Ему легко достаются роли, о которых сотни его коллег по цеху только мечтают. Гамлет, Орест, Ван Гог, Хлестаков, графоман Гуров — герои чудаковато-надломленные, с доброй примесью сумасшедшинки.
Заслуженного артиста РФ Евгения Миронова режиссеры любят. Он умудряется громко говорить “я” даже в весьма второстепенных ролях. Так было в картине Дениса Евстигнеева “Лимита”, так случилось и в “Доме дураков” Андрея Кончаловского.
А кто несколько лет назад мог бы предположить, что в отечественном кинематографе способен появиться еще один Миронов? Рассказывают, Мария Владимировна — мать знаменитого Андрея Миронова — в первый же день появления Жени во МХАТе подошла к нему и строго сказала: “Миронов может быть только один”. И только после фильма “Любовь” Тодоровского она решила, что второй Миронов вполне допустим...
Лауреат Государственной премии России, премий им. Станиславского, “Триумф”, “Хрустальная Турандот”, “Кумир”, “Кинотавр”, “Ника”, “Чайка” (это далеко не полный перечень) Евгений Миронов если уж не гениален, то талантлив исключительно.
И вот очередная премьера — “Идиот”, где Миронов, естественно, Мышкин. Сам Евгений говорит, что долго не мог осмыслить образ до конца.
— Я не мог понять, почему все считают его идиотом. Мы шли с Володей Машковым, и я рассуждал о роли. Внезапно раздался такой визг тормозов, какой, наверное, только в кино бывает. Оглядываюсь — оказывается, нас только что чуть не сбил “Мерседес”. За рулем очень красивая девушка, которая, естественно, ругается. Что она говорит, не слышно, окна закрыты. И тут девушка приближает лицо к стеклу почти вплотную, и по губам отчетливо читается: “Идиот!”.
“То, что вы увидите в картине, это вершина айсберга, — делится впечатлениями о работе с Мироновым его партнерша по фильму Анастасия Мельникова. — Женя приходил на площадку и говорил режиссеру Бортко: “Владимир Владимирович, давайте я сделаю этот монолог так, как я его представляю”. Он делал, и все мы замирали на полчаса, потому что это было настолько неповторимо, что жалко было что-то упустить. Владимир Владимирович, естественно, говорил, что он видит Мышкина в этом эпизоде совсем другим. И через десять минут мы лицезрели нечто диаметрально противоположное, но не менее гениальное”.
— Жень, вы сны видите?
— Да.
— А запоминаете?
— Иногда.
— Самое страшное ощущение во сне?
— Когда сон разума порождает чудовище, которое описать невозможно. Это что-то такое нереальное, бездна, в которую я боюсь даже заглянуть.
— А сны цветные?
— Нет, но и не черно-белые. Они коричневатые.
— Ваши герои, прямо скажем, люди странные. Не страшно влезать в психологию такого человека?
— Страшно, но увлекательно. Если бы мне это было неинтересно, я бы этим не занимался.
— Вы раскладывали Гамлета на плохого, хорошего, трусливого, смелого. Даже боюсь предположить, сколько страниц у вас занял расклад Мышкина.
— Мышкин хороший, он идеал человека. Дальше можно тратить огромное количество листов на то, как князь меняется и что с ним происходит. Мне было интересно сыграть весь его путь — от идеала и до конца. Мышкин ведь натура тонкая, он остро чувствует боль человека рядом и сразу реагирует, протягивая руку. Но и какие-то выводы для себя делает. Мало того, у него потом по отношению к себе развивается комплекс — Мышкин кажется себе слишком хорошим, и это плохо. Так он думает.
— Оля Будина хорошо сказала: таких, как Настасья Филипповна, надо или на технических вещах делать, или потом в дурдом на реабилитацию ложиться. Вам после Гамлета, говорят, санаторий потребовался.
— Если с самого начала думать про реабилитацию, то и начинать не надо. Тут как? Прыгаешь в бездну, а там уж что будет. И такие роли дают возможность прыгнуть. Мне дан автор и дан герой, о котором я на самом деле никогда не мечтал. Мне не хотелось играть ни Мышкина, ни Гамлета. Только столкнувшись с ними вплотную, я открывал для себя, почему их мечтают сыграть все артисты мира, из-за чего идет такая война за эти роли. Хотя я в этой борьбе не участвовал, мне повезло.
— А как же пробивать себе дорогу? Может, поэтому у вас с кино, в отличие от театра, как-то не слишком удачно складывается?
— Что вы имеете в виду?
— Маловато как-то киноролей.
— Уж лучше меньше, да лучше. Или хорошенького понемногу. Много качественно не бывает, разве не так?
— История с “Мерседесом” забавна. Вообще часто попадаете в подобные ситуации?
