“Боб, отойди, не мешай... — это Дасаев, конечно, не мне, а собаке говорит. У него, кстати, потрясающе красивая овчарка. — Недавно взяли, — тут же поясняет Ринат Файзрахманович, — он еще маленький совсем, три месяца. В Испании, кстати, у меня тоже была овчарка. Отдали друзьям перед отъездом: путешествие могла не выдержать”.
Россия и Испания — они, без дураков, в жизни Дасаева особое место занимают. В России — точнее, конечно, в Советском Союзе — он родился, стал вратарем “Спартака”, сборной страны, лучшим голкипером мира. И сейчас живет здесь. Вернувшись из Испании, где провел добрый десяток лет, с красавицей-женой Марией...
— Неудобно, сказать честно, к кумиру детства с таким вопросом обращаться, — начинаю интервью, — но о вас так давно ничего не слышно, что многие и не догадываются, чем вы сейчас занимаетесь. Расскажете по секрету?
— Во-первых, играю за ветеранов “Спартака”. Матчей у нас очень много. В год где-то 75—80. Жизнь почти такая же тяжелая, как раньше. С переездами бесконечными... Но я не жалуюсь. Наоборот, рад, что играю. Знаете, футбол же в душе все равно остается: смотришь по телевизору — сердце екает, сразу хочется выйти на поле... Ну и не оставляю надежды поработать тренером. С вратарями, естественно.
— На сей счет есть предложения?
— Да, есть, но называть их не буду. Все это пока на предварительной стадии...
— А с кем играет ваша команда ветеранов? Как народ принимает?
— О, народ принимает просто замечательно! Московский “Спартак” все любят. Не только Москва или Подмосковье. Мы же и за рубеж ездим — в страны СНГ и даже во Вьетнам. И практически всегда собираются полные стадионы. Приходят люди, чтобы увидеть кумиров. И хороший футбол.
— Самую запомнившуюся игру из последних назовете?
— С киевским “Динамо” — все матчи. Как в свое время это было принципиальным противостоянием, так и осталось. Хотя после игры мы — чуть ли не лучшие друзья. С Белановым, например, или с Блохиным — мы с ними вообще всю Россию объездили в составе сборной ветеранов СССР. Иногда играли даже в 15-градусный мороз. И все равно тысяч десять собиралось!
— В основном тоже против ветеранов играете?
— Не только. Иногда — с КФК, со второй лигой… Тяжело бывает.
— Но обыгрываете?
— Ну а как же! Стараемся…
— А отношения с футбольным клубом “Спартак” у вас какие сейчас?
— Нормальные. Два раза в неделю — во вторник и четверг — играем с руководством: Червиченко, Шикунов... Романцев? Нет, он не приходит... Зарубы идут — будь здоров!
— Ну а вы, как всегда, в воротах?
— Да. Раньше иногда играл в поле. Потом решил встать все-таки в “рамку”. Вратаря-то у нас больше нет. Приходится мне отдуваться.
— И по-прежнему кладете в ворота свою знаменитую сумочку?
— Уже нет: фарт сейчас так сильно не нужен. Не та ответственность. Но если что-то будет серьезное, может, и положу снова…
— Там действительно Коран лежал?
— Да, хотя в наши времена говорить об этом было нельзя. Но Бесков знал об этом, как, впрочем, и Лобановский. Многие знали… Я ведь еще когда был маленьким, отец водил меня в мечеть. Конечно, не могу сказать, что я религиозный фанатик. Но своя кровь есть своя кровь... Кстати, помню, в то время был один случай. Пошел на праздник в мечеть. А на следующий день меня вызвали в ЦК комсомола, начали выговаривать: “Другие-то ходят — ладно. Но ты — отдельный разговор. Такой известный человек, тебя все знают. Представь — напишут где-нибудь в зарубежной прессе. Что получится?”
— Сейчас, наверное, даже смешно об этом вспоминать…
— Да уж, молодежь, наверное, и не поверит…
— А в то, что, когда вы начинали в “Волгаре” астраханском, приходилось конкурировать с зятем начальника местного УВД? И от тренера именно его требовали ставить в состав?
