Актер Владимир Баталов рассказал неизвестные подробности о Фаине Раневской (мне, во всяком случае, не доводилось о них читать ни в одном из посвященных ее жизни изданий). Она говорила: “Когда умру, не пишите на могильной плите ни имени, ни звания, ни дат, а только: “Умерла от омерзения”.
В “Метрополе” за одним из столиков сидела Фаина Георгиевна со знакомыми, и с ними еще один известный актер. Принесли счет, который Раневская оплатила. Известный актер лишь что-то промямлил, но денег не выложил. Раневская сказала:
— Естественно, кавалер всегда платит за дам.
Владимир Баталов дружил со многими знаменитостями. Был на последнем спектакле в Камерном театре — вскоре после этого театру присвоили имя Пушкина. В том спектакле принимала участие жена изгнанного Таирова — знаменитая Алиса Коонен. Спустя некоторое время Баталов ехал с ней в такси. Она назвала адрес. Шофер сказал:
— Это где театр Пушкина?
Коонен ответила:
— Не знаю такого театра. Там есть храм. Вот туда, где церковь, мне и нужно.
Владимир Баталов — кроме того и коллекционер редких и неожиданных словечек. Он запомнил, как в театре оперетты режиссер говорил исполнителю главной партии:
— Вам нужно идти в оперу. И петь арию Ленского. Вы — лирический герой. У вас — бесх...вый голос. А наши зрительницы должны обмирать от желания. Главный персонаж должен быть прежде всего мужчиной.
Елизавета Ауэрбах (кто не помнит: она была исполнительницей ею же сочиняемых коротких рассказов) говорила Баталову, что однажды решила прочитать со сцены не смешную, а серьезную свою новеллу. В зале после этого воцарилась напряженная тишина. (Дело было на концерте для участников съезда медиков.) Через некоторое время за кулисы ворвалась работавшая с Ауэрбах администраторша (она курировала или, точнее, цензуровала выступления артистки по линии бюро пропаганды Росконцерта) и закричала: “Кто вам позволил?!” Ауэрбах сказала: “Но ведь вы не слышали моего выступления”. Дама с угрозой произнесла: “Я слышала, о чем была эта тишина!”
Те, кто постарше, помнят популярный эстрадный дуэт — Шуров и Рыкунин, удивительно долго существовавший на сцене. Оба актера и в преклонные годы выглядели великолепно. Баталов спросил Шурова: “В чем секрет вашей молодости?” Шуров ответил: “Я никогда в жизни не слышал слова “нет”. Слово “нет” очень старит”. (Для сравнения: Андрей Волчанский с подобным вопросом обратился к Евгению Самойлову — звезде экрана и труппы Малого театра: “В чем секрет вашей неувядаемости?” Актер ответил: “Каждый день я выпивал по сто граммов и никогда в жизни ни о чем не задумывался дольше, чем на пять минут”.)
Владимир Баталов рассказал про известного проктолога Рожнова. Заходила речь о популярной певице или знаменитом поэте — он поперек светской беседы говорил: “А у него рыхловата”, “А у нее совсем плохая...”, имея в виду предмет своих медицинских интересов. Для него не существовало чинов и званий: посол дружащего с нашей страной государства мог лежать в коридоре, а отдельную палату занимала приехавшая из глуши полуграмотная женщина. Рожнов говорил: “Ничего, этот перебьется, а она — тяжелобольная”. Его правило было: “Главное — боль, а чины и звания — на десятом месте”. Специалист он был превосходный. Когда заболела королева влиятельной европейской державы (по проктологической части), на операцию был приглашен именно Рожнов. Он выдвинул условие: поедет — если вместе с ним отправится весь его больничный персонал. “Потому что я не могу объяснять новым людям свои привычки, а мои знают и понимают малейшее шевеление бровей и что я хочу сказать — еще когда я не произнес ни слова”. Гонорар за ту операцию он получил высокий и все деньги отдал на строительство нового больничного комплекса, о котором мечтал. Было это в советские времена, можно только представить, каких усилий стоило пробить стройку. Когда же возведение корпуса началось, сам Рожнов тяжело заболел. Он знал: его болезнь неизлечима. Но распорядился, чтобы его больничную койку разместили в его же клинике, на верхнем этаже. Отсюда он мог видеть, как продвигается дело его жизни, как растут этажи. И эта картина дарила ему счастье.
