Мне рассказывал приятель, служивший в армии в семидесятые. Он назвал дочку Марусей. Очень просто. Отличниками строевой и боевой подготовки становились тогда исключительно под песню о том, как Маруся молчит и слезы льет, и кап-кап-кап — ну и так далее. Эта самая Маруся ребятам аж снилась в не самых скромных снах. Все были убеждены, что песня народно-хороводная. Так же, как и застольно-угарная: “Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь. Все мне стало ясно теперь”... Ну и так далее. Сказать спасибо за вклад в песенный народный сундук Зацепину, Дербеневу и Гайдаю тогда мало кто догадался. Мы это делаем спустя тридцать лет.
“Торопиться не надо”
Булгаков манил Гайдая давно. Еще со времен “Кавказской пленницы”. Тогда он собирался экранизировать “Бег”. Но не удалось. Фильм сняли другие режиссеры. В 70-е мастер вновь возвращается к идее экранизации Булгакова. На сей раз — комедии “Иван Васильевич”. Кстати, ради этого проекта Гайдай отказался от лестного предложения Рязанова взять у него постановку “Невероятных приключений итальянцев в России” и, соответственно, от поездки в Италию.
“Ненаучно-фантастический, не совсем реалистический и не строго исторический фильм” о том, что можно совершить на отдельно взятой “машине времени” в отдельно взятой советской квартире, снимали в Москве и Ростове Великом. Калининский проспект — супротив Ростовского кремля. Управдом Бунша — и его alter ego Иван Грозный. Раздвоение личности как оправданный сюжетный ход, игры со временем, цари-бояре — все это в 70-е выглядело фантастикой покруче “Матрицы” сегодня. Машину времени инженера Тимофеева придумал и сконструировал для фильма скульптор Вячеслав Почечуев, а остальными помощниками Гайдай взял коллег, с которыми делал “Двенадцать стульев”, — оператора Сергея Полуянова, художника Евгения Куманькова, композитора Александра Зацепина. И любимых актеров: Юрия Яковлева, Леонида Куравлева, Александра Демьяненко, Михаила Пуговкина, Савелия Крамарова, Наталью Селезневу, Наталью Крачковскую, Сергея Филиппова, Владимира Этуша. Кстати, с Куравлевым за роль Жоржа Милославского соперничали Андрей Миронов, Георгий Юматов, Вячеслав Невинный. С Ниной Масловой за роль царицы — Наталья Гундарева. Ну а у царя и управдома Бунши могло быть вовсе не лицо Юрия Яковлева.
“Аз есмь царь!”
“Иван Васильевич...” стал самым любимым среди всех гайдаевских фильмов для его жены, актрисы Нины Гребешковой. По иронии судьбы она там не снималась, хотя Леонид Иович и предлагал ей роль царицы. Нина Павловна отказалась в пользу Масловой.
— Сценарий по пьесе Булгакова писали у нас дома: Владик (писатель Владлен Бахнов, автор фантастических и сатирических повестей и рассказов, памфлетов, пародий и стихов. — Н.Б.) жил напротив нас на лестничной площадке, — вспоминает Нина Гребешкова. — Сначала по замыслу Лени Ивана Грозного и Буншу должен был играть Юрий Никулин, который оказался очень похож на царя. И первой это заметила я. Как-то в журнале “Наука и жизнь” я увидела скульптурный портрет Ивана Грозного, воссозданный известным антропологом Михаилом Герасимовым. Царь выглядел не очень привлекательно: несколько деформированное лицо, большие опущенные, как у Юры, глаза, припухлые губы. И я сказала мужу: “Лень, ты посмотри, как Иван Грозный похож на Юру Никулина!” И тот согласился.
А потом уже, когда Леня решил снимать фильм, все это удачно соединилось вместе: и портретное сходство, и его трепетное отношение к Никулину. Он очень любил Юру и высоко ценил его как актера. Но когда Леня принес ему готовый сценарий, Никулин прочел и... отказался: “Лень, ну ты что? Это же на полку!” (Действительно, в то время Булгаков был как бы полузапрещен: его все читали. Но не ставили и не издавали.)
— Гарантирую, что ничего на полке лежать не будет, — ответил ему Гайдай.
Но Юра все-таки не согласился сниматься под предлогом грядущих гастролей. Леня пришел домой расстроенный.
