Южная степь мало чем отличается от пустыни: желтый солончак, усеянный островками камыша, да еще кривыми, словно покореженными суховеем топольками. Горизонт закрывает темная полоска гор — это уже Чечня. Менее чем в пяти километрах — Кизляр. Сейчас название заштатного райцентра у всех ассоциируется с трагическими событиями 1996 года — нападением банды Салмана Радуева. А в начале девяностых это был сонный городок, известный разве что одноименным коньячным заводом. Война ощущалась здесь только по отзвукам далекой канонады. Случайно залетевшая пуля, пробившая скат патрульной машины, — большое событие, о котором вспоминали несколько лет. Но понадобилось совсем немного времени, чтобы жители Кизляра поняли: “соседской” войны не бывает.
Наши машины стоят на разбитом проселке, который тянется вдоль границы Чечни. Пять лет назад, в ноябре 1998 года, на этом месте шестеро мурманских омоновцев напоролись на засаду ваххабитов из ногайского батальона. Бой был короткий. Нападавшие в упор добили раненых, а потом скрылись в масхадовской Чечне. Выжил один — прапорщик Артур Березовский. Его так залило собственной кровью, что террористы не заметили, что он еще дышит. Березовский поправился и спустя пять лет по-прежнему служит в ОМОНе, как раз в эти дни отрабатывая очередную командировку в Грозном...
Нападение долго обсуждали по телевизору — спецслужбы сразу заявили, что им известны имена нападавших. Большие милицейские начальники обещали найти и наказать убийц. Фактически это было первым крупным нападением на элитные милицейские подразделения, положившим начало череде аналогичных расстрелов. Через некоторое время рядом с деревянным крестом на месте гибели бойцов установили каменный обелиск и на пять лет об этом преступлении забыли. Пока две недели назад начальник криминальной милиции Кизлярского РУВД Гази Исалмагомедов самолично не арестовал в Астраханской области двух бандитов:
— Вообще, это было большой милицейской мечтой, — шутит Гази, разглядывая полоску камыша на дренажном канале, обозначающую границу Чечни. — Четыре года назад, когда я только пришел в Кизляр, за управлением числилось два стопроцентных “висяка”. Один из них — этот. Дело было практически похороненным — ни одной зацепки… Потому и был какой-то оперский азарт, что ли: смогу найти бандитов — и все тут.
Майор улыбается. Крепкий, упругий, словно бычок, кавказский мужик мне нравится — особенно эта улыбка. Даже не потому, что он отлично сделал работу. А оттого, что в его взгляде в сторону чеченского села Сары-су нет и тени страха. Я отлично понимаю, какое змеиное гнездо разворошил Гази этими арестами, кому бросил вызов. И это бесстрашие вызывает уважение.
До последнего времени сам факт существования упомянутого выше ногайского батальона категорически отрицался спецслужбами. Тем не менее серия громких терактов в Дагестане и Ставрополье заставила официальные лица умолкнуть. Сегодня в общем-то не секрет, что начал формировать этот, так сказать, крайне радикальный отряд в басаевской банде полевой командир Султан Даутов (Даут).
Даут — в определенном плане личность легендарная. В советские времена один из лучших оперативников угрозыска Чечено-Ингушетии, раскрывший немало преступлений, в дудаевские времена он становится одним из самых религиозных командиров. Его отряд участвует практически во всех крупных событиях первой войны. И именно он считается крестным отцом ногайского батальона — банды, которая даже на фоне “подвигов” Басаева выделяется особой жестокостью.
Люди, которые реально воевали в Чечне, прекрасно знают почерк ногайцев: дерзость и фанатичность, которая заставляет их драться до последнего. При этом — прекрасная подготовка. Все это делает их смертельно опасными противниками.
