Самое сложное для журналиста — отыскать колоритного героя для статьи. С каждым, наверное, происходит в жизни что-нибудь интересное — ну один случай, два. А вот найти такого человека, чтобы будни его представляли собой фонтан приключений да чтоб он был при этом доступен для общения...
Вдруг до сознания бьющегося с неразрешимой задачей доносится чей-то навязчивый хохот, тишина, снова взрыв веселья. Начинаешь прислушиваться — человек-то рассказывает действительно забавные случаи, и в каждом он — главный герой. Господи, да никуда ходить-то не надо! Вот рядом сидит коллега, который в жизни тако-ое повидал. Хотя, коллега... Вот если бы ты проработал три десятка лет на телевидении, ловил змей, встречался с политиками, писал статьи, прозу, стихи да еще и играл бы на бильярде как бог, тогда бы Михаил Назарович ЧИЧЕЛЬНИЦКИЙ был бы твоим коллегой. А так остается только слушать его потрясающие байки и попивать свой чаек.
Однажды делегацию Союза писателей СССР пригласили в один из авиаполков на Северном Кавказе. Дело было в восьмидесятых годах уже прошедшего века.
Вылетели из Москвы на военно-транспортном самолете.
И тут же сопровождавший нас полковник принялся рассказывать армейские байки, истории о том, как ему, работнику политотдела, приходится сталкиваться с разными чудаками из творческой интеллигенции, и о конфузах, которые с ними случаются…
Как-то, рассказывал он, пришлось сопровождать такую же делегацию, только из Киева. Так вот, через десять минут полета один деятель предложил залить в “баки” горючего собственного производства. Достал из кейса черную бутыль, вместо пробки из горлышка торчал початок кукурузы. И неожиданно, ухватившись за горловину, и подняв сосуд над головой, прокричал: “Ложись!”.
Все молниеносно плюхнулись на пол. А сидящий рядом офицер среагировал мгновенно — он ухватился за бутылку и нанес точный удар в грудь литератору. Тот рухнул как подкошенный. Бутылка упала, и сломавшийся початок позволил содержимому вылиться наружу.
Пассажиры облегченно вздохнули. По салону пополз знакомый до боли запах украинской самогонки — бурачихи.
Микола, так звали пострадавшего шутника, приподнялся и обиженным тоном произнес: “Це ж хороша горилка, из отборного буряка. А он меня боксом в грудки… У меня еще одна есть, только я ее теперь сам пить буду”.
Офицер протянул руку и извинился: мол, служба такая — бдеть.
Дальше полковник рассказал еще несколько историй, упомянул какой-то странный авиационный напиток “тушка”, и я в один прекрасный момент сообразил, что все его байки — не что иное, как грамотная лекция о вреде алкоголизма в летном деле.
Однако по прилете в полк многие забыли о предупреждениях полковника и загрузили свои “баки” по самую крышку. И укладывали спать делегатов в бессознательном состоянии.
Я практически не пил, помня, что назавтра предстоит тестирование и тем, кто его пройдет, разрешат полетать на одном из стратегических самолетов “за угол”.
Лишь один вопрос не давал мне покоя: что же за напиток такой, “тушка”?
На следующий день выяснилось, что предполетное тестирование — не шуточный осмотр, а серьезное медицинское обследование. И по причине вчерашнего перегруза почти никто его не прошел. Почему почти? Потому что ваш покорный слуга до полета был допущен.
Предупредили, что на борту придется находиться долго — 18 часов летного времени. Переодели в летную форму, выдали сухой паек… А потом всей группой провожали на летное поле.
Разогнавшись, здоровая боевая машина оторвалась от земли и, натужно гудя моторами, стала медленно набирать высоту.
“Тяжелая махина”, — сказал я командиру, когда самолет лег на курс. “Это за счет тушки”, — ответил он. Мне показалось, что я ослышался, и я переспросил. Командир пояснил, что тушка находится под брюхом самолета. “А я слышал, что это фирменный напиток такой...” — удивился я. “Правильно, — улыбнулся командир. — Есть такой напиток, и без тушки он теряет свои качества”.
