Телеведущий Юрий Николаев считает себя прежде всего актером. Подтверждая то, что актер — это все-таки диагноз. Парадоксально, но факт: снимаясь в хорошем кино и играя в одном из лучших московских театров, Николаев не был широко известен зрителям. Но стоило ему стать ведущим программы “Утренняя почта”, как слава Юрия Александровича приобрела невиданный размах.
Сегодня у него есть слава, настоящие друзья, прекрасная жена и легкий, добродушный характер. И вопреки французскому классику, который сказал, что “актер — это человек, который назовет свой истинный возраст только в военное время”, Николаев свои годы не скрывает. Недавно ему исполнилось 55 лет.
— Юрий Александрович, помните момент, когда сказали себе: “Вот она, слава!”?
— Даже очень хорошо. В советские времена во всех гостиницах был большой дефицит туалетной бумаги. Помню людей, отстоявших в очереди несколько часов и обвешанных “гирляндами”. В гостиницах бумага была еще большим дефицитом. И когда в сочинской “Жемчужине” горничная принесла мне половинку рулона туалетной бумаги, я сказал: “Все, я знаменит!”. Не верю актерам, которые говорят, что им надоела популярность. Кто-то хорошо сказал: “Мешает не популярность, а ее отсутствие”. Но что меня действительно всегда смешило, так это фраза: “Смотри, Николаев! Живой! А можно я вас пощупаю?”. Лишь однажды я испытал настоящий животный страх. Меня посадили на крышу маленького телевизионного автобуса, который очень медленно ехал по Арбату. Вдруг я попал в группу тинейджеров. Кто-то начал сдергивать меня с крыши. Ничего плохого они, конечно, сделать не хотели, но я понял, что вот-вот меня разорвут. Закончилось все тем, что операторы втащили меня через люк автобуса.
— У вас долгий и крепкий брак — это редкость в творческой среде. За что вы любите свою жену?
— Не могу ответить... Знаете, есть такой старый анекдот. Люди прожили пятьдесят лет вместе. У мужа спрашивают: “50 лет вы вместе, неужели не было мысли развестись?” — “Мысль убить была, а развестись — не было”. Да, всякое было в нашей жизни. Редкая супруга могла простить то, что я вытворял. Перед терпением Лены я преклонялся. Когда все это началось: веселые компании, выпивка, друзья… Короче, если бы мы поменялись с ней местами, не знаю, сумел бы я простить. Лену я увидел, когда ей было 14 лет. Хорошо запомнил пионерский галстук и гольфики. Дружил с ее старшим братом, который учился в ГИТИСе у Завадского. Когда их родители уезжали, мы приезжали в свободную квартиру и развлекались, после чего Ленка мыла за нами всю квартиру. В 75-м мы расписались. Так получилось, что подавать заявление ехали на бетономешалке. А на свадьбу отправились на троллейбусе, денег не было.
— Сегодня считаете себя состоявшимся человеком?
— Что касается денег, то я понял свой финансовый уровень в этой жизни. И сказал себе: “Юра, тебе не дано”. Почему я должен завидовать людям, которые, сидя на телефоне, сделали непонятные состояния? Я же не переживаю, что не написал симфонию или не прыгнул два с лишним метра в высоту. Мне просто это не дано. Один человек мне как-то сказал: “Хорошо, предложи вот тому супермиллиардеру поменяться с тобой ролями. Он отдаст тебе миллионы, но ты больше не Юрий Николаев, тебя никто не знает”. Я предпочел бы остаться Юрием Николаевым. Не считаю себя бедным человеком, мой уровень выше среднего, он меня устраивает. И я никогда ничего не скрывал. Если покупал белый “Мерседес”, то приезжал на нем, если хорошую одежду — то сразу надевал.
— Какой у вас сейчас “Мерседес”?
— Классный. Темно-синий. Двадцать второй кузов, С-500, с двумя телевизорами, холодильниками, со всеми примочками, которыми я вообще не пользуюсь. В таком “Мерседесе” нужно сидеть на заднем сиденье.
— Еще есть красивый дом на Истре...
— У этого дома на холме своя история. На его месте стояла помещичья усадьба, с конюшнями, прудами. Конечно, сейчас ничего этого нет, от прудов остались заплесневелые рвы. Потом это был генеральский участок. Я купил его много лет назад, вложив все, что было, до последней копейки. Вид там чумовой. Есть теннисный корт. Устраиваю турниры, открытия сезона, с шашлыками, банькой, походом на речку. Еще там в свое время была пасека. Но пасека — не для меня. Однажды так оса укусила, что я в реанимацию угодил. Под расписку выписывался. Капельницы, уколы, еле откачали...
— Ужас. Туннель не видели?
— С белым светом в конце? Так это электричка была! (Смеется.) Нет, туннель не видел. Значит, не так все серьезно было. Вообще, я люблю свою дачу и ни на что не променяю. Несмотря на то что там нет газа, электричество постоянно вырубается.
— Говорят, без адреналина прожить не можете. Знаю, что полеты в облаках стали частью вашей жизни.
