на положении жены их сына, сколько на положении служанки. Впрочем, ее саму такая роль больше устраивала.
В положенный срок она родила мальчика, которого назвали Пьер Паоло, но он так и остался для своих аристократических дедушки и бабушки только сыном служанки. Гнусно, да. Будь это любая другая семья, все можно было бы изменить, но только не в этом случае. Отец Паоло записался в чернорубашечники, стал сотрудничать с Муссолини. Мальчика воспитывала практически одна мать. Может быть, поэтому в его психике произошли определенные изменения. А может быть, он с самого начала был дитя с дурной кровью. С одной стороны — кровь “дикого кабана”, с другой — “покорной голубки”.
Про его отца говорили, что в самом конце войны его повесили местные партизаны. Сын с матерью к тому времени жили в маленьком местечке в пригороде Болоньи. У них была своя жизнь. Пьер Паоло в 1937 году поступил в древнейший Болонский университет на отделение истории искусств и литературы, где, казалось, сам воздух был пропитан тягостным знанием, скукой и ветхостью. С его дурной кровью, которая в нем кипела, — это оказалось тяжким испытанием. Я поясню, почему. “Правильную литературу”, точнее, ее классиков, он любил. Но гораздо больше ему нравилась жизнь без правил. О том, что у него “дурная” кровь, он догадался, когда первый раз влюбился… в Луку Серра, соседа по библиотечному столу.
В университетской библиотеке за каждым было закреплено свое место. Они вместе изучали старинные фолианты и то, чем поэзия Сафо отличается от поэзии Петрарки. И вдруг поняли, что оба боятся женщин и тянутся к мужчинам…
Когда молодым бакалаврам пришло время покидать альма-матер, Пьер Паоло знал, что любить ему надо осторожно, скрытно, таясь, потому что в тогдашней Италии однополая любовь не очень поощрялась. Не то что сейчас.
Может быть, тогда в нем родилась эта ненависть ко всему миру. Было слишком обидно обладать талантом, писать стихи и не обладать способностью любить. Поэтому он и пошел вразрез со всеми. В стране, где царят чернорубашечники, он вступает в коммунистическую партию. Вульгарный Маркс “разрешает жить всем со всеми, его “апостолы” говорят, что при коммунизме брак является отжившим институтом. Все эти “сексуальные выводы” очень понравились Пазолини. Он только неправильно усвоил одно: бедные — не обязательно хорошие, а богатые — не обязательно плохие. Вот в чем слабость Маркса. С другой стороны, так удобно было оправдать собственную бедность: я бедный, потому что хороший.
В общем, когда он попытался все это вдолбить в голову своего друга, который был для него не только другом, тот предпочел держаться от Паоло на расстоянии. Пазолини понял, что любовь тоже является “достоянием” богатых.
Для Паоло оказались доступными только уличные юноши, которым были не нужны сонеты Микеланджело. Рифму они хорошо различали только в звоне монет, которых у Паоло, как правило, не было.
Однако когда дело касалось поэзии, деньги находились. В 1942 году он опубликовал первый сборник стихов… на собственные деньги. Стихи были странные, сквозь традиционную любовную лирику проглядывала кровь “дурного кабана”. Местные читатели были смущены. Тем не менее благодаря этому сборничку да еще диплому бакалавра Болонского университета Пьеру Паоло удалось устроиться учителем в местную школу. Параллельно он был избран секретарем местной коммунистической ячейки. Вот такая карьера. Скандал с компартией разгорелся, когда Пьер Паоло попытался соблазнить одного коммуниста, подпольщика, да к тому же отца троих детей. Как уж это он умудрился?
Тогда-то его первый раз крепко избили — жена этого коммуниста. Некий водевильный душок вкрался в историю его страсти. А любовь не выносит насмешек.
Пьер Паоло на коммунистов сильно обиделся и решил пропагандировать свой марксизм в голубых тонах. Правда, для этого надо было найти соратников. Вы спросите, а что же школа, свет знаний?