— Вы знаете, не думаю, что из-за этого требовали. Просто наш вратарь Юрий Маков — он уже был возрастной. Опытный. Проверенный. Но я в то время подавал, как говорится, большие надежды. Федор Сергеич Новиков, который тренировал нас, верил в меня. И вот Маков по каким-то семейным делам не смог поехать в первые две поездки. Грозный — Пятигорск, по-моему… Новиков меня поставил. Довольно неплохо отыграл. Правда, в Пятигорске за 10 минут до конца получил травму. Первый мой мениск... Обидно было — не передать. Думал: вот так, не успел начать — и сразу закончу с футболом.
— В то время мениск серьезным делом казался…
— Но благодаря врачам, которые делали операцию, руководству команды, которое вновь в меня поверило, да и тому, что я сам очень хотел играть, удалось восстановиться и выйти на прежний уровень... Потом Маков сам понял, что пора уступать дорогу молодежи. Помогал мне. Я ведь какое-то время вообще один из вратарей в команде был. Месяца три. И даже когда в “Спартак” первый раз на просмотр поехал, дня на четыре, и Бесков не хотел меня назад отпускать, я сказал: “Константин Иванович, я не могу не поехать в Астрахань, потому что там больше вратарей нет. У нас сейчас три игры домашние”. Я пообещал тренеру, что отыграю их, а он за это время найдет какого-нибудь вратаря. Так и вышло...
— А правда, что “Спартак” тогда на две группировки был разделен?
— Да. Я когда пришел — сразу было видно, что две группировки в команде: Прохорова и Ловчева. На поляне-то все друг с другом, конечно, играли, а вне поля не общались.
— Вы к кому примкнули?
— Ни туда и ни сюда. Для меня в этой ситуации не было правых и виноватых. Я думал о другом: как играть лучше, чем Прохоров, как завоевать место в основном составе? Поэтому старался больше заниматься футболом, а не этими делами...
— И когда все это закончилось? В 78-м?
— Да, когда вышли в высшую лигу и пошли проигрыши (первые пять или шесть туров провалили — точно сейчас уже не помню), тем более Прохоров еще там неудачно сыграл, тогда и поставили меня. Сыграли в Ворошиловграде — 0:0. И у “Локомотива” выиграли — 1:0. После этого Константин Иванович увидел, что у него есть первый номер, и убрал из команды Прохорова. Потом уже Ловчев ссорится с Бесковым. Константин Иванович убирает и его... И никаких группировок лет десять точно больше не было.
— Слышал, что на сборах в Болгарии вы пропустили мяч с центра поля...
— Был такой момент. Ну, может, не с центра поля — чуть поближе. Очень неудачно сыграл — видно, из-за нервов. Но Бескова это не обескуражило. Мы же ту встречу выиграли со счетом, по-моему, 12:1!
— Кто-то из бывших ваших партнеров однажды сказал: “В “Спартаке” было только два человека, которым Бесков прощал все: Черенков и Дасаев”.
— Это, наверное, действительно так. Хотя если Федор — человек очень мягкий, часто стеснялся высказаться, то я мог до Константина Ивановича свое мнение доносить. И Бесков прислушивался...
— Хотя не все у вас было гладко...
— Да, конечно. Как вообще десять лет без конфликтов прожить? Но главное — у Константина Ивановича был строго индивидуальный подход. Кому-то он выскажет все на собрании, кому-то — наедине. Понимал, с кем как лучше общаться... Потом он всегда к нам прислушивался: тренерский совет создал — там было обычно 5—6 игроков. Каждый высказывал мнение по тому или иному футболисту. Или, если плохо играем, соберет: “Ну чего поменять в тренировочном процессе?”
— И менял?
— Да, и это помогало. Через какое-то время, правда, снова свою линию гнуть начинал. Но как только опять проблемы начинались — вновь нас собирал...
— В одном из ваших интервью прочитал фразу: “Никогда не чувствовал такой уверенности в себе, как на чемпионате мира в 82-м...”
— Ну, наверное, это не совсем так. В Астрахани все началось: там я себя ну так уверенно чувствовал — словами не передать! Потом эта уверенность перешла со мной и в московский “Спартак”. Хотя меня отговаривали: мол, не ходи, там сам Прохоров. Бесполезно — я же чувствовал, что его переиграю. Боязни не было никакой!