— У меня несколько лет назад погиб сотрудник, — рассказывает Гази. — Мы тогда обложили дом ваххабита-ногайца со всех сторон, самого нашли под кучей старого хлама — только ноги торчали. Вокруг стояли четыре милиционера с автоматами, но стоило одному из них потянуть за ногу, как ногаец начал стрелять. Одного убил, другого ранил. Чеченец, каким бы фанатиком ни был, в этой ситуации стрелять не станет, а этим все равно…
Сары-су (в переводе с тюркского “желтая вода”) — место компактного проживания чеченских ногайцев — считается “столицей” ногайского батальона. До сих пор никто не знает точно численность этого отряда. Оперативники утверждают, что в составе — не более двух-трех десятков; в преступной среде говорят уже о сотне хорошо подготовленных диверсантов. В криминальной среде Дагестана хорошо известно, что если кого-то через Басаева “заказать” ногайцам, то это равносильно подписанию смертного приговора.
После прихода Масхадова и установления номинальной независимости Чечни услугами ногайского батальона пользовались такие мясники, как Арби Бараев и Салман Радуев. Сколько похищений на совести батальона — сегодня уже не установишь, но пойманные участники банды признались по крайней мере в двух эпизодах. В 1999 году ногайцы похитили и сдали людям Бараева 13-летнего Аркадия Пагасяна — сына начальника одного из постов ДПС Ставропольского края. Мальчишку несколько месяцев держали в подвале. Чтобы поторопить родителей с уплатой выкупа, садисты прислали им отрезанный палец мальчика... У оперативников также есть основания связывать эту банду с другим нашумевшим преступлением — похищением израильского мальчика Ади Шарона, которому бандиты тоже отрезали фаланги мизинцев. Именно они должны были экспортировать Ади в Автуры или Ермоловку (чеченские села, которые считались центром киднепинга) на “хранение”, до выплаты выкупа. Но не успели: Ади освободили раньше.
На совести банды — расстрел сотрудников Липецкого и Якутского ОМОНов, когда погибли четыре милиционера и двое были тяжело ранены. И это только эпизоды, которые считаются более или менее установленными.
Одним словом, жителям Кизляра можно только посочувствовать: “сосед” им достался весьма беспокойный. И несмотря на заверения военных, что ногайский батальон перестал существовать, факты утверждают обратное. Буквально несколько дней назад в Сары-су боевики обстреляли блокпост внутренних войск — сгорел БТР. Ни в телевизоре, ни в газетах об этом инциденте не упоминали. Оперативники же, ссылаясь на свидетельства очевидцев, говорят, что в нападении участвовал Адам Хамзатханов — “эмир” ногайского батальона, которого считали мертвым с 2000 года.
И в разговоре со мной Гази не скрывал, что прекрасно понимает: он перешел дорогу одной из самых опасных в стране банд, с кровавой репутацией, которая кроме всего прочего считает убийство милиционеров своим главным занятием.
— В общем, мне не привыкать, — смеется опер, показывая шрамы, оставшиеся от прежних покушений. — Но я по-любому возьму всю банду, участвовавшую в том нападении… Или я — их, или они…
Однако давайте вернемся собственно к расстрелу омоновцев и джихаду, который ведет ногайский батальон.
Мурадхану Елманбетову — двадцать пять лет. Он совершенно спокойно, даже с доброжелательной улыбкой рассказывает о тех событиях: как собирались, как планировали нападение, как стоял на стреме и по рации предупреждал о подъезжающем милицейском “уазике”. На вид этот террорист совершенно не похож на бандюгу: мирный, доброжелательный, улыбчивый...
