В детстве ему было приятно слышать, что у него есть такой знаменитый тезка. Алексей Баталов. Звезда, кумир поколений. Но и в школе, и в техникуме никто и не пытал о степени родства: ясно, где Москва, а где — Сибирь. А вот когда герой поступил в институт — измучили вопросами и намеками. Сначала он твердо отнекивался. Мол, однофамилец. Потом хохмил, что сын. Внебрачный. Потом снова — что однофамилец. Устал аж... Умные люди советовали по окончании института взять псевдоним. Он подумал-подумал и... отказался. Фамилия-то своя, родная, красивая, такая хорошая. К тому ж один знакомый старый актер изрек: “Сереж, не надо менять. Главная твоя задача — не посрамить эту фамилию”. Вот и старается.
Из досье “МК”:
Сергей Баталов. Артист театра и кино. Родился 19 апреля 1957 года на Урале в городе Ирбите, учился в авиационном техникуме в Омске. Закончил ГИТИС в 1980 году (курс В.Андреева). С 1982 года работал в театре на Малой Бронной с Сергеем Женовачом (“Король Лир”, “Панночка” и др.). С 1979 года снялся почти в сорока картинах: “Ширли-мырли”, “Облако-рай”, “Мелкий бес”, “Циники”, “Полицейские и воры”, “Хочу в тюрьму!”, “Артист и мастер изображения”, “Повелитель луж”, “Под Полярной звездой” (приз за лучшую мужскую роль на кинофестивале “Созвездие-2001”), в сериалах “Закон” (РТР), “Госпожа удача” (РТР), “Русский водевиль”. В настоящее время работает в антрепризе, играет во МХАТе им. Горького (“На дне”, постановка Валерия Беляковича), снимается в сериале “Баязет” по роману В.Пикуля. Семья: жена Зоя — реквизитор театра на Таганке, дочь Катя (15 лет).
— Сергей, о тебе всерьез заговорили после фильма “Облако-рай”, где ты так “вкусно” сыграл Федора. До фильма Досталя ты снимался в ролях второго и третьего плана. Как тебя нашел Досталь?
— Там получилось очень интересно. Он не знал меня до этого. Ассистентка увидела меня в спектакле Женовача “Иллюзия” — там я играл столетнего старца (по-моему, это один из лучших спектаклей Женовача). И пригласила на встречу с режиссером. Мы встретились, сделали пробы... Я сразу почувствовал, что получится.
— Почему?
— Работалось потрясающе. У Досталя есть такая особенность — он умеет подбирать артистов. У него все артисты на месте. На “Облаке” был просто идеальный подбор. Каждый дополнял друг друга. И по человеческим качествам, и по профессиональным... Андрей Жигалов, Ирина Розанова, Алла Клюка, Владимир Толоконников, Анна Овсянникова... Мы очень сдружились... Были все тогда молодые, красивые, добрые... Классная компания. Съемки проходили в Петрозаводске — каждый вечер собирались, обсуждали, репетировали. И на следующий день снимали... Сложилась такая творческая атмосфера... Помню, мы снимали на улице в Петрозаводске. Все население высыпало, люди смотрят, наблюдают. И вдруг подходит к нам какой-то мужик и спрашивает: “А артисты-то когда приедут?”
— Лучший комплимент...
— Да... Для них артисты — это Мордюкова, Тихонов, Стриженов, тот же Баталов, Русланова. Вот это Артисты. А тут вдруг какие-то сомнительные личности. Они нас приняли за своих. Да, это был комплимент...
— Что за приз фильм получил в Женеве?
— Вообще дома у Досталя весь подоконник в призах за этот фильм. Семь-восемь, не меньше. Но для нас, актеров, было приятнее всего получить признание на актерском фестивале в Женеве “Звезды на завтра” — там дают каждый год приз за лучшую мужскую и женскую роль молодым артистам. В свое время эти награды получили Наталья Негода, Владимир Машков, Евгений Миронов. Они сделали для нас, пятерых артистов — Иры, Аллы, Андрея, Володи и меня — исключение. Дали денежный приз. Было очень приятно такое признание коллег.
