В детстве многие мальчики думают, что у них маленький. Что с таким маленьким они не будут нравиться девочкам. Мальчики измеряют его каждое утро в надежде, что он хоть чуть-чуть увеличился. И если надежда не оправдывается, очень расстраиваются...
Но у большинства с годами это проходит. Выясняется, что с любым, в общем-то, можно жить. Что девочкам по большому счету все равно, какой он. Что для них в мужчине есть вещи и поважнее.
Это я про рост. А о чем вы подумали?
...Э-э-э, господа, да вам пора на прием к доктору Фрейду. Впрочем, не торопитесь. Судя по всему, там должна быть большая очередь. Из людей в стране известных и уважаемых. А таких у нас всегда пускают по записи.
Я живо представляю себе страшное утро 1 января 200... года. Или, может быть, вечер — в такие дни не знаешь, когда проснешься.
И вот иду я, старый и больной, к любимым Патриаршим прудам. Вообще-то мне плохо, но здесь всегда хорошо. Я жадно вдыхаю морозный воздух и, предвкушая встречу с пивным киоском, мечтательно вздеваю голову вверх...
Святой Боже! Аллах Акбар! Что это?!
Передо мной — 12-метровый примус. Такой же, как тот, который мы разводили с дедом на пасеке. Но — две-над-ца-ти-мет-ро-вый!
В голове одна за другой мелькают страшные мысли:
а) пить надо бросать, даже по праздникам;
б) я стал лилипутом, а это у нас не лечится;
в) надо срочно нырять в ледяную воду — может, пройдет...
Я бегу к пруду, прыгаю, бьюсь головой об лед и... вижу перед собой фигуру Иисуса Христа.
— Ну, вот ты и пришел, — строго говорит он. — Это я призвал тебя, чтобы предъявить счет за грехи.
— Вы ошиблись, мне бы того, к Мухаммеду, — возражаю я.
— Москва — город православный, — отвечает сын Божий. — Будем судить тебя по нашим законам...
— Не-е-ет, — кричу я. И милицейский патруль усаживает меня в хорошо протопленный “бобик”.
Надеюсь, меня минует рюмка сия. Но с другими, более впечатлительными согражданами такое вполне возможно. И благодарить за радость коллективного сумасшествия они будут городских скульпторов и архитекторов, придумавших, как сделать из Патриарших прудов нечто такое, отчего Михаил Булгаков должен юлой закрутиться в гробу.
Христос, как бы идущий по воде, и примус-мутант — это еще не все. Там еще не таких чертей понаставят. И на все это будет смотреть из кустов с лавки грустный писатель. А что ему еще делать? Он же памятник, возразить не может.
К чему все это? Ей-богу, лучше бы под Патриаршими гараж подземный построили, как и хотели сначала, но жители возражали. Против “Булгакова и Ко” возражать бессмысленно — проект утвержден.
А я, пользуясь случаем, хочу внести в него дополнения. Дно пруда надо выложить белым мрамором и оборудовать подсветкой. Все это вполне реально. Есть лишь одна опасность: вкупе с Христом благолепие на Патриарших воцарится такое, что набожные старушки будут ходить сюда за святой водой и время от времени вычерпывать пруд до дна.
Доктора! Срочно доктора! Можно даже не Фрейда — просто районного психиатра. Московских скульпторов и архитекторов срочно надо спасать.
Впрочем, наверное, уже поздно. Нелеченная годами гигантомания переросла в хроническую стадию. Тут нужна операция.
Нет, я не буду про Церетели. Его я действительно уважаю.
Ну кто еще мог бы так увековечить Киркорова, ехидно обозвав его Петром Первым? Кто еще смог бы так талантливо воспеть конские зады на Манежной? Да еще придумать заботливо поливать их водой?
Страшен не гений (он всегда в единственном экземпляре), а его подражатели. Фамилий я называть не буду. Иначе они совсем разойдутся.
И поставят на Арбате у дома Пушкина его 100-метровое перо.
На Гоголевском бульваре — нос шириной с бульвар.
Петля Есенина протянется по периметру Садового кольца.
А на Маяковке, не дай бог, установят то, что поэт когда-то доставал из штанин...
Нет, нашим скульпторам не помогут даже хирурги. Это Москву надо от них спасать. А вместе с ними от архитекторов. У этих тоже давно и далеко уехала крыша. И тоже вряд ли вернется.
В кругах, близких к мэрии, уже долгие годы бродит легенда.
Якобы однажды, давным-давно, Юрий Михайлович Лужков, проезжая по Златоглавой и любуясь Белокаменной, молвил:
— Красота-то какая! Славна Москва куполами!..