— Легко. Я неадекватен, когда нахожусь в рабочем состоянии. Близкие мои по этому поводу постоянно подшучивают. Герой, видимо, как-то проецируется на человека, который его играет. Мы ехали в Москву с Володей Машковым в соседних купе, и меня обокрали. И я говорю: “Мы ехали в одном поезде, в соседних купе, почему же обокрали все-таки меня?”. А Володя смеется: “Ну ведь ты же Мышкина играешь!” Все, что со мной случалось в последнее время, так или иначе было связано с этим героем. Хотя это не означает того, что, когда играл Гамлета, я кого-то убил.
— Есть артисты, которые после работы легко уходят домой, потому что роль оставляют на площадке. У вас, значит, не так?
— Тут, понимаете, нельзя выключиться из розетки. Кстати, о снах... Когда я репетировал Гамлета, мне снились сцены и как их можно делать. На репетиции я рассказывал это Штайну. Мы даже что-то взяли из одного сна. Это, может быть, и не сны были, а продолжение безумной и тяжелой работы, от которой мозг не мог отключиться.
— Следовательно, помимо “Мерседеса” и кражи в купе и другие ЧП случались...
— Владимир Бортко утвердил меня на роль в “Мастере и Маргарите”. Меня предупреждают, что роман странный; с артистами, которые принимают участие в проектах, связанных с “Мастером”, всякие неприятности происходят. Я серьезно к этому не отнесся. Ну в самом деле что за ерунда — приметы, неприятности… Роль хорошая, и больше меня ничто не интересовало.
Поехал к Бортко. Меня нарядили, сфотографировали, и я подумал: “Как хорошо, что ничего не приключилось, значит, и вправду все придумывают, накручивают, пену взбивают”. А в этот вечер у меня была творческая встреча в моем любимом кинотеатре “Аврора”, представляли нашего “Ревизора”, я, как исполнитель главной роли, выступал.
Все идет хорошо — зрители принимают, цветочки на сцену несут, ухожу под аплодисменты. После моего выступления должен начаться фильм, но я слышу, что в зале происходит что-то невообразимое — крики возмущенные, голоса недовольные. Я насторожился. Думаю: что бы это могло означать?
Тут ко мне подходит белая как полотно директор кинотеатра и говорит: “Жень, ты привез “Ревизора” с Игорем Горбачевым, фильм 1952 года”. Дело в том, что мне в Москве загрузили фильм и попросили его передать. Словом, непонятная и глупая накладка получилась. Зрители, кстати, картину все равно посмотрели.
После всего едем отмечать мой творческий вечер. Хозяин ресторана решил проявить внимание и обслужить нас сам. Я уже подумал, что не стоит расстраиваться, накладки случаются у всех, и заказал себе какое-то абсолютно немыслимое блюдо. Хозяин ресторана нес его через весь зал, и, когда он подошел к нашему столику, поднос опрокинулся. Все, что на нем было, осело на моей белой рубашке, костюме и голове. Меня пошли отмывать, и я подумал: “Ну что ж? Значит, и такое бывает”.
В этот же вечер мне надо было вернуться в Москву, билеты, естественно, покупались туда-обратно. Я прихожу на платформу, ищу нужный поезд. Не нахожу. Подхожу к проводнице, причем эдаким Евгением Мироновым, и спрашиваю: “А где поезд номер четыре?”. Она отвечает, что в Москве. Я не понял — билет же есть! Оказывается, мне купили два билета в один конец — из Москвы в Петербург!
А у меня на следующий день спектакль, то есть обязательно надо уехать! Еле уломал проводницу. Ехал в самом углу на верхней полке. Так закончились мои пробы на фильм “Мастер и Маргарита”...
— В новом фильме снова работаете с Владимиром Машковым, говорят, вы друзья. А конкуренции между вами никогда не было?
— Нет, мы слишком разные. Он рыжий клоун, я белый. А во-вторых, когда на площадке талантливые люди (это я не про себя, а про то, как мне повезло), тогда возникает очень странное состояние — там нет монстров и нет мэтров, все стремятся к единому. И умение объединяться в работе — качество действительно талантливого человека. Я, когда увидел Инну Михайловну Чурикову, был потрясен тем, что она, как студентка, задавала вопросы, дотошно просила, чтоб ей объяснили все мелочи и детали. Она пыталась понять свою героиню до конца, уяснить все, что было в ней важно, и без этого не могла продолжать работу. На “Идиоте” мэтров не было, были необыкновенно талантливые люди. Мне везет на настоящих артистов. И к Володе это имеет самое прямое отношение. Он из тех людей, с которыми мне всегда легко, потому что успехи не сделали его упакованным в шоколад, он все время чего-то хочет, ищет.