Я спросил было рецепт, но командир сказал, что для приготовления напитка у меня все равно не будет хватать одной важной детали. “Найдем!” — самоуверенно заявил я. Командир вздохнул: “Если у каждого, кто захочет приготовить напиток, будет в распоряжении такая деталь, мир может просто исчезнуть. Да вы не расстраивайтесь, скоро экипаж будет обедать. Отметим ваше присутствие по полной программе. Попробуете “тушки”…
Из кабины пилота я заинтригованно смотрел в небо, и в какой-то миг мне показалось, что я нахожусь в центре огромного мыльного пузыря. А если он лопнет, подумал я, то огромная махина, как пушинка, рухнет с этой высоты? Стало страшновато, и я чуть было не пожалел о своем решении совершить полет.
От невеселых дум меня оторвал штурман. Он пригласил к столу и пообещал, что на практике покажет, как готовится “тушка”. Мы прошли в салон — здесь уже вовсю орудовал экипаж.
Летчики подвели меня к половому люку, приподняли крышку, и штурман по трапу стал спускаться под брюхо самолета. Стало очень холодно. Я увидел огромную ракету, всю покрытую инеем. Она напомнила мне бутылку шампанского, только что вытащенную из морозилки.
Штурман взял что-то похожее на лопатку и стал соскребать со стенок ракеты белую кристаллическую массу, успевшую накопиться за время полета. Когда один котелок был уже полным, он передал его мне и принялся наскребать второй.
Холод забирался все глубже под одежду. “Ничего, сейчас согреемся”, — подбодрил штурман. Наконец мы поднялись наверх. Руки озябли настолько, что пальцы еле шевелились.
“Итак, показываю, — произнес командир. — Берем чистый спирт и смешиваем его с холодным компонентом, снятым с нашей красавицы, затем взбалтываем и, пока не началась реакция, дружно выпиваем за нового члена экипажа”.
Все последовали его примеру, в том числе и я.
Я почувствовал, как холодная струя обожгла все внутри и вдруг застыла. Перехватило дыхание, наружный шум стал тише. Кто-то похлопал меня по плечу: “Вторая пойдет лучше”. Так оно и оказалось…
“А кто будет управлять самолетом?” — спросил я. “Так мы автопилоту не наливаем”, — сказал кто-то, и все засмеялись.
“Правильным курсом идем, товарищи!” — подытожил командир. “Встретятся американцы, им тоже можно налить!” — предложил я. “Нет, янки предпочитают свое виски с кусочками льда”.
Я кивнул, а сам подумал: это потому, что они не знают рецепт приготовления “тушки”…
В самолете “Ан-2”, на котором мы летели как-то из Ташкента в Самарканд, было душновато. Хотя находилось в нем всего 8 пассажиров.
Нас — трое москвичей, пожилой аксакал с маленьким ребенком и миловидная девушка, на голове которой были завиты сотни тоненьких косичек. Лицо другой женщины разглядеть было трудно, так как оно было закрыто паранджой.
А вот восьмой пассажиркой была самая обыкновенная коза с рогами, тщательно обмотанными плотной тканью.
Любопытство стало меня заедать сразу после взлета. Как и людям, козе, видимо, стало закладывать уши. Она зашевелила головой, ее подбородок затрясся, а обмотанные рога стали угрожающе поворачиваться в разные стороны.
Молоденькая узбечка, сидящая рядом, упрашивала хозяйку привязать козу к боковому сиденью. Но та отказывалась выполнить просьбу соседки.
Самолет набрал высоту и плавно летел по курсу. Под нами были сплошные хлопковые поля, тянувшиеся на сотни километров.
Я поднялся со своего места и предложил молоденькой девушке поменяться местами. Она охотно согласилась, сказав при этом одно только слово “рахмэд”.
Таким образом, я устроился рядом с козой, которая уставилась на меня огромными, по-девичьи наивными глазищами.
Голос за паранджой спросил меня: “А урус не боится козы?”. Я отважно заявил, что не боюсь, но, мол, мне интересно, почему козу перевозят не наземным транспортом, а самолетом.
Хозяйка тогда объяснила, что торопится сделать подарок приятелю на день рождения.