— Тебя с детства тянуло на сцену?
— Выходит, что так... Ирбит хоть и маленький городок, но старинный. И знаменит был своей ярмаркой — второй по значимости после нижегородской. Так как приезжали купцы — нужен был свой театр. И его построили очень давно. И бабушка в четыре года отвела меня на сказку “Конек-Горбунок”. Я отчетливо помню свои яркие впечатления от этого спектакля. До сих пор. Даже некоторые мизансцены — хотя тогда, конечно, я не знал, что такое мизансцены. Мне тогда так все врезалось в память, что потом, в шесть лет, я убегал в самоволку на концерты артистов в городском парке... И меня родители все время искали. И не могли понять, в чем дело, — я никому не признавался в своей любви к театру. Думал, что полюбил театр как зритель и никак не помышлял, что встану на сцену, по ту сторону баррикад.
— И как же это произошло?
— Когда я поступил в авиационный техникум. Там был театр-студия. Преодолев ложную скромность, я записался. Там не хватало ребят. И мне досталась роль хулигана в спектакле “Звонят, откройте дверь” по Алексину. А так как я был очень скованный, то не думал об актерской судьбе. Мне было просто интересно приходить на репетиции. По-современному говоря, тусоваться.
И вдруг я случайно узнаю, что режиссер хочет заменить меня и мою роль отдает девчонке! Потому как я вроде не справлялся на репетициях. И так мне это обидно стало! Я так разозлился, что пришел вечером домой и стал до седьмого пота учить роль.
Ведь что такое актерство? Труд, труд и труд. На следующий день пришел на репетицию — и режиссер меня просто не узнал. Он был в восторге. Видимо, ситуация задела мои амбиции, произошел какой-то сдвиг. И когда спектакль вышел, на фестивале “Театральная весна” в Омске я получил за эту небольшую роль диплом первой степени.
Ну а когда закончил авиационный техникум, поехал с друзьями “посмотреть Москву”. И заодно решил попробовать поступить — не очень всерьез. В результате я поступил, а друзьям не повезло. И они, конечно, обиделись.
— Неужто вовсе не готовился?
— Я-то не думал, что это всерьез. Ведь после техникума по советским законам нужно было отрабатывать еще три года. Я должен был строить самолеты на авиационном заводе... Но меня приняли в виде исключения и разрешили учиться без отработки. Судьба так закрутилась, что я оказался в артистах.
— Сергей, вспомним твою работу в комедии Лонского “Артист и мастер изображения”. По-моему, там такой смех — сквозь слезы...
— Мы должны были сниматься в паре с Геной Назаровым. С ним мы очень хотели вместе сняться в кино. Сидели вдвоем в одной гримерке в Театре на Малой Бронной и все думали: вот бы нам вместе сняться — один такой длинный и худой (это я), другой такой маленький (это он). Пат и Паташон.
Когда нас утвердили у Лонского, обрадовались — вот наконец-то вместе будем работать. Но судьба так сложилась... Начались съемки — и через три дня у Гены случился приступ с почками. Режиссер очень переживал. Мы ждали дней десять, думали, что все обойдется, но врачи сказали, что это надолго, что нам надо искать другого актера. Поэтому взяли Андрюшу Ильина, замечательного актера, классного партнера, которого редко встретишь. Но мы с Геной все-таки не оставляем идею. Бог даст, еще поработаем, снимемся вместе.
— А ты сам знаешь это состояние безработицы и безнадеги, о которых идет речь в фильме?
— А то! В тот период, когда я там снимался, я как раз ушел из театра. Все будто совпало. Я стал безработным. Мне очень нравится этот фильм потому, что он как раз про то, что сейчас происходит в искусстве. Про безработных художников — в данном случае актера и оператора. Они не знают, куда податься. Кстати, мы с художницей, подумав, во что же одеть моего артиста, вспомнили, что я сам — безработный артист. В результате я снимался во всем своем.