Гайдай долго искал, кто бы мог сыграть царя и управдома. Гайдай всегда очень тщательно подбирал актеров. На эту роль пробовались и Евгений Евстигнеев, и Георгий Вицин, и Евгений Лебедев. В конце концов Гайдай все-таки остановился на кандидатуре Юрия Яковлева. Но решился предложить ему две главные роли не сразу — долго раздумывал... Все-таки Яковлев был не совсем комедийным артистом. В результате он остался очень доволен своим выбором и тем, что Яковлев согласился.
“Оригинальный вы человек...”
Предложение сняться у Гайдая было для Яковлева неожиданным, но он сразу же его принял. Потому как считал: сниматься у Гайдая для любого актера — счастье.
— Когда мы с женой смотрели “Операцию “Ы”, от хохота буквально падали со стульев. Я был в абсолютном восторге от его фильмов и понимал, что это один из наших лучших комедийных кинорежиссеров. Но в “Иване Васильевиче” стояла более серьезная задача. Ведь у Булгакова драматургия достаточно сложная. Мне предстояло сыграть практически в одном гриме двух абсолютно разных людей. Роль Ивана Грозного, обстоятельства, в которые он попадал, написана Булгаковым в комедийном ключе. А я вспоминал Николая Черкасова, который сыграл царя в фильме Сергея Эйзенштейна. Конечно, этот трагический образ в комедию не очень-то вписывался, но и оглуплять персонаж было нельзя. Я интуитивно чувствовал: чем серьезнее буду играть, тем смешнее получится.
Чтобы найти характерность управдома Бунши, Яковлев предложил ему говорить шепелявой скороговоркой, быстро, сбивчиво. А Иван Грозный не говорит, а рычит — раскатисто широко. С таким решением Гайдай сразу же согласился.
“И тебя вылечат, и меня вылечат...”
Пышнотелая Ульяна Андреевна, увлеченно меняющая парики и присматривающая за моральным обликом мужа, она же Наталья Крачковская, чудом избежала на съемках трагедии. По сценарию Ульяне Андреевне надо было перелезть с одного балкона на другой, чтобы догнать ускользнувшего “мужа”. Но актриса, которая страдала жуткой боязнью высоты, отказалась исполнять трюк с перелезанием. Тогда Гайдай пошел на хитрость: сказал ей, что внизу будет подстраховочная люлька. На самом деле ее не было — просто режиссер рассчитывал, что актриса не посмотрит вниз. Но Крачковская посмотрела. И, не обнаружив никакой страховки, от страха чуть не рухнула вниз. К счастью, кто-то из группы успел подхватить ее уже соскальзывающее тело с балкона и втащить обратно. Теперь понятно, почему эпизод с перелезанием на балкон зрители так и не увидели...
“Ты почто боярыню обидел, смерд?”
Многие фразы, ставшие потом крылатыми, рождались не сразу. Например, слова Шурика: “Когда вы говорите, Иван Васильевич, такое впечатление, что вы бредите”. Эту реплику Гайдай долго проверял на знакомых.
— Сидит человек в гостях в нашей квартире на “Аэропорте”, что-то рассказывает, — говорит Гребешкова. — И вдруг Леня произносит эту фразу. Все по-разному реагировали. Кто-то, почуяв подвох и хорошо зная Леню, смеялся. Но далеко не все. Кто-то застывал с открытым ртом. Возникала пауза. В воздухе повисала двусмысленность. А это было как раз то, что нужно. Леня сначала искал нужную реакцию на шутку, выбирал ту, которая казалась ему самой интересной, и во время съемок выводил на нее актера. Он как бы хулиганил, но не выпадая из ритма картины. Кстати, он называл “смехоточками” самые забавные моменты в картине. После них обязательно “приклеивал” незначительные кадрики — давал зрителям возможность отхохотаться и приготовиться к следующему эпизоду. А затем снова строил “смехоточку” — он ведь всегда знал, когда, на каком эпизоде зрители будут смеяться.
Его мама рассказывала мне, что Леня и в детстве придумщик был потрясающий. Они жили в Иркутске, и в школу он добирался на одном коньке. Привязывал его к валенку и ехал. Перед входом прятал конек в сугроб, а после занятий снова привязывал. Ему не интересно было просто дойти. Леня родился с таким творческим мироощущением.