— А сколько приятелю лет? — поинтересовался я.
— Тридцать, — ответила она.
Я стал наивно гадать, зачем молодому парню понадобилась коза. Дескать, я в его годы за молоденькими девчонками бегал, а не за козами по горам.
— О, — воскликнула паранджа. — Все девушки в нашем ауле уже замужем. А это особая коза. Таких красоток у нас не найдешь.
И она наклонилась к ее вымени.
— Может, ваш приятель любит козье молоко? — задал я еще один глупый вопрос.
“Паранджа” погладила козу по округлым бокам.
— И молоко тоже, — ответила она.
Старшину Дзюбу в спортивной роте, мягко говоря, недолюбливали. Причин для этого было много. Во-первых, он был сверхсрочник, притом из глубокого западноукраинского села, и очень любил командовать (это в крови у многих его земляков).
Во-вторых, команды его часто звучали довольно странно или вообще невпопад. Порой он словно бы впадал в некую кому. И тогда, мне кажется, вместо атаки он мог спокойно отдать команду к отступлению. Нет, не потому что он был трус. Просто иногда на него накатывало непонятное оцепенение. И тогда — жди, солдат, чего угодно…
Москвичей он не переваривал и старался загружать их работой больше других. Ростом Дзюба был метра под два, но неуклюж и мешковат.
Каждый раз, когда старшина отдавал команду, было вообще непонятно, на каком языке он разговаривает. Многие переспрашивали, и это его страшно бесило.
Однажды, когда рота была дежурной по части, мой взвод направили в столовую. Мне досталось мыть котлы. А армейский котел — это литров на триста.
Помню, я склонился над котлом в ожидании, когда в нем согреется вода. Проходивший мимо Дзюба напутствовал: “Помыть как следует, шоб блестели, як котячи яйца”.
За день я мыл котлы трижды и, пока вода разогревалась, меня, видимо, сморило, и я неожиданно задремал, опустив тряпку в воду.
Сколько времени прошло, не знаю.
Вдруг почувствовал, как кто-то схватил меня за ноги и пытается окунуть в котел. Пока я дремал, посудина нагрелась до такой степени, что как только руки коснулись воды, я вывернулся не “как”, а действительно ошпаренный.
Борцовский инстинкт и реакция позволили мне мгновенно вскочить, и зажатая в руке горячая тряпка молниеносно шлепнула в лицо обидчика.
Им оказался старшина Дзюба.
Горячая тряпка, варившаяся в жирной воде, оставила на лице старшины красное пятно и множество пузырей. Таких же, впрочем, как и на моих руках.
“Какой же он все-таки идиот, — думал я, сидя на губе. — Ведь мог же сварить меня заживо…”
Надо ли говорить, что после инцидента я стал злейшим врагом старшины. При малейшей ошибке он отправлял меня либо в наряд, либо на губу. Приклеился как банный лист. Кстати, о бане. Там я и получил свой последний наряд. Но это случилось позже, когда я уже завоевал свои первые спортивные награды, проводил много времени на тренировках, соревнованиях. Короче, стал для старшины почти недосягаем.
И вот, на втором году службы, в тридцатиградусный мороз, нас повели в баню. Повел, конечно, старшина Дзюба.
Шайки, веники, мочалка.
Все ложится на плечо,
Значит, будет очень жарко.
Будет даже горячо…
В душной бане пахло мылом и какой-то сыростью. На одной из скамеек сидел старшина и тщательно намывал свои “конечности”. Точнее — конечность. Я обалдел! Она была таких размеров, что драил он ее, приладив на колене.
Дзюба заметил мое удивление и сказал: “Это вам, мелюзге, хорошо. А мне, когда он проснется, с головой совсем плохо. Голова кружится, потому что вся кровь из головы уходит, и я чуть сознание не теряю”.
“Теперь можно объяснить некоторые ваши поступки и команды”, — негромко констатировал я. Но он расслышал и привычно гаркнул: “Наряд вне очереди!”.
Я удивился: “За что?”. Он подумал, переложил его с одного колена на другое и ответил: “За оскорбление командирского “достоинства”.