— Кстати, о безработице. Не жалеешь, что ушел вслед за Женовачом из театра на Малой Бронной?
— Я шестнадцать лет отработал в этом театре и привык к нему. Это замечательный театр, я хотел бы там играть и дальше. Но так судьба распорядилась, что, когда Женовач ушел из театра, несколько артистов, и я в их числе, тоже ушли. Причем не задумываясь. Я не жалею об этом. Если у Женовача сложится свой театр — я к нему вернусь. Надеюсь, что наша компания снова соберется. А пока у меня есть антреприза.
— Ты считаешь себя комиком?
— Посмотри на меня — разве я Ромео? Конечно, в кино меня воспринимают как комедийного острохарактерного артиста. А в театре, кстати, я играл роли и драматические, и даже трагические — Вафлю, например, в “Лешем”. Все-таки мне ближе трагикомическое амплуа. Мне нравятся пьесы, где переплетаются и юмор, и драматические, и комедийные ситуации. Как, скажем, у Оскара Уайльда. Или у Бернарда Шоу.
— А вот у Максима Воронкова в картине “Под Полярной звездой” ты сыграл бывшего зэка, человека с богатой судьбой...
— Мой герой и воевал, и дважды сидел... По судьбе ему досталось очень сильно. Много что за его плечами... И в то же время это человек с юмором. Он помогает всем и любит всех, кто рядом. Мне было очень интересно работать — в кино я такой роли раньше не получал. Хотелось доказать, что я не только комедийный, но и драматический артист. Кстати, критики это оценили, ко мне подходили и говорили: “Ты, оказывается, хороший драматический артист”. Приятно, конечно.
Этот сериал сейчас идет по ТВ. Я его даже иногда смотрю, хотя раньше видел его на различных премьерах. Да и кассеты у меня с этой картиной имеются. Так что, если уж очень захочется посмотреть на себя, любимого, могу запросто включить видеомагнитофон. Но иной раз, признаюсь, все же не могу утерпеть и включаю телевизор. Это такое магическое ощущение, когда понимаешь, что вместе с тобой картину смотрит вся страна. Мне приятно смотреть картину, ведь благодаря ей я объездил почти весь Север.
— Какие они, северяне?..
— Ой, да там вообще Советский Союз. Все люди — братья. Когда мы приехали на съемки в поселок Лонг-Юган, местные за нами ходили буквально след в след. Даже на ночные съемки собиралась целая толпа. Помню, Саша Семчев, бедный, замерзший, в перерыве жалобно так простонал: “Сейчас бы картошечки жареной”. Так через полчаса мужичонка какой-то притаранил нам целую сковороду картошки с мясом. Режиссер в бешенстве: “Кто это?” — “Так ребята картошечки просили”, — говорит. Идешь мимо берега утром на съемку — рыбаки обязательно рыбкой угостят. Семчева там вообще на руках носили. Только реклама пива прошла с его участием, так он на одних только бутылках раздал, наверное, сотню автографов.
Мы снимали фильм про 70-е, так впечатление, что ничего там с тех пор не изменилось. Так же живут люди, так же мечтают, поднакопив деньжат, уехать жить на юг и так же не уезжают. С Севера нужно очень аккуратно переезжать. И только в Среднюю полосу. Ведь, знаете, как было. Работали там люди несколько лет, потом покупали домик в Крыму и через пять лет умирали. От переизбытка кислорода.
— Кто-то консультировал, как нужно играть уголовника?