— Страшно стать растиражированным и в шоколад упакованным?
— Да, я думаю, это смерть. Смерть для артиста, в частности.
— Почему вы отказались от участия в спектакле “Чикатило”? Сюжетик-то, мягко говоря, необычный.
— Извините, это не обсуждается. Там нет никакого смысла, там вообще ничего нет, кроме матерных слов, которые я должен был бы произносить, сидя на унитазе.
— То есть легко отказались?
— Никак. Мне принесли пьесу, которую я сразу же отдал и вымыл руки.
— Читаешь про вас, и как-то все слишком идеально получается. Обычно про таких говорят…
— …в тихом омуте черти водятся.
— На самом же деле Евгений Миронов...
— ...далеко не идеальный. Во мне много всего намешано, и объяснить вам я это не смогу, потому что очень плохо себя знаю. Но, знаете, для артиста это очень хорошо, потому что с каждой ролью я себя изучаю. И нахожу в себе то, о наличии чего не подозревал.
Почему вы решили, что я правильный? Потому что в интервью я рассказываю, как люблю своих родителей и сестру? Да, я их действительно очень люблю. А придумывать какие-то жуткие истории, имидж хулигана себе создавать мне скучно. Какой я на самом деле, знают только мои родные. И потом мне так безразлично, что люди думают обо мне лично... Мне интересно, что думают про мои работы. Кстати, узнать, какой я, легко по моим ролям, а они достаточно разные: отрицательные, положительные. И моя суть — в работе, я — там, не могу закончить спектакль, щелкнуть выключателем и вдруг стать самим собой.
— Очень люблю “Дневник его жены”. Гуров ваш — очень жалкий тип, позволяющий унижать себя постоянно, он на это идет из-за Веры. Смогли бы так же?
— Так не смог бы. Разве что ради большой любви, но и то может быть, а не наверняка. Человек может смириться и жить в обстоятельствах жалких еще и из-за страсти, потому что не может владеть собой.
— Давайте о простом. Девушку способны два часа под дождем прождать?
— Я однажды ждал на морозе в минус двадцать с девяти вечера до двух ночи возле метро “Аэропорт”. И представьте, с гвоздиками.
— Страшно представить, во что цветочки превратились.
— (Смеется.) Описать нельзя. Но я их берег, бегал греть в кабинку телефона-автомата, дышал на них. Словом, время проводил нескучно.
— Подвиги хорошо совершаются по молодости. А сейчас могли бы так же?
— Конечно.
— Ваша мама по телефону — сущий рентген: кто такая, что за издание, на какую тему… Она вас отгораживает от чужого глаза как мама или по каким-то другим соображениям?
— Конечно, как мама, я же ее сын. И маме, как и любой другой, хочется, чтобы вокруг меня были только хорошие люди, чтобы меня не обманывали, чтоб я всем подряд не доверял.
— А по работе советы какие-то дает?
— Я всего “Идиота” вместе с ней учил. Тексты там громадные, и, если б не мама, я б учил их круглосуточно. Она очень мне помогла.
— Через соблазн “легкого хлеба” проходить приходилось?
— Конечно. Стараюсь от этого удерживаться, но иногда не получается. Потому что я, как и все, живу в мире, в котором есть быт.
— Какие свои работы можете назвать провальными?
— Треплев в “Чайке” во МХАТе. Несмотря на то что это был ввод, мне не удалось сделать то, что хотелось бы. Но работа продолжается.
— Не слишком ли к себе критичны?
— Может быть...
— Сериалы предлагают часто?
— Нет, потому что все знают, что я отказываюсь. Роль должна быть мне интересна, я должен чувствовать, что в этом есть что-то новое, тогда соглашаюсь. Выбор по большому счету происходит на уровне интуиции.
— Вся наша жизнь построена на датах. Самые важные из ваших?
— У меня в жизни три даты — это дни рождения моих родителей и Новый год, все остальное я путаю безбожно, включая собственный день рождения. Однажды я ехал в поезде и, когда мне вдруг начали дарить подарки, был очень удивлен. Оказывается, у меня праздник, а я думал, что день рождения должен быть дня через два.
Я существую в таком потоке, что действительно забываю цифры, которые следует помнить. Друзей обижаю тем, что их важные даты забываю.
— Уже определили для себя профессиональный максимум?
— Не останавливаться. Этого я очень хотел бы.
— Жить и умереть на сцене?
— Ой, это такие громкие слова. Умру я там, где Господь решит.
— Вы верующий человек?
— Да. Но говорить об этом не буду.
P.S. После интервью меня поймали вездесущие Женины поклонницы.
— Мы видели, вы с Мироновым долго разговаривали. Ну и как он?
— Как Мышкин!