“Свет знаний” Пазолини нес. Однажды мать одного из его учеников, по крайней мере так об этом рассказывают, обнаружила своего обожаемого сына в объятиях уважаемого учителя. О-о, пожар был до небес!
Пазолини моментально лишился места. Мужская половина семейства соблазненного мальчика пообещала разделаться с учителем. С просвещением неокрепших душ пришлось по необходимости покончить. Молодой Пазолини, точно как герой его любимого “Декамерона”, был вынужден бежать из родного города в город еще более древний и старый, в город поистине вечный — в Рим.
Рим был для него волчицей с неистребимо женским духом, который он любил, как мать, и ненавидел, как женщину.
Чтобы покорить Рим, его надо было обольстить, а чтобы обольстить — сыграть на колоннадах вечного города, как на струнах. Он давно носился с идеей написать роман, который будет попирать все устои нравственности. И он написал его.
Написал со всей неистовостью и ненавистью ко всему женскому. Роман, который он назвал “Бурная жизнь”, произвел шок.
Его герой был вор, гомосексуалист, и, самое главное, он говорил на языке подворотни — на языке воров, убийц и сутенеров. Для тогдашнего литературного языка это было бомбой.
Ну представьте себе, это как Юз Алешковский и Борис Моисеев в одном флаконе. Итальянский литературный классик Альберто Моравиа тут же выступил в печати и назвал Пазолини одним из лучших молодых поэтов послевоенной Италии, несмотря на то, что роман был написан в прозе. Может быть, он читал не то?
Тем не менее Пьер Паоло в одночасье стал модным. О нем заговорили. Заговорили как о странном молодом человеке, приехавшем из провинции, который пишет стихи губной помадой на зеркале туалета главного столичного универсама. А уж критики провозглашают это манифестом в защиту свободы тела.
Вот в этом судьба Пазолини похожа на судьбу некоторых наших нынешних молодых литераторов, становящихся известными похожими способами и темами. Надо было жить в Европе с ее традициями борьбы за свободу, чтобы понять, что для европейского общества значит понятие борца за эту самую “тетку” — свободу. Демократия.
Короче, Пазолини стал чем-то вроде модной игрушки в руках богемы.
К тому же, когда выяснилось, что он любит позировать, хочет играть на съемочной площадке, имеет свое понимание пластического, им заинтересовались киношники. Поэт-порнограф, это было интересно. В него стали влюбляться мужчины и женщины. Его отвели на съемочную площадку, его познакомили с Феллини, в сотрудничестве с которым он написал пару сценариев. В общем, он поднялся на кинематографический Олимп с заднего хода, извините за каламбур.
Только эта лесенка вверх, ведущая вниз, звалась “любопытством”.
Я спросил одного знакомого кинокритика, итальянца Чезаре Пьетро, хорошо знающего русскую культуру: “Ну кем для вас был Пазолини? Что вы в нем такого нашли, чтобы мы поняли?” Он, недолго думая, ответил: “Он был нашим Высоцким”. Он писал с “хрипом”, и снимал “с хрипом”. Поэтому к нему все так и тянулись.
— И любил, наверное, так же? — добавил я.
— Точно! — воскликнул Чезаре.
Одна его история с Анной Маньяни чего стоит. Говорят, что так оно и было, но кто может подтвердить? Анна играла у него главную роль в фильме “Мама Рома”. И как все некрасивые женщины, втайне мечтала его соблазнить. Верила, что у нее хватит сил разбудить в нем мужчину.
Однажды она пригласила его в ресторан — в качестве “разогрева”. Потом пригласила к себе в гости. Они решили пройтись до дома Маньяни пешком. А Рим — это город соблазнов. Идут. На углу одного из переулков стоит “херувим” — молодой парень определенной профессии — порочный-препорочный, и одновременно “белый и пушистый”. Он пожирает глазами Маньяни. Маньяни и Пазолини украдкой посматривают на него. Видимо, его вид навевает им сладкие грезы. Пазолини к нему подходит, спрашивает: “Ты чего тут стоишь?” — “Жду приятеля”, — отвечает “кот” с порочной улыбкой. “Как тебя зовут?” — включается в допрос Маньяни.