— Да, очень жалею, что бросил. Внештатные ситуации? Почти не было. Разве что когда с Якубовичем летели в Новокузнецк на двух маленьких самолетиках. Сейчас таких самолетов, которые заправлялись бы бензином, почти нет. И одно дело летать над аэродромом Мячково, а другое — большой перелет. Сам полет был в беспощадном ритме. Мы летели на восток, навстречу солнцу. Много переговаривались с земными службами. Реагировали они на нас очень смешно. В основном же в диспетчерских службах женщины: “Что? Якубович, Николаев? Куда вы летите?”. Они нам и доставали этот бензин, которым современные аэродромы не пользуются. Все управление было вручную, за счет своих движений. Помню, как, в очередной раз заправившись, я попробовал взлететь. Самолет тяжелый, с канистрами, разгоняюсь по высокой траве, уже вижу перед собой лес и на последней секунде, прямо перед деревьями, взлетаю. А потом попал в большую облачность. У Лени была высота 150—200 метров, а мне верхнюю кнопку дали. И вот лечу я в полнейшем молоке…
— Чувствуете себя ежиком...
— Ага, в тумане, только ежик был на земле, а я в воздухе. Когда чувствуешь под собой землю — ты увереннее. И я постоянно думал: “Сейчас что-то должно выскочить!”. Ну, как машина из-за угла. Потом вздохнул с облегчением. Думаю, что это нельзя назвать экстремальной ситуацией. А такого действительно экстрима, когда между жизнью и смертью, не было.
— Но в вашей жизни была другая экстремальная ситуация... Как думаете, талант можно пропить?
— Реально. Кто-то не справляется со славой, кто-то с бесславием. Талантливых людей очень много. Можно не дождаться и спиться. А можно взлететь и пропить все, чего ты достиг.
Есть два разных понятия: пьющий человек и запойный. Кто-то выпивает 150 грамм и помимо дополнительной энергии и куража ничего не получает, это ему только на пользу. Многие друзья говорят мне: “Ой, я тоже завяжу!”. Зачем завязывать, если ты пьешь с пониманием? Разбираешься в виски, пьешь со вкусом. А я завязал, потому что пошла зависимость. То, что я вытворял, даже трудно себе представить. Многие люди пострадали из-за меня. Люди, которые не имели отношения к моим выходкам, только потому, что я не явился или явился в ужасном состоянии, лишались работы. Сегодня я в любой компании адекватен и, не чувствуя себя ущемленным, не отягощаю ее своим трезво-скучным присутствием. Поначалу, конечно, было сложно: “Ну, давай по чуть-чуть”. — “Ребят, ну не будет чуть-чуть, у меня не получается”. Михаил Пуговкин, с которым мне посчастливилось работать, сказал мне замечательную фразу: “Юр, а ведь не пить труднее, чем пить”.
— Кажется, Никита Михалков в этом деле непоколебим.
— Да, он держит удар, следит за своим здоровьем. Я за все время общения, может быть, один раз видел его “хорошим”. Ни вдубаря, ни в салате я его ни разу не видел.
— А вы обычно в тоску впадали или в безудержное веселье?
— Да по-разному. Я как-то пришел в театр, и мне сказали: “Ты знаешь, про тебя до сих пор байки ходят, что ты на этом спектакле вытворял, что на том”. Но, на мой взгляд, я все это делал лихо и весело. Хулиганил, что-то придумывал. Помню, с друзьями в Питере умудрились искупаться в Мойке. Специально полезли. Милиция тогда была в недоумении: “Почему в Мойке-то?” — “Ну как же! Здесь же Пушкин, Достоевский…”.
— Знакомы с творческим кризисом? Доводилось говорить себе: “Все! Я устал...”.
— Наверное, кризис излишне мне знаком. Но никогда в жизни я не говорил про усталость.
— Знаете, Николай Караченцов в недавнем интервью сказал, что мужчина не имеет права соединять слова “я” и “устал”. Он может лишь однажды сказать: “Нет больше сил!”. И умереть.
— Ну вот, мы не сговаривались с Колей, а я сказал то же самое. Я не могу позволить себе такую фразу. Тот заряд, который был в 14—15 лет, остался. Увы, это не исключает депрессий, самокопаний.
— Кто главный в вашей семье?
— Конечно же, я.
— И шовинистические высказывания можете себя позволить, как ваш друг Михалков? В одном известном мужском журнале он сказал следующее: “Я воспитан в восточных традициях, поэтому женщина для меня всегда второго сорта”.
— Во-первых, от Никиты я этого ни разу не слышал. Во-вторых, ты же сама знаешь, как все это пишется. Любая цитата, которую выдернули из контекста, приобретает совершенно другой смысл. У Никиты патриархальная семья. И он считает, что это совершенно верно. У него достойная русская семья, русский дом, удивительное отношение к своей покойной матери, отцу, предкам, такое же отношение он воспитал у своих детей. Естественно, он считает, что даже не обсуждаемо, кто глава семьи.
— Вам исполнилось 55 лет. Пафос момента ощутили?
