Бетховен озирался и ничего не понимал. В конце концов Шиндлер подал ему записку: “Умоляю вас, не продолжайте, позже объясню, почему”. Композитор опрометью бросился бежать. Дома он в изнеможении бросился на диван и спрятал лицо в ладони. “Бетховен был ранен в самое сердце, и впечатление об этой ужасной сцене не изгладилось в нем до самой смерти”, — вспоминал Шиндлер.
Но Бетховен не был бы самим собой, если бы не взял реванш у несчастья. Спустя два года он дирижировал (точнее, участвовал “в управлении концертом”) своей Девятой симфонией. По окончании раздались овации. Композитор, стоя спиной к залу, ничего не слышал. Тогда одна певица взяла его за руку и обернула к публике. Бетховен увидел поднявшихся с мест рукоплещущих людей с восторженными лицами.
Такова одна из версий. Биограф Бетховена Э.Эррио говорит о других причинах глухоты: “Действительно ли она возникла около 1796 года из-за простуды? Либо ее причиной была оспа, усеявшая рябинами лицо Бетховена? Сам он приписывал глухоту заболеваниям внутренних органов и указывал, что болезнь началась с левого уха…”
Причинами назывались также грипп и сотрясение мозга. Но ни одна из них не объясняет особенность потери слуха у Бетховена.
Композитор обратился к врачам. Ему прописывали ванны, пилюли, миндальное масло. Даже такое мучительное лечение, как мушки на руки. Узнав, что “гальванизмом” якобы излечили глухонемого ребенка, Бетховен собирался этот метод испробовать на себе.
Между тем глухота развивалась и принимала стойкую форму. В одном из писем композитор приводит характерный признак: “День и ночь у меня беспрерывный шум и гудение в ушах”.
Глухоту Бетховена начали замечать окружающие. Первым оказался приятель Рис. В 1802 году он гулял с композитором в окрестностях села Гейлигенштадта недалеко от Вены. Рис обратил внимание Бетховена на интересную мелодию, кем-то исполнявшуюся на пастушеской свирели. Полчаса Бетховен напрягал слух и ничего не услышал. Рис вспоминал: “он сделался необыкновенно тих и мрачен, несмотря на то, что я его уверял, будто тоже ничего не слышу (чего в действительности не было)”.
Здесь он закончил самое жизнерадостное свое произведение — Вторую симфонию. Напряженно работал над такими светлыми сочинениями, как соната ор. 31 №3 и вариации ор. 34 и ор. 35. Но тишина и чистый воздух состояния слуха не улучшили. Бетховена охватила смертельная тоска, особенно после истории с Рисом.
Находясь в удрученном состоянии, в октябре 1802 года он составил завещание. Текст был обнаружен в бумагах композитора после его смерти. В нем говорится: “О люди, считающие или называющие меня неприязненным, упрямым, мизантропом, как несправедливы вы ко мне!.. Шесть лет, как я страдаю неизлечимой болезнью, ухудшаемой лечением несведущих врачей. С каждым годом все больше теряя надежду на выздоровление, я стою перед длительной болезнью (излечение которой возьмет годы или, должно быть, совершенно невозможно)… Еще немного, и я покончил бы с собою. Меня удержало только одно — искусство. Вы, братья мои, Карл и… тотчас после моей смерти попросите от моего имени профессора Шмидта, если он будет еще жив, чтобы он описал мою болезнь; этот же листок вы присоедините к описанию моей болезни, чтобы люди хоть после моей смерти по возможности примирились со мною”.
Многие, впрочем, пока считали, что Бетховен просто рассеян.
Он все больше отдалялся от людей. “Моя жизнь жалка, — писал Бетховен, — уже два года я избегаю всякого общества”. Кому приятно разговаривать с глухим, которому в лучшем случае надо кричать на ухо? Приходилось расстаться и с надеждой завести семью — много ли девушек, желающих выйти замуж за глухого?