Ну а что до чемпионата мира в Испании... Помню, когда проиграли бразильцам в первом матче, у меня слезы были на глазах. На поле еще держался, а пришел к себе в комнату и дал волю эмоциям. Думал: “Ведь если мы не пройдем дальше, не смогу себя зарекомендовать!” Прошли все-таки: Новую Зеландию обыграли, с Шотландией миром разошлись... Потом Бельгию победили, а из-за ничьей с Польшей в полуфинал не прошли. Вообще, игра та у нас не получилась. Может, тут разногласия в тренерском составе сказались, может, просто ребята перегорели...
— Потом сборную возглавил Лобановский...
— И тут не то чтобы уверенность пропала, просто ситуация изменилась. Потому что, не дай Бог, ошибусь — а за спиной моей ведь Виктор Чанов. Хотя у нас всегда отношения дружеские были и будут. Витя не обижался, что он второй. Но я играл фактически без права на ошибку. Это тяжело...
— С большей досадой 86-й вспоминается или 82-й?
— 86-й. Если в Испании мы хоть по своей вине не прошли дальше, то в Мексике... Ну все же в курсе, наверное, в чем дело было. Ту игру с бельгийцами на линии судил испанец, а мы в случае победы выходили как раз на них. А они-то нас боялись! Помните, какая у нас тогда команда была? Одни киевляне чего стоили! До начала чемпионата еще, помню, с Лобановским разговаривали. И он сказал: “Ринат, можем ли выиграть, не знаю, но в полуфинале будем”. Да мы в этом и сами не сомневались!
— Мне всегда интересно было: в тот момент, когда Кулеманс забивал тот роковой второй мяч, вы видели, что он в офсайде или потом, на повторе, обратили внимание?
— Конечно, видел. Там офсайд два метра был! Но куда хуже то, что я увидел, как тот испанский судья поднял флажок. Это меня немножко и расслабило. Если б до конца эпизод доиграл, может, и отбил бы этот мяч... А так — он, испанец этот, вдруг резко опустил флажок. Представляете? И я не успел собраться. Обидно, но что делать...
Это же и потом продолжалось. С Аргентиной в 90-м — Марадона рукой мяч из ворот выбивает, а судья не обращает ну никакого внимания... Я вот сейчас смотрю иногда футбол — да если бы нас так судили, как сейчас российскую сборную, я сто процентов даю: и в 86-м были бы в полуфинале, и в 90-м прошли бы дальше!
— А с Евгением Леоновым вы после какого чемпионата подружились?
— С Палычем? После первого моего, в 82-м. И он там был, и Ножкин... Как раз приезжаю домой потом, в Астрахань. А мне говорят: “Знаешь, здесь Леонов на гастролях”. Поехали в театр. Дождались, пока закончится спектакль. Он вышел, я к нему: “Палыч, давай к нам...”
— А вы на “ты” были?
— Да, он не любил, когда к нему официально обращались, считал себя молодым... Погуляли тогда на славу. Там такой момент еще был — вообще потрясающий. Мы когда пришли, женщины наши за столом сидели. Чай пили. Заходим — и они сразу на кухню. Палыч удивился: “А чего это они?” Отвечаем: у нас, у татар, так принято, мужчины сели за стол — женщины ушли. А он: “Ну все, надо с вас пример брать. Домой приеду — тоже введу этот обычай”.
— Вы всегда дружили с известными артистами...
— Да, был даже такой знаменитый эпизод. У меня — свадьба, а у Фатюшина с Ромашиным в этот день спектакль. Ну что делать: придумали какой-то благородный предлог, отпросились у Гончарова... Так через день ему принесли газету, в которой было написано о моей женитьбе. А там черным по белому: “Присутствовали актеры Фатюшин и Ромашин”. Ох и устроил Гончаров им взбучку!
— Сейчас у вас жена испанка?
— Да, Мария... Говорим с ней дома в основном по-испански. Но она уже и по-русски хорошо понимает. А дети — те на обоих языках говорят хорошо.
— А в школу какую ходят?
— Сын, Мигель, ходит в русскую школу, в шестом классе сейчас. Дочка, Беатрис, — в садик. В этом году только в школу пойдет.
— Детишки уже адаптировались?
— Да, особенно Мигель. Друзей у него — куча... Жене тяжелее. Никак к нашему климату не привыкнет. То морозы, то грязь, то слякоть... Правда, часто ездим в Испанию. В Севилью, конечно: там у нас квартира, у нее — родители, братья, у меня — друзья...