— Томаззо, — отвечает парень.
Анна и Пьер молча идут дальше, при каждом удобном случае оборачиваясь, чтобы еще раз взглянуть на вожделенный объект. Дорога делает поворот. Некоторое время парочка медленно идет дальше. Пазолини погружен в глубокие раздумья. Вдруг он нарочито светским тоном, выдающим его ложь, говорит: “Черт, что же я такое съел? У меня так урчит в животе. Я сейчас не выдержу. Мне надо в туалет. Я там видел, мы проходили, за углом”.
И, не дожидаясь ответа, под пристальным взглядом проницательной Анны бросается за угол. Бежит туда, где стоит парень-проститутка. Парень оборачивается к нему, Пазолини делает ему условные знаки. Они скрываются в подъезде.
Некоторое время спустя Пазолини выходит на улицу. Одежда его в некотором беспорядке. Анна оскорбленно отворачивается, когда Пьер к ней подходит. Не замечая ее реакции, Паоло берет ее под руку и со словами: “Ну вот, теперь мне лучше”, продолжает путь.
Через некоторое время Анна неожиданно сгибается пополам и жалобно стонет: “Какая боль. Видимо, я съела то же, что и ты. Я больше не выдержу. Подожди меня. Я мигом”. И бежит за угол. Пазолини пытается ее остановить. Но Анна уже свернула за угол и подбежала к парню, который опять стоял на своем посту. Женщина, смущаясь, говорит: “Я подруга того господина…”. И умолкает.
— Я догадался, — спокойно отвечает парень. Берет Анну за руку и уводит за собой в подъезд.
Пазолини терпеливо стоит на месте, поджидая Анну. Наконец она появляется. Пазолини, прищурившись, смотрит на нее, откинув голову. А потом говорит: “Никогда больше не ешь эту дрянь, раз от нее тебе так плохо”.
Маньяни заливисто смеется: “Знаешь, пожалуй, у нас ничего с тобой не получится. Давай лучше вернемся на съемочную площадку”.
Пазолини было около сорока, когда ему позволили снять первый фильм по собственной книге “Бурная жизнь”. В прокате фильм назывался “Акаттоне”. Главную роль, прототип самого Пазолини, в нем играл Франко Читти, актер-любитель, которого Пазолини повстречал на улице и в которого влюбился. Последовал бурный роман, в результате которого Читти был утвержден на главную роль…
Чезаре Пьетро продолжает: “Со своими странными героями и идеалами Пазолини пришелся очень ко времени. На дворе уже были шестидесятые. Это у вас они начались только в девяностые, борьба за свободу тела и так далее. А в Европе все было гораздо раньше. Каждый, кто говорил на запретные темы, тут же становился кумиром молодежи…”.
Если вычесть из его творчества нарушение канонов, то будет скучно. Местами даже очень скучно. Сама по себе его демагогия мало кого трогала. Когда дело касалось Маркса, он говорил: “Я анархист, я не признаю ни Бога, ни Родины, ни семьи”, и его никто не слушал. Но когда дело касалось секса — молодежь начинала его слушать.
Он переходил к запретным темам в пяти случаях из семи. Естественно, что почтенных отцов семейств — депутатов парламента — это раздражало. Люди уже не разбирались, красиво то, что снимает Пазолини, или нет, “искусство это, или не очень”. Главное, что это было скандально.
Политики несколько раз пытались посадить режиссера-порнографа в тюрьму за публичное нарушение нравственности. Но это только добавляло ему популярности. Адвокаты Пазолини всегда приводили в пример “голого Давида” Микеланджело, и Пазолини оправдывали.
Бернардо Бертолуччи, у отца которого, тоже режиссера, Пазолини некогда работал ассистентом, говорил: “Говорят, что у неумеренных любовников первые морщинки появляются вокруг глаз. У Пазолини в этом смысле вокруг глаз была не кожа, а русская гармошка. Кожа так и висела складками. В этом смысле он всегда был очень невоздержанный. Но каждая его история любви превращалась в трагедию. Помню, как он шокировал Альберто Моравиа, когда признался ему, что у него есть молодой любовник. Моравиа сам любил шокировать общество, но при этом никогда не переступал черты, отделявшей искусство от жизни. А Пазолини переступал”.