А ведь еще совсем недавно он был элегантным, общительным, светским щеголем. Столь пленительным в своем кружевном жабо. Он был талантливым музыкантом. Имел известность как композитор-новатор, чье творчество вызывало жаркие споры. У него были поклонники и поклонницы. Теперь приходилось уходить в себя и свое горе. Постепенно превращаться в человеконенавистника. Сначала мнимого, затем настоящего.
Самым страшным было то, что глухота отрезала путь к музыке. Казалось, навсегда. “Если бы у меня была другая специальность, то это бы куда ни шло, — говорит Бетховен в одном из писем. — Но при моей специальности это состояние ужасно; притом что скажут мои враги, которых не так уж мало!”
Бетховен всячески старался скрыть свою болезнь. Он напрягал остатки слуха, старался быть предельно внимательным, учился читать по губам и лицам собеседников. Но шила в мешке не утаишь. В 1806 году он пишет самому себе: “Пусть твоя глухота не будет более тайной, даже в искусстве!”.
За год до “Гейлигенштадтского завещания” он написал сонату до диез минор — “Лунную”. Через год — “Крейцерову сонату”. Затем погрузился в работу над знаменитой “Героической” симфонией. Потом были сонаты “Аврора” и “Аппассионата”, опера “Фиделио”.
В 1808 году у композитора почти не осталось надежд на возвращение слуха. Тогда появилось наиболее известное произведение — 5-я симфония. Ее идею Бетховен выразил словами: “Борьба с судьбой”. Средствами музыки композитор дал представление о своем душевном состоянии в последние годы. Его вывод: сильный человек может справиться с роком.
К 1814—1816 годам Бетховен оглох настолько, что полностью перестал воспринимать звуки. С людьми он общался при помощи “Разговорных тетрадей”. Собеседник писал вопрос или реплику, композитор их читал и устно отвечал.
Бетховен перенес и этот удар. Он создает пять значительных фортепианных сонат и пять струнных квартетов. Вершиной является написанная за два года до смерти “Эпическая” девятая симфония с одой “К радости”. Начинаясь трагически, симфония завершается светлыми образами.
По мнению доктора, болезнь началась с левой стороны и была вызвана повреждением внутреннего уха, откуда исходят различные ответвления слухового нерва. Мараж пишет: “Если бы у Бетховена был склероз, то есть если бы он был внутри и снаружи погружен в слуховую ночь начиная с 1801 года, то, возможно, чтобы не сказать — несомненно, он не написал бы ни одного из своих произведений. Но его глухота, лабиринтного происхождения, представляла ту особенность, что, отделяя его от мира внешнего, она зато поддерживала его слуховые центры в состоянии постоянного возбуждения, производя музыкальные вибрации и шумы”.
Люди с больным лабиринтом нередко слышат восхитительную музыку. Однако они ее не запоминают и не могут воспроизвести. Бетховен обладал цепкой памятью, которая позволяла ему эту музыку сохранять в воображении. К тому же он владел профессиональными навыками для ее “аранжировки”. Воспроизводить музыку композитор мог на своем фортепиано со специальным резонатором. Он брал палочку в зубы, вставлял в инструмент и улавливал колебания.
Мараж приходит к выводу: “При заболевании нервного слухового аппарата прежде всего страдает восприятие высоких тонов… Наконец, следует указать на субъективные расстройства слуха в виде жалоб на шум и восприятие мнимых звуков, характерных для начальной стадии некоторых заболеваний слухового нерва. Иногда подобные шумы вызываются сосудистыми заболеваниями, аневризмами, спазмами вблизи слухового нерва”.
Можно предположить, что если бы не было глухоты, то не было бы и Бетховена. Отгораживая его от внешнего мира, глухота способствовала концентрации внимания — необходимого для творчества. В творчестве композитору, по его словам, также помогала добродетель. Ее он придерживался всю жизнь. А главное — он был убежден, что создан для работы, которая не по плечу другим.