Наверное, он точно так же стеснительно улыбался, когда в 96-м родители посылали его учиться в медресе Кизыл-юрта: надеялись, что из мальчика получится мулла. Но вместо пастырской службы попал Мурад в горы, под начало Даута. Такая вот трансформация. И хотя сейчас парень утверждает, что все получилось помимо его воли, в это верится с трудом: уж очень крепко убеждены в своей правоте эти ребята — убивают людей они сознательно. Соратник Мурада по банде, Абдулгани Джумангашиев по кличке Апач, все же стал священнослужителем, однако это не помешало ему взять в руки автомат. Для справки: в среде боевиков кличка служит своего рода знаком отличия — ее еще заслужить надо. Я внимательно читаю показания обоих боевиков и спотыкаюсь на фразе Апачи:
“Совершив намаз, Адам и Магамедсалих (другие участники нападения. — Авт.) убедили меня поехать с ними… договариваться на завтра…”
Ссылки на религию очень щедро рассыпаны в показаниях участников банды. По их понятиям, они вели джихад — “священную войну”, то бишь совершали некое богоугодное дело. Однако главный оправдательный аргумент бандитов, который они приводят, — первоначально планировалось не убивать, а похитить этих омоновцев с целью получения выкупа. То есть, оказывается, это был все же не джихад (потому что за деньги на “священной войне” не воюют), а обыкновенная уголовщина. А потом, когда милиционеры начали отстреливаться, боевики открыли огонь на поражение. Хотя здесь тоже не все стыкуется: каноны ислама строго запрещают убивать беспомощных врагов (добивать раненых), и вообще любая война должна прекратиться, если противник покинул твои земли.
Кстати говоря, из показаний боевиков совершенно ясно следует и другой факт: мурманских ребят банально продали. Бандюги планировали нападение на них чуть ли не за два дня — рисовали схемы, собирали группу... Официально мурманчан вызвали для непонятного и явно надуманного допроса в Кизлярскую прокуратуру накануне, а потом, когда дело приняло такой оборот, этот факт усиленно замалчивали. Даже спустя пять лет мне рассказали об этом под страшным секретом. Может быть, оттого, что “оборотень”, на чьей совести эти жизни, по-прежнему занимает свое кресло?..
Одним словом, в этих двух эпизодах — вся идеология ногайского батальона в частности и всего кавказского ваххабизма в целом: деньги. Громкие и красивые слова о “священной войне”, “свободе и независимости Чечни”, “истинном понимании ислама”, сотни и сотни замученных, убитых людей — и все в конечном итоге из-за денег. Правда, ни Мурад, ни Апач особых богатств так и не нажили. На момент ареста оба бандита жили в полуразвалившихся домиках без элементарных удобств.
Мурад признался, что за Аркадия Пагасяна (пацана, которому они отрезали палец) он лично получил семь тысяч долларов. Из них полторы тысячи отдал в Сарысульский джамаат (то есть в копилку местной мусульманской общины села), пятьсот отослал родителям, а остальные — банально прогулял:
— На шашлыки, то-се, с друзьями посидел…
Эти шашлыки почему-то особенно “цепляют”. Отрезанные пальцы, плавающие в крови трупы. И все это — чтобы погулять.
Накануне моего отъезда мы с Гази сидим в традиционном кавказском кафе с причудливым названием “У Золотого”. Говорим о Чечне:
— У нас до сих пор в составе управления — отряд по охране административной границы, — рассказывает Гази. — Функция для милиции несвойственная, но жизнь заставляет. Точно так же, как и содержать агентуру на той стороне.
Граница — это особая тема. Несколько десятков километров пустынной, неохраняемой территории, которую можно перейти в любом месте и уже через считанные часы оказаться в глубине Ставрополья. Сегодня направление Сары-су считается чуть ли не приоритетным каналом транзита оружия и террористов в Россию. Каналом, за который с той стороны полностью “отвечает” ногайский батальон, а с этой — пытаются противостоять майор Исалмагомедов и его люди. Гази избрал смертельно опасный путь, начав “раскручивать” банду: фактически это первая настоящая попытка перекрыть смертельный трафик, и очень много фактов говорит за то, что ключ ко многим громким терактам следует искать именно в этом направлении.
— Я уверен, что у кого-то из моих предшественников была в руках информация на членов этой банды: уж очень много они наследили, — говорит Гази. — Но начать реальные дела они не решались, и ногайский батальон — лишь одна из причин этого. Боялись прежде всего того, что вылезет слишком много грязного белья, и очень многие начальники будут недовольны. Сегодня ситуация несколько иная. Грызлов и начатая им борьба с “оборотнями” внушают некоторые надежды. Пока это, конечно, только в столице, но, может быть, дойдет и до нас. И тогда, уверяю тебя, станет известно очень много интересного...