Якобы архитекторы, услышав глас мэра, вняли под козырек. С тех пор и началось массовое “окуполение” столицы...
Если это действительно так (в чем я глубоко сомневаюсь), мэру ни в коем случае не надо больше разговаривать с архитекторами! Иначе беды не миновать. А если бы Юрий Михайлович вдруг неосторожно сказал: “Мне нравятся египетские пирамиды!”?
Впрочем, вернемся к нашим куполам.
Если облететь центр столицы на вертолете, может показаться, что это гигантский массажный коврик. Купола, куполки, куполища наставлены на все, на что только можно.
Новый торговый центр, выдержанный в геометрических формах, а сверху — непропорционально маленькая дебильная макушечка с острием.
Офисный центр из стекла и бетона — и опять же прыщ на макушке.
Архитекторы говорят, что это у Москвы такой особенный стиль. Но это они лукавят. Зачем выдавать за чей-то стиль свой диагноз?
Я придумал ему название — ШПИЛЕФРЕНИЯ. С подразделением на вялотекущую, острую и гипертоксическую. Все варианты диагноза в широком ассортименте представлены на московских улицах.
Я вот что думаю: может, все эти шпили — сублимированный в больных мозгах архитекторов образ шприца? Может, тем самым они подсознательно просят ввести им успокоительное?
А может...
Молчу, молчу.
В каждой настоящей европейской столице обязательно присутствуют шедевры современной архитектуры. Ну, или здания, которые в будущем могут назвать шедеврами.
В Москве они пока только в виде макетов и проектов “Сити”, делового центра, который еще неясно когда вырастет у Москвы-реки.
Монстры столичной архитектуры страдают параноидальным бредом. Еще не построенные фантастические башни уже лет пять на моей памяти являются их мужской гордостью. Но пока доморощенные Растрелли гордятся планами, в остальном мире все это уже давно построили. У нас же с современной архитектурой — швах.
Как-то не поворачивается язык даже назвать словом “архитектура” офисные здания, растущие в Москве, как поганки. Мне они очень напоминают домики, собранные из конструктора “Лего”. Нет, из “Лего” все-таки покрасивее.
Каждому москвичу знакомо это дивное зрелище. Сначала на месте снесенных старых домов варят каркас из металлических швеллеров. Потом облепляют его одинаковыми панелями, отделанными мрамором или под мрамор, и тонированными стеклами. И наконец, над всем этим водружают, черт бы его побрал, куполок. А еще лучше штуки три или пять. И все — шедевр готов.
Впечатлительные приезжие восхищаются: красота-то какая! Все блестит и переливается! Но по сути — это та же панельная “хрущоба”, только из стекла и бетона.
Выглядит как бусы, которые сбывали туземцам испанские конкистадоры. В архитектурном плане мы туземцы и есть.
И, как ни странно это звучит, москвичам нужно благодарить товарища Сталина за то, что в нашем городе есть хотя бы семь знаменитых высоток, которые не стыдно показать иностранцам с высоты Воробьевых гор. Ибо если б их не было, показывать было бы просто нечего. Кремль? Ну так его построили средневековые итальянцы.
Большое спасибо Лужкову — жить в Москве с каждым годом становится все удобнее. Строятся новые дома, подводятся транспортные артерии и ветки метро к новым районам. Москва выметена, вылизана, и даже в будни выглядит, как праздничный торт.
Но разве может человек только пожирать торты? А для души?
На Арбате не так давно открыли памятник Окуджаве. Стоит согбенный мужичок в подворотне. И смотрит очень задумчиво на милый сердцу Арбат. На Арбат, который жил и умер на глазах Окуджавы. Именно умер — так считал поэт. Хотя, казалось бы, — чего ему надо было? Улицу сделали пешеходной, замостили красивой плиткой, понаставили фонарей...
Памятник Окуджаве — один из немногих из недавно построенных в Москве, который мне радует глаз. Но это, думаю, дело времени. Просто Окуджаве пока не стукнуло 200 лет, как Пушкину. Последний на юбилей получил от скульпторов по полной программе вместе с ни в чем не повинной женой Натальей. Разве что фонтан из этой парочки не слепили.
Кстати, о фонтанах. В столице Бельгии стоит маленький скромный мальчик. И писает на виду у всех. И весь мир приезжает на него любоваться. Простенько, со вкусом и, кажется, лишено всякого смысла. Но это только так кажется. Смысл — именно в скромности.
Как хорошо, что никто из наших признанных гениев не решился пока изваять нашего писающего мальчика!
Тут бы и отлились в бронзе все сомнения их трудного детства, прошедшего в изнурительных измерениях...
