В конце октября 1966 года в Москву по приглашению Председателя Президиума Верховного Совета СССР Подгорного с официальным визитом прибыл король Марокко Хасан II. Вместе с королем вторым самолетом в столице приземлилась футбольная команда королевских вооруженных сил — любимое детище короля. Эта команда регулярно выигрывала чемпионаты и Кубок страны, потому что еще 4—5 команд марокканского футбола государственной поддержки не имели и были укомплектованы любителями. Королевский же клуб был, естественно, в привилегированном положении, остальные — мальчики для битья.
В программе официального визита значился футбольный матч этой команды с московским “Динамо”, причем с обязательным участием Льва Яшина. Матч был назначен на 27 октября. В дирекцию “Лужников” сообщили, что игру посетит Хасан II в сопровождении Подгорного.
Написание сценария проведения матча (гимны, музыка, тексты, вручение памятных подарков) было возложено на дирекцию стадиона и протокольную службу МИД.
Конец сентября в тот год в Москве выдался холодным, дождливым. Марокканская команда для избалованного футболом московского зрителя интереса не представляла, и даже на частичную заполняемость Большой спортивной арены рассчитывать не приходилось. Ну 1,5—2 тысячи поклонников футбола могли забрести в “Лужники”, не больше, и на фоне огромной чаши арены эти 2 тысячи выглядели бы жалкой кучкой. А это могло расцениваться, по утверждению мидовцев, как “неуважение к команде гостей или, не дай бог, к самому высокому гостю”.
Проблему зрителей мидовцы, естественно, возложили на дирекцию стадиона. Что делать? И вот генеральному директору “Лужников” Михаилу Алексеевичу Борисову пришла в голову прекрасная идея: связаться с парткомом МГУ и договориться о том, чтобы примерно 10 тысяч студентов в добровольно-принудительном порядке посетили матч и заполнили восточную трибуну. Почему восточную? Высокие гости находились на противоположной, и создавалось впечатление, что народ интересуется марокканским футболом.
“Лужники” проводили десятки подобных мероприятий и готовились к этому размеренно и четко. На совещаниях по поводу и без оного обязательно присутствовал кто-либо из мидовцев и сотрудник Секретариата Президиума Верховного Совета. Они отслеживали ход подготовки и всегда давали “ценные” указания. Борисов же всегда пропускал эти советы мимо ушей, а когда советники уходили, говорил: “Не дергайтесь, переживем и это”.
Сценарий проведения был тщательно расписан. В нем были такие пункты: за два часа до начала матча по территории “Лужников” звучит марокканская музыка вперемежку с советской. В посольстве утвердили гимн Марокко, по территории передавалась краткая информация о государстве Марокко (правда, потом ее отменили) и команде гостей. Были развешаны лозунги о советско-марокканской нерушимой дружбе на арабском и русском языках. Еще один пункт мероприятия. Команды выстраиваются в центре поля, приветствуют друг друга. Наши преподносят гостям подарки. Затем Лев Яшин из центрального круга бежит в правительственную ложу, чтобы вручить королю Хасану II подарок Федерации футбола СССР — потрясающей красоты хрустальный футбольный мяч.
Сценарий мероприятия и все тексты были отпечатаны в трех экземплярах. И я поехал в МИД утверждать все, что пойдет в эфир по территории и на БСА перед матчем. Большой начальник (если не ошибаюсь, протокольного отдела) внимательно все прочитал, заменил для проформы несколько слов, но категорически возразил против одного абзаца. Поясню. Когда Яшин побежит вручать королю мяч, диктор должен был информировать зрителей: “А сейчас Лев Яшин вручает почетному гостю Президиума Верховного Совета СССР королю Марокко Хасану II хрустальный мяч”. Начальник еще раз перечитал этот абзац и, не поднимая головы, тоном, не допускающим возражения, сказал: “Этот текст я вычеркиваю — объявлять о том, что Хасан II и товарищ Подгорный на футболе, не нужно”. И жирным фломастером зачеркнул абзац в пять строк. Мне забота?! Не нужно — так не нужно. Затем он размашисто расписался в верхнем левом углу первой страницы каждого экземпляра под словом “утверждаю” и отпустил меня, оставив на столе один экземпляр.
...Команды в центре поля. Рукопожатия, вымпелы, цветы — все идет по сценарию. И вот Яшин бегом направляется в ложу, и, естественно, там через переводчика происходит короткий разговор. А зрители, естественно, не понимают, в чем дело: зачем, по какому поводу Яшин направился в ложу? Арена погрузилась сначала в гнетущую тишину, а затем начался свист — звонкий, пронзительный. Свист на полупустой арене разносится звонче и громче. Мероприятие с вручением мяча заняло, наверное, 3—4 минуты, и все эти минуты, пока Яшин не вернулся к команде, продолжался этот проклятый оглушительный свист. Результат встречи 1:1 был, конечно же, запланирован нашими, чтобы не огорчать высокого гостя (динамовцы могли без большого напряга отвести “любимцам короля” 5—6 мячей). Все остались довольны.