— Никакого пафоса, ничего не изменилось. Давно пришел к выводу, что чем “беспафоснее” ты будешь жить, тем окружающим будет с тобой уютнее и лучше. А что касается каких-то выводов… У меня до конца дней останется боль перед родителями. Что-то я не успел для них сделать, что-то недодал. При потере это ощущается намного острее. У меня есть приятель, закоренелый холостяк, суперталантливый человек, который очень любит свою маму, но все время на мать орет! Я ему: “Юрка, ну че ты орешь на мать!” Он мне: “А ты с родителями жил сорок лет?” — “Нет”. — “Ну вот и сиди молчи!”. Этого моего приятеля зовут Юра Антонов.
— Антонов? Так он же с кошками живет.
— Нет, кошки живут отдельно. И что к Юрке все пристали с этими кошками?! Ведь он делает это искренне! Ему не нужна шумиха. Он очень талантливый человек. И если кто-то думает, что эти кошки придуманы для пиара, то это фигня полная. Если он видит, что в каком-то городе мерзнет котенок, просто берет его и привозит к себе. Для него естественно.
— Что вам не нравится и что нравится в современном телевидении?
— Что не нравится? Я не понимаю людей, которые кайфуют от самих себя. От своего изображения на экране, от своего голоса в эфире. Это всегда чувствуется.
— А как относитесь ко всем этим “окнам” с “фабриками звезд”, всевозможным “реалити-шоу”?
— Что касается засилья лицензионных программ… Я понимаю, что такая финансовая схема достаточно выгодна для каналов.
— Интеллигенты называют все это чуть ли не растлением нации.
— Я бы не хотел быть столь категоричным. К сожалению, такими программами мы воспитываем вкус зрителя. Ведь радио и телевидение во многом формируют этот вкус. Если мы будем формировать вкус нации на этих программах, значит, распишемся в том, что нас интересует только жизнь “в замочную скважину”, со всеми сексуальными подробности. Мое мнение? Я — против.
Знаете, я горжусь своей “Утренней звездой”. Горжусь тем, что на фоне лицензионных программ “Утренняя звезда” рождалась в квартире путем придумывания — я сам пришел и к названию, и к схемам, и к картинке. Безусловно, сделать программу без денег не смог бы. Очень благодарен Никите Михалкову. Я написал сценарий, он приписал к нему доверительное письмо, и мы поехали в Ленинградский банк. Там мне дали ссуду — огромные деньги. И Никита был гарантом того, что я их отдам. Поэтому я был обязан вдвойне: должен был не подвести Никиту и вернуть деньги. И программа так развернулась, что это удалось сделать уже через несколько месяцев. С “Утренней звезды” начинали многие известные сегодня артисты. Валерия, Юля Началова, группа “Смэш”... Тех же “Тату” страна впервые увидела в “Утренней звезде”. “Татушки”, увидев меня на своем концерте, назвали своим крестным!
— Юрий Александрович, куда же вы сегодня пропали? Почему исчезли из эфира?
— Сегодня у нас нормальная пауза, которая необходима каждому режиссеру, актеру, продюсеру, для того, чтобы осмотреться, оглянуться и выйти или с новой программой, или на новый уровень.
— В мистику верите?
— Даже если она и была, я ее не замечал. И отношусь к подобному со скепсисом.
— Работники “Останкино” рассказывают всякие страшные вещи. Тот же Лев Юрьевич Новоженов тени на стене видел, призраков. Кассеты, говорит, сами по себе с полок падают.
— Ты ему верь. Он понавесит.
— Однажды к вам домой заявилась молодая девушка из далекого города, написавшая до этого письмо, которое начиналось так: “Привет, зайчик, пишет тебе твоя белочка!”...
— Ей было 17 лет. И она приехала с вещами. По-серьезному. Ее звали Наташа.
— Но на что она надеялась? Ведь рядом стояла жена.
— В том-то и дело, что моя жена ей не показалась преградой. А вот я попал в дурацкую ситуацию. Старался ей что-то объяснить. Потом она уехала, очень обиженная. Мол, я не понял ее любви. Кстати, Ленку я потом некоторое время встречал по вечерам. Мало ли что...
— От каких женщин вы старались держаться подальше?
— От рациональных.
— Рациональных? Оригинальный ответ. Что плохого в том, что ваша избранница умна? Может быть, вы имеете в виду расчетливых?
— Я имел в виду рациональных в отношениях с мужчинами. В силу своей профессии у меня масса знакомых актрис-певиц. Знаю, что в меня влюблялись. И я всегда думал: “А в кого они влюблялись — в меня как в изображение на экране или в меня как мужчину?”. Точно могу сказать, что одна женщина была в меня влюблена. Это было за границей, и она не знала, кто я.
— Что можете простить ради любви?
— Каждый мужчина устроен так, что думает, что ему можно простить все. Но он не прощает. Я не знаю, почему так, но это так. Если бы Ленка мне изменила, я бы ее не простил.
— Что пожелали сами себе в день рождения?
— Знаешь, моя мечта — чтобы на работе что-то менялось каждый день, а дома оставалось все как есть.
