В судьбоносном для каждого киношника месте Москвы, в ресторане Дома кино, мы сидели и обсуждали “этапы большого пути” — многочисленные повороты в еще очень недолгой жизни Ксении Качалиной. В Саратове ее звали Оксаной. В Москве она однажды проснулась знаменитой, дебютировав в двадцать лет в “Нелюбви” Валерия Рубинчика. Два года спустя получила приз в итальянском городе Таормине за “Над темной водой” Дмитрия Месхиева. Практически каждый год, в самые трудные времена нашего кинематографа, появляется хоть один фильм с ее участием. Но и личных коллизий тоже было достаточно, и тоже не так давно все снова изменилось. И сегодня уже ничто Ксюша не отделяет от главного события своей жизни, о котором готова говорить 24 часа в сутки. С тех пор даже внешне Качалина стала другой — в хрупкой глазастой девочке появились мягкость и женственность.
— Когда вам впервые сказали, что вы красивая?
— Мне до сих пор этого не сказали.
— В Интернете про вас более десяти страниц ссылок, в том числе несколько типа “Голая Качалина”, “Сексуальные фото Качалиной”.
— Ужас. Я не заглядывала, но что-то мне говорили. Кажется, там просто кадры из “Над темной водой” с Абдуловым. Все это абсолютно мимо меня. С другой стороны, кто-то этим занимается, зарабатывает деньги. Вот если б его найти…
— Но в том же Интернете нет ни одного вашего интервью. Вы такая скрытная в жизни?
— Я перестала давать интервью лет пять назад. Кончились темы для разговоров. Все, что можно было обсудить, оказалось уже обсуждено, а что-то новое не придумалось. И за эти годы случилось только одно прекрасное, радостное событие. Его зовут Анна-Мария. Три года исполнилось месяц назад.
— Фильмография полнится тем не менее.
— За счет того, что по времени было раньше. Глеб Анатольич (Панфилов. — К.Т.) долго снимал, так что “Романовы” и “Праздник” (Гарика Сукачева. — К.Т.) — это я уже на сносях ходила. Только вот последнее лето произошло у нас такое, рабочее — с Ренатой (Литвиновой. — К.Т.), а так я три года от звонка до звонка…
— А что такое “сидеть с ребенком”?
— С одной стороны, состояние невообразимого эмоционального и прочего радостного подъема: мне все нравится — гулять, играть, болтать. А вот не о самом приятном — это начинается бытовуха. Маленький ребенок кушает пять раз в день. Ест. Точнее, жрет. Поглощает пищу в каких-то неимоверных количествах. А это все неконсервированное должно быть — парное, духовое. Резать-строгать у меня уже даже не голова болит, а просто руки устали.
— Все делаете сама?
— В данный момент — да. Летом была работа и была нянечка. Но вообще пришлось всему научиться, и, знаете, когда Маше делают комплименты, я распрямляю спину и верю, что все не зазря. Не считая последнего инцидента с больницей — вот когда вы звонили, — у меня ребенок еще ничем не болел ни разу за три года.
— Больница — это серьезно было?
— Да не очень. Но когда температура поднялась и в одиннадцать вечера нас увезли на “скорой”, так в связи с тем, что ребенку три года и одна неделя, маму уже не кладут. Только “до трех лет”. И мне пришлось биться, как курице крыльями. Но я просто сказала: “Не уйду, и все”, и меня как-то там оставили до шести утра. А потом уже я с ними по-человечески договорилась. Кто будет заставлять этот аленький цветочек покушать, попить? А если надо подогреть через час?
— Вы с ней вдвоем живете? Квартира у вас своя?
— Прекрасный вопрос. Скоро будет своя.
— Что это значит?
— Мы живем сейчас как бы в доме Машиного деда (Олега Ефремова. — К.Т.), но я надеюсь, что переедем.
— Они с папой ( Михаилом Ефремовым. — К.Т.) сейчас общаются?
— Да, я надеюсь, и дальше будут. Чтобы не мучиться, на кого она больше похожа, Машка теперь представляется, что она “Анна-Мария-Рамзес Шестнадцатый”. Все тут же отстают.
— Фамилия у нее какая?
— Папина. Кстати, в больнице это помогло. Ефремова.
— Когда у женщины есть обожаемый ребенок, все отношения с противоположным полом уже помещаются в свою отдельную, отстоящую от жизни нишу? Я не права?
— Абсолютно правы. Для меня теперь все мужчины — инопланетяне. К своим тридцати годам я в этом уже очень хорошо разбираюсь.
— Вы феминистка?
— Становлюсь постепенно.
— Что вы к своим тридцати годам знаете о “наших советских мужиках”?
— В связи с тем, что я взрослая женщина, для меня уже совершенно неприемлем мужской шовинизм. И сразу все делится на столько мелких осколочков, кусочков, что про любовь, по-моему, лучше вообще не говорить. Но могу ответить анекдотом. “В чем разница между принцессой Дианой и матерью Терезой? Девять дней”. Одна умерла через девять дней после гибели другой.
— Неужели два ваших фактических мужа, Ефремов и Ваня Охлобыстин, совсем ничем не отличались друг от друга?
— Вы еще забыли третьего, Лешу Паперного. Он был в промежутке, лет пять как минимум. У меня очень богатый опыт. Но делиться нечем. Вот можно про всех этих прекрасных парней сегодня не вспоминать?
— Но ведь вы же с ними со всеми работали, снимались, и это большая часть жизни?