На следующее утро меня разбудил телефонный звонок. Секретарь Борисова Мария Павловна Успенская, потомок писателя Успенского, которую за много лет совместной работы я не видел без книги в руках и папиросы “Север” в зубах, тревожным голосом передала мне распоряжение немедленно явиться на работу, в кабинет Борисова. Директора я застал явно удрученным, вышагивающим туда и обратно по своему большому кабинету. “Звонили из горкома партии, — сказал Михаил Алексеевич, — свист вызвал негодование Подгорного. Приказано строго разобраться. К 13 часам нужно быть у секретаря горкома, захвати все тексты и сценарий”. — “Михаил Алексеевич, так на футболе всегда свистят. Чего тут особенного?” — “Ты не думай, что там, — он указательный палец направил к потолку, — все дураки. Свистели, когда еще футбол не начался, когда Яшин побежал в правительственную ложу”.
При входе в подъезд горкома у нас проверили партбилеты, и встречающий провел в приемную секретаря. Там уже находился начальник протокола, несколько его сотрудников и представители аппарата Верховного Совета. Всех пригласили в большую комнату для совещания. Расселись за общим столом, тут же вошел секретарь горкома (по-моему, это был второй секретарь Борисов). Общее “здравствуйте, товарищи”, потом он сел во главе стола и сразу продолжил: “Вчера на футболе во время вручения подарка королю на арене стоял продолжительный свист. В чем дело? Ведь игра еще не началась. Кто может объяснить причину?”.
Наступила зловещая тишина. Наверняка некоторые из сидящих за столом подумали о том, что выговор по партийной линии может быть самым мягким результатом разборки. В гнетущей тишине раздался голос начальника протокола: “Сценарий, тексты и проведение осуществляли “Лужники”, — твердо заявил он. Секретарь горкома в унисон реплике тут же спросил: “А МИД чем занимался?” — “Мы контролировали подготовку мероприятия”, — как оказалось, не подумав, ответил начальник протокола. “Контролеров у нас хватает, хороших работников мало”, — не поднимая головы, парировал реплику секретарь горкома.
И тут мне в голову пришла шальная мысль — показать вычеркнутый абзац секретарю горкома и на словах добавить причину свиста. Я поднял руку: “Разрешите, товарищ секретарь?”. Что мне-то терять? Карать будут начальников, а я всего лишь редактор. Ну, выговор. А вот за директора “Лужников” очень тревожился — у нас были самые добрые отношения, к тому же я очень уважал этого человека.
Представился — редактор отдела печати “Лужников” и добавил, что готовил все тексты. Прихватив все бумаги, подошел к секретарю, показал все написанное и добавил: “Вот текст на радио о том, что Яшин вручает королю памятный подарок Федерации футбола — хрустальный мяч. Но МИД категорически запретил этот текст”, — и показал вычеркнутый абзац.
И затем добавил: “Яшин побежал в ложу, а зритель-то не понял: зачем побежал, что ему там делать — вот и начался свист. На первой странице подпись — МИД утвердил все, что было сделано”. Секретарь горкома еще раз прочитал вычеркнутый абзац, задумался, затем внимательно посмотрел на меня: “Вы оставьте мне ваши тексты, вам их передадут”. У меня начало отлегать от души, я понял, что угроза “Лужникам” миновала. “Товарищ секретарь, у нас есть копия этого текста, она подшита. А третий экземпляр находится в МИДе”. Секретарь чуть задумался, а потом сказал: “Лужники” свободны”. В ответ я не к месту брякнул: “Спасибо”. Мне показалось, что секретарь чуть усмехнулся.
С директором мы вышли в приемную и, как по команде, выдохнули воздух. А Борисов стал платком вытирать лицо и шею. Я представил, чего стоили ему эти минуты разбирательства. Медленно мы добрели до черной директорской “Волги”, и Михаил Алексеевич распорядился: “Толик, к Юрию Долгорукому”. Я понял адрес следования только тогда, когда машина остановилась у ресторана “Арагви”.
Через минуту мы входили в кабинет директора. По теплоте их общения и разговору я понял, что у них дружеские отношения. А еще через десять минут в отдельном кабинете мы кайфовали, угощаясь лобио, сациви, сулугуни, хачапури, овощами, зеленью и отборным коньяком. Зная мое равнодушие к спиртному, Борисов сказал: “Сегодня можешь напиться, сам бог велел. Мы обыграли МИД”.