При этом насколько он был серьезен на съемочной площадке — никогда не смеялся. И никто там не смеялся. Никакого веселья во время работы в принципе не предполагалось. Мало кто знает, что он был не только удивительным режиссером, но и потрясающим актером. У него был актерский талант, Богом данный. На съемках он часто сначала все показывал сам. Проигрывал роль. Кстати, когда я снималась в его картинах, мне иногда это мешало. Я просила: “Леня, не хлопочи лицом!” Но по-другому он просто не мог.
“Танцуют все!”
Кстати, когда Гребешкова недавно побывала в Суздале, то местные жители выказали ей свою большую “обидку” на Гайдая: “Почему он снимал в Ростове, а не у нас? У нас ведь такой замечательный кремль!” До сих пор простить не могут.
А сам режиссер после ростовских съемок, которые продлились ровно неделю, вспоминал:
— Наша киногруппа работала около музея, расположенного в древнем кремле. Снимали мы сцену “Проезд конницы Ивана Грозного”. А тут как раз приехали в музей иностранные туристы. И вдруг поблизости от них промчались всадники в древнерусских кафтанах с бердышами в руках. Затем промчались еще раз. Это живописное зрелище вызвало у гостей бурный восторг. По-своему отреагировали на происшедшее работники музея. Когда мы окончили съемку в Ростове Ярославском, они обратились к нам с просьбой подарить им два красных кафтана и пару топориков-бердышей. Дело в том, что каждую группу иностранных туристов при входе встречают по русскому обычаю хлебом-солью. Их преподносят гостям на расшитом полотенце. Теперь работники музея проводят этот ритуал, предварительно облачившись в одежды, подаренные “Мосфильмом”.
Забегая вперед, скажем, что нынче так встречают не только иностранцев. По Ростовскому кремлю водят экскурсии с рассказами о том, как снимался “Иван Васильевич”, и за скромную мзду вы можете сфотографироваться в образе Яковлева, то бишь монарха.
Ну а тогда, во время съемок, даже члены группы не догадывались, что палка-посох в руках Гайдая — вовсе не талисман, как он всем объяснял, а почти костыль, — в 43-м Леонида Иовича тяжело ранило под Новосокольниками, он перенес несколько операций, не сразу встал с костылей. Но когда Нина Павловна уговаривала его подлечиться в Кургане у доктора Илизарова, то отвечал: “Не волнуйся, я умру на своих ногах”. И Гайдай с палкой наперевес показывал актерам на крыше Ростовского кремля, как надо прыгать и падать...
“Минуточку! За чей счет этот банкет?”
Когда режиссер, по своему обычаю, пригласил группу посмотреть черновой рабочий вариант картины, Юрий Яковлев, по его словам, пришел в ужас:
— Это было абсолютно не смешно, начерно смонтированный, не озвученный, без музыки. Но прошел месяц, Гайдай снова нас собрал, и я увидел другую картину. Недаром говорят, что все в кино решается на монтажном столе. Гайдай чудесным образом убрал все длинноты. И мы пришли в восторг.
Но вот чиновники, принимающие фильм, обрадовались не сразу. Вообще, все картины Гайдая выходили на экран трудно. И он с этим где-то смирился. Но всегда боролся по-своему. Если это решало судьбу картины, то соглашался с замечаниями начальства. Он привык, что к каждому слову в Госкино придираются. И научился обманывать чиновников. Правда, не всегда получалось. Когда принимали “Ивана Васильевича”, делали достаточно замечаний по поводу “подозрительных” шуток.
Например. Помните сцену, когда милиция допрашивает Ивана Грозного. На вопрос: “Где живете? Адрес, я спрашиваю?” — следовал ответ: “Москва. Кремль”. Это всех так испугало, что отстоять фразу Гайдай не смог. Пришлось заменить. В фильме Грозный уже не так смешно отвечает: “В палатах”.
Или — угоревший от событий управдом Бунша спрашивает: “За чей счет этот банкет? Кто оплачивать будет?” Затем следовала реплика: “Народ, батюшка, народ”. Придрались: “Как народ? На что это вы намекаете?” На бесконечные банкеты и безбедную жизнь руководителей? Пришлось заменить реплику. В картине Жорж Милославский гордо отвечает царю: “Во всяком случае — не мы”.
А когда фильм сдали, подоспел и юбилей режиссера. Гайдаю стукнул “полтинник”. Он решил “оплатить банкет” в одном из московских ресторанов. А друзья-коллеги подарили ему ту самую “шапку Грозного”, в которой играл Юрий Яковлев. Почти что “шапку Мономаха”.