— Никогда не пересекались романы с фильмами. “Арбитр” (фильм Ивана Охлобыстина. — К.Т.) был до романа. “Романовы” (где Михаил Ефремов играл Керенского, а Ксения Качалина — великую княжну Татьяну Николаевну. — К.Т.) — тоже. За “Праздник” просто спасибо Игорю Ивановичу (Сукачеву. — К.Т.). Он меня вытащил, когда я уже совсем в себе замкнулась. Там действительно была братская, дружеская поддержка, но не думаю, что я была так уж ему необходима.
— С Ваней Охлобыстиным поддерживаете какие-то отношения?
— Ну, здрасьте. Машка — она крещеная, воцерковленная, а он служит в той же церкви, где у нас крестный батюшка отец Владимир.
— Вы примирились?
— Я не хочу комментировать личные отношения. Могу вам сказать одно: с кем бы, с чем бы ни был связан разрыв, с личной жизнью, не с личной, я просто вычеркиваю все, закрашиваю. Белой краской. Навсегда. Всех этих отношений нет, хотя я ничего плохого о своем прошлом не скажу.
— Что вы про саму себя знаете на данный момент? Какая вы?
— Не убийца, не воровка. Во мне нет тщеславия. Это лишает возможности твердо, уперто работать над “актерской карьерой”. Один знакомый сказал: “Вы живете, Ксюша, не по средствам”. “Ну, — говорю, — тогда мы будем жить по понятиям”.
— То есть свободно, бесстрашно и не копя на старость? Это имеется в виду?
— Это имеется в виду. Я, например, не общаюсь с теми людьми, с которыми не хочу. Вы ж понимаете, как много это значит.
— Ну, а с Ренатой дружите?
— Ренате деваться некуда, она мне родственник. Она тоже Машина крестная. Именно благодаря Ренатке и еще одной моей подруге мы сейчас и не находимся на каком-то “краю”. Мы ведь три года прожили на даче. Рената пособила, рядом с собой на Рублевке нашла дачу — то ли Горки-8, то ли Горки-10. Ничего особенного, никаких золотых унитазов, но мы там сделали ремонт, и все свое младенчество ребенок дышал свежим воздухом, а мама была при нем.
— Ваши отношения с Ренатой длятся уже очень долго, как отдельный роман. Вы дебютировали в “Нелюбви” по ее сценарию, потом играли вместе в “Мужских откровениях”, теперь снялись в ее “Богине”. Как вы подружились?
— У меня к ней очень трепетное отношение. Мы познакомились на съемочной площадке. Ренаточка прилетела на съемки “Нелюбви”, где у меня был уже, кажется, третий день в обнаженном виде. В сценарии этого не наблюдалось. Это вызвало ее недоумение, она стала за меня заступаться, чтобы не было столько голой человечины. А сейчас я ею просто горжусь: человеку еще хватает сил и желания делать свое кино.
У меня это все абсолютно слетело, я проверила. Летом была в жюри милого маленького фестиваля “Московский Пегас” и смотрела там, что происходит в нашем кино в последние три-четыре года. Я ни об одной роли, которую там увидела, не пожалела, что не я ее сыграла. Я на данный момент три своих фильма не видела — “Тьму” Масленникова по Леониду Андрееву, где мы с Янковским, “Мужские откровения” и “Дух”.
— Значит, актерство — больше не ваше призвание?
— Я без него спокойно обхожусь уже около пяти лет.
— А жить на что? Бизнесом будете заниматься?
— Была одна идея, как раз вчера должно было решиться, но пока не получилось. Хочется сделать одну штучку, салон подарков, поскольку я знаю несколько хороших художников, только возникли разногласия с меценатами. Но идей вообще много, они зреют.
— Ваше сегодняшнее отношение к работе сильно отличается от того, когда вы только приехали завоевывать Москву?
— Я с женщинами и детьми не воюю. Москва приехала в меня. Я очень плавно переместилась в нее из Саратова, из консерватории, — во ВГИК. В Москве уже было много друзей, и я не могу сказать, что приехала сюда поступать. Мы так жили — большой компанией молодых людей 18—20 лет. Потом только меня пригласили попробоваться во ВГИК, и Соловьев и Рубинчик сразу зачислили на третий курс. В первый же год во ВГИКе началась “Нелюбовь”.
— Не можете выделить, какие из работ пришлись наиболее по душе?
— Все пришлись по душе, но абсолютно по-разному. С Абаем (Абай Карпыков, режиссер фильма “Тот, кто нежнее”. — К.Т.) у меня был какой-то прорыв самосознания, когда на этих лошадях катались, гонялись… Меня Андрей Ростоцкий научил. Я там еще водила машину, хотя потом опять забыла, как это. Но Ростоцкий посадил на лошадку и за руль. Там же я научилась любое количество времени обходиться без горячей воды — в горах снимали. Научилась, в конце концов, пить водку. Не научиться было невозможно — баранина, дезинфекция.
— С кем дружите помимо съемок?
— Поименно: с Инночкой, с Боцманом, с художниками, есть какие-то рестораторы — но я не знаю, кем они будут через пять лет. Есть какие-то журналисты, которые десять лет назад учились на театральных критиков. Но все меньше и меньше времени на посиделки на кухне и на телефонные разговоры по ночам.
— Как вы в принципе строите свои отношения с людьми?
— Два пункта. Первый — известная цитата: “Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак”. Второй — именно благодаря Машке я все-таки люблю людей. Даже в своих паранойях, когда они хитрят, хамят, злятся, они все равно остаются детьми. Взрослые просто пытаются это прикрыть и не понимают, что все видно. Но меня теперь ни один конфликт не выбьет из колеи. Я стала абсолютно счастливым человеком.