— Нет. Да в общем-то и не надо было. По типажу мой герой Егоза — вовсе не уголовник. Он человек-то неплохой. Только ему никто не верит. Печать уголовника ведь не сотрешь. Вот он и мается, мечется, пытаясь доказать людям, что не верблюд. Кстати, на премьеру фильма пришел настоящий Егоза, то есть тот, с кого писался герой — книга-то основана на реальных событиях, — старичок уже лет 80. Мне говорили, что, посмотрев картину, он заплакал.
— Артисты, как и герои фильма, отправились на Север за большой деньгой? Говорят, съемки финансировал “Газпром”?
— (Смеется.) Ой, мы тоже так думали. Но никаких особых денег не заработали. “Газпром”, конечно, помогал, но платили отнюдь не много. Но я уже, честно говоря, замучился отрицать это. Все спрашивают, а доказать обратное невозможно. Так что хотите верьте, а хотите — нет.
— Два больных вопроса для актера: сериалы и реклама. Все туда хотят и ни за что в этом не признаются...
— А я признаюсь. И не краснею. Например, в “Законе” у Александра Величковского я играл следователя. Очень интересная роль. Там в 24 сериях столько драматизма, такие перипетии — любой драматург обзавидуется. Есть что поиграть — и предательство, и сложности во взаимоотношениях прокуратуры, судей и следственных органов. Столько всего намешано. Чтобы сериал получился — что главное? Чтобы режиссер, группа и каждый артист относились к этому как к серьезной работе. На экране всегда видно, халтура это или нет. Это не спрячешь, целлулоид высвечивает, мыльную оперу делают или настоящий фильм.
— А почему тебя не видно в рекламе? Неужто не зовут?
— Звонят раз в неделю. Но это палка о двух концах. С одной стороны, можно заработать деньги, получить популярность. Но другая сторона медали — ты примелькаешься, и серьезные режиссеры тебя не позовут. Знаю лично артистов, которые только в рекламе и снимаются. Засветились уже для режиссеров.
— Но есть за что?
— Зря, кстати, все думают, что в рекламе много платят. Не так уж много. И я понимаю театральных артистов, которые идут на это. Ведь если они не снимаются в кино, то у них фактически нет заработка. Поэтому я не осуждаю. Но сам ни разу не снялся.
Хотя был смешной случай. Меня позвали друзья. Это был, по-моему, 93-й год. Ира Розанова мне говорит: “Смотри не прогадай. Если уж просить — проси много”. И вот приезжаю на встречу. Меня утверждают. Я называю сумму. У них глаза на лоб и истерика — оказывается, это смета всего ролика. Просто попал в десятку. Я оказался дорогим артистом и гордо вышел вон. Уж продаваться — так задорого.
— Тебя часто узнают на улице?
— Да... Особенно после “Ширли-мырли”. Фильм прошел таким мощным прокатом, его часто крутят по телевидению. До этого я очень спокойно ходил по магазинам. Сейчас перестал. Заходишь, на тебя смотрят — а иногда бывает такое настроение, что впору бежать. А к тебе пристают.
Хотя в принципе наша профессия по сути публичная. Ты сам пошел на это и должен расплачиваться. Но мне везет: особой навязчивости не встречал. Ну, предлагали выпить, но каких-то криминальных ситуаций у меня не было.
— Вот отсюда поподробнее...
— Я могу, конечно, расслабиться в компании с друзьями. Почему бы нет? Но я прекрасно знаю, что, если у меня завтра съемка, должен быть в форме. Мне уже сорок седьмой, и до недавнего времени я не испытывал никаких проблем со здоровьем. А для артиста это главное. Если такой напряженный ритм — одна картина за другой плюс параллельно работа в театре, ты должен быть элементарно здоров на площадке.
— Тренажеры, корты, бассейны?
— Ну уж нет. Специально спортом не занимаюсь, но о здоровье думаю. И хотя бы стараюсь высыпаться, чтобы быть в форме на съемках. Бессонница, вредные привычки — все это постепенно разрушает артиста. Как и любого человека. Мы не железные. Тем более что на сцене живем иногда интенсивнее, чем в жизни...
