Продолжаются регулярные заседания совета Клуба писателей (про это добровольное сообщество мастеров слова, которое в нынешнем году отмечает свое десятилетие, я много рассказывал в предыдущих заметках своей рубрики). Продолжается захватывающий обмен мнениями, один за другим следуют творческие вечера и дружеские посиделки, наполненные излияниями-воспоминаниями. Звучат новые (или хорошо забытые старые), веселые (и не очень) мемуары.
* * *
Эдуард Графов признался, что терпеть не может вареный лук, и в связи с этим поведал о том, как однажды угодил в больницу, где заботливая, добрая повариха (и сахарку недужным принесет, и о здоровье справится) превращалась в диктаторшу в тот момент, когда вставала в окно раздачи обедов и ужинов. Тут ее будто подменяли. Она командовала, приказывала, кричала — и не слышала ни просьб, ни возражений, ни доводов здравого смысла. (Впрочем, эти метаморфозы вполне понятны и объяснимы.) Больше всего Графова восхитил случай, когда, съев “первое”, он подошел к сверкавшей глазами хозяйке пищеблока с тарелкой, в которой осталась недоеденная вареная луковица. Дама, не снизойдя до ответа на вопрос: “Куда выбросить неаппетитные остатки?”, возмущенная такой разборчивостью и, можно даже сказать, самоуправством пациента, который, выходит, требовал чистой посуды, начала громко его стыдить, после чего в сердцах прибавила: “Можно подумать, вы дома едите из двух тарелок!”
* * *
Юрий Ряшенцев рассказал, как в далекие годы, когда водка стоила два восемьдесят семь, застал в винном отделе магазина такую сцену: интеллигентного вида покупатель (даже в очках) просил продавщицу:
— Покажите, пожалуйста, вон ту бутылочку... С того края... — и указывал на выставленную в витрине ничем не примечательную бутылку. Продавщица подала ему поллитровку. Покупатель перевернул ее и начал разглядывать не с фасада, где была этикетка, а с тыльной, с обратной стороны. Потом достал книжечку, сверился с ней, после чего вернул емкость продавщице. — А теперь, пожалуйста, вон ту...
Продавщица беспрекословно протянула ему требуемый товар. Привереда опять исследовал бутылку с обратной стороны, сверился с книжечкой и сказал:
— Эту возьму.
После чего пошел пробивать известную сумму в кассу.
Когда он вернулся с чеком и получил свою бутылку, Ряшенцев полюбопытствовал: что за странные манипуляции он осуществлял?
— Очень просто, — ответил специалист своего дела, — каждый ребенок знает, что на этикетке с обратной стороны ставят дату выпуска продукта.
— Ну а книжечка-то зачем?
— Как? Вы не в курсе? Фильтры на водочном заводе меняют раз в неделю, по четвергам. Значит, хорошо очищенная водка сходит с конвейера именно в четверг. Ну, может быть, в пятницу. А потом идет неочищенная сивуха. Вот и сверяю дату выпуска с днем недели...
Тонкий знаток посоветовал будущему создателю шлягера “Пора-, пора-, порадуемся на своем веку” пить только “четверговую” водку. Существовал даже такой термин — “четверговая” водка.
* * *
Реплика Николая Шмелева: “Когда подают чай, это последняя возможность выпить водки”.
* * *
Рассказала Валентина Филипповна, супруга Александра Михайловича Борщаговского (автора знаменитых “Трех тополей на Плющихе”, отметившего в минувшем октябре свое 90-летие). В те времена, о которых вспомнил Ряшенцев, Валентина Филипповна пошла утром в продовольственный магазин, перед дверями которого традиционно толпились, ожидая его открытия, опухшие и небритые личности. На этот раз они не маячили перед дверями, а сгрудились вокруг одного из своих товарищей, который, склонясь над замерзшей лужей, пытался выскрести, соскабливая лед, лежавший на дне бумажный рубль. При этом бедолага повторял:
— Ах, кабы он был железный!
Повредить, разорвать купюру было так легко... Выколупнуть из льда монету было бы гораздо проще.
* * *
Лазарь Лазарев вспомнил, как возвращался домой с партсобрания, на котором зачитывали доклад Хрущева на ХХ съезде. Подобные читки проходили в тот день во всех парторганизациях. В переулке Лазарь Ильич поравнялся с пошатывающимся человеком, который, видимо, нагрузился именно после услышанного, ибо то и дело повторял:
— Х... ты, а не отец родной. Х... ты, а не отец родной...
Возможно, таким образом он репетировал будущую речь перед близкими и друзьями — в рамках той разъяснительной работы, которую ему, члену КПСС, наделенному передовым знанием и передовой идеологией, предстояло провести среди отсталого населения.