На что была похожа его любовь? Попытайтесь найти в темной комнате черную кошку. То же самое было с Пазолини. Он не мог ее найти. Его окружали красивые женщины Италии, он жил в самой красивой стране мира, на берегу моря. Но с юности знал, что эта красота ему недоступна. Все любили мир естественной “глупой” любовью. Он любил его любовью невозможной.
Самая сильная история любви — это та, в которой граница между любовью и смертью стирается. Пазолини подошел к этой черте.
В 1975 году он показал в Нью-Йорке премьеру своего нового фильма “Сало, или Сто двадцать дней содома”. В фильме были собраны все извращения, которые только существуют в мире. Сюжет его даже в пересказе шокирует. В Италии фильм был запрещен к показу. В государстве Сало — Банкир, Епископ, Маркиз и их друзья похищают самых красивых юношей и девушек города и привозят к себе в имение. “Сооружают” из этих тел совершенную машину по производству “извращений”. А в финале всех героев убивают.
Один из американских критиков сказал, что этот фильм шокирует даже маньяка-насильника.
Естественно, что о скандальном фильме заговорили во всем мире. Пазолини требовали посадить за решетку. Однако судьба распорядилась иначе.
Ранним утром 2 ноября 1975 года на пляже в Остии нашли тело Пазолини. У него была вырвана челюсть, раздавлено сердце, переломаны все ребра. По нему дважды проехалась машина. Весь мир обошли фотографии его трупа, которые фигурировали в суде. Убийца известного человека был задержан в тот же день. Им оказался некий 17-летний Пино Пелози, промышлявший проституцией. Его задержали за превышение скорости. Он сидел за рулем роскошной “Альфа-Ромео”. Когда стали выяснять, кто владелец машины, оказалось, что она принадлежит Пазолини. Тут все и выяснилось. Пино тут же признал себя виновным.
Его показания были вполне правдоподобны. Он сказал, что поздним вечером вместе с друзьями отправился в кинотеатр. Когда фильм закончился, компания вышла на улицу, не зная, что делать.
Неподалеку от них остановился “Альфа-Ромео”. За рулем сидел мужчина лет пятидесяти в черных очках и кожаной куртке. Мужчина поманил к себе Пино, который выглядел моложе своих товарищей. Парень подошел. “Как тебя зовут?” — спросил его незнакомец. “Пино”. — “Не хочешь ли прокатиться?” — спросил водитель. — “Отчего же”, — согласился Пелози.
Дальше все произошло само собой. “Машина привезла меня на пляж в Остию, — вспоминает Пино, — днем там ребята играют в футбол. Этот тип начал ко мне приставать. Мне это не понравилось. Тогда я выскочил из машины. Под ноги мне попался железный прут. Я его схватил и начал бить мужика куда попало. Странный тип упал на песок и больше не поднимался. Потом я сел в его машину, случайно переехал его и вернулся к своим ребятам. Вместе с ними мы катались всю ночь. Я и не догадывался, что тот тип умер”.
Вот такая история убийства.
Недоверие к ней вызывают следующие вещи. Откуда на ухоженном пляже в Остии взялся увесистый металлический прут. И как 17-летний парень мог справиться с крепким 50-летним мужчиной, к тому же владеющим карате. И потом, если он занимался проституцией, почему у него возникла такая странная реакция на “ухаживание”?
Друзья Пазолини считали, что это убийство было запланированное. Тем не менее суд посчитал его непреднамеренным и осудил Пелози на десять лет.
На сегодняшний день он снова находится в заключении. Только на этот раз за ограбление банка. Сам Пелози говорит, что благодаря Пазолини стал известен на весь мир.
Как бы то ни было, именно трагическая смерть превратила Пазолини в легенду.
