“Олигарх” Павла Лунгина. Виктор-математик бросается с балкона. Но особой жалости почему-то нет. Он слабый, а слабым не место в делах таких крысоловов, как Платон Маковский. Виктора становится пронзительно жаль, только когда видишь его жену, умную, тонкую и помутившуюся от его шага с балкона. Актриса, исполнившая роль Нины, заслуженная артистка Наталья Коляканова, давно и прочно утвердилась в амплуа таких вот дам, способных на многое, но застревающих в обстоятельствах. У них ювелирная психология и пронизывающие зеленые глаза. А у Натальи рваный ритм речи — с постоянными междометиями и смешками, что, увы, нельзя отразить в газетном формате. Поэтому сей сильно “приглаженный” текст умножайте на десять и получите приблизительное значение ее пульса.
— Наталья, можно я начну с комплимента? В “Олигархе” у вас небольшая роль, но получилось очень ярко.
— Спасибо.
— Горе в образе ортодоксальной японки… А не хотелось по-русски кинуться на героя Машкова с кулаками?
— Хотелось. И по сценарию это должно было быть. Женщины ведь часто так самовыражаются — бьют по лицу мужчину. Мы долго обсуждали, как это можно сыграть. И не договорились. Машков сказал: “Я категорически против того, чтобы меня кто-нибудь бил по лицу”. Препирались полдня, пока Лунгин не развел нас по разным кадрам и не зафиксировал. Режиссер сказал, будем делать по-другому, и родилась самурайская девушка.
— Несколько картин у Лунгина. Слава-то приходит?
— Приходит и уходит. А неизвестная артистка неизвестного кинематографа и неизвестного театра остается...
— Мне всегда казалось, что актриса должна заявлять о себе…
— Поскольку я человек противоречивый, мне то, что делают все, не подходит. Я, как правило, делаю наоборот. Если все идут в одну сторону, я иду в противоположную. Поэтому и с Васильевым вместе оказалась — все делают один театр, он — другой, все стремятся к славе, а он ее уничтожает. И я нашла этого режиссера, потому что в этой игре мы с ним были заодно.
Очень долго я была убеждена, что быть знаменитым некрасиво. Под этим лозунгом я прожила много лет. Сейчас времена поменялись и убеждения надо менять, что тяжело. И возраст подпирает… Кажется, ну, сижу я в своей норе… С другой стороны, опять от Лунгина принесли сценарий. Прочла и — ой, как хочется играть, я эту роль так придумаю… Как это? “Лишь божественный глагол до уха чуткого коснется, душа поэта встрепенется”.
— Какая у вас героиня в новом проекте Павла Семеновича?
— Все та же. Эта песня уже моя. Женщина, которая ищет любви, ищет и на-хо-дит! Хоть где: на сцене, под трактором, на подоконнике! Жадная до приключений, страстей.
— В сериалы часто зовут?
— Очень редко. Прошлой осенью я попробовала сериал. Еще не озвучивали, поэтому сейчас, наверное, он монтируется. Называется “Формулой”. Я там редактор отдела в газете “Формула”, мой отдел называется “Формула любви”, нет, этот у Сутуловой... а у меня “Формула успеха”.
В мой первый съемочный день снимали последнюю сцену. А я “выставлена” на художественное кино, поэтому я играла, как в кино. Потом поняла, что эта сцена — нонсенс во всем съемочном периоде. Все остальное игралось по другим правилам — быстро-быстро, побольше метров, то есть как обычно. Общепринятые оценки и поверхностные чувства…
— Вы смотрели “Идиота” Бортко?
— Эпизодами.
— Как вам ваша девушка?
— Которая?
— Настасья Филипповна. По-моему, упрощена до предела.
— Старалась смотреть, но не могла. И не надо меня провоцировать на оценки моих коллег. Ведь даже у самого последнего актера есть свой зритель. Но я так долго занималась Достоевским, переиграла все роли, начиная от Мышкина и заканчивая Марьей Александровной в “Дядюшкином дне”, что сложилось определенное восприятие, и меня трудно переубедить такой подделкой.
— Вам не кажется, что Достоевского нельзя сделать метражом?
— Знаешь, я бы тоже задала этот вопрос! Только кому? Кстати, у меня подруга живет в Цюрихе, и ей “Идиот” очень понравился. Она соскучилась по России. Она сказала: как здорово, что Достоевского сделали без всяких заворотов и пыльных декораций. Как будто выехали за город на дачу и сняли. Мне это неинтересно, а ей дача под Питером интересно.
— Исходя из всего сказанного, ребенку ( Даниле Белых. — Авт.), тоже актеру, наверное, советуете: “Будь попроще, никому это не надо — копить годами”.
— Ребенок, к сожалению, такой же, как и я. И ничего он не слушает. Хотя иногда спрашивает: “Ма, что здесь сыграть-то в этой роли?” Тогда я советую. А так — у него своя жизнь.
— Вы по-прежнему одна? В смысле, любимый мужчина, муж…
— Поскольку я вся из себя была посвящена театру, и, кроме него, у меня никакой любви не существовало. Театр был моим мужем, любовью, страстью, ребенком и так далее.
— Стоп. Это не жизнь, это же сублимация жизни!
— Да. Да-да! Васильев, как мэтр театра, долгое время был моим идеалом, кумиром. Когда ушла из театра, я попыталась обрести новые ориентиры. Там я была как рыба в воде, знала все правила. В жизни я ничего не понимаю. На улице я старалась быть как можно незаметнее, никогда не красилась, не наряжалась. Чтобы никто меня не трогал, чтоб я могла спокойно наблюдать жизнь из своего укрытия. Моя женственность, привлекательность имели место быть только на сцене.
Театр для меня закончился, и я не знаю, как проявить эти качества в жизни! Ведь если я накрашусь, надену туфли на каблуках и завью волосы — это так банально! Как будто на панель собралась…
— Опять стоп. Неужели за все это время не было мужчины, который просто понравился?
— Прошлой осенью я лежала в больнице. После операции за мной присматривал доктор-хирург. Он относился ко мне абстрактно внимательно. А для меня такое внимание со стороны человека не из актерской среды (все мои мужчины были как раз оттуда) было необычно. Не знаю даже, как это объяснить, но мне эта обычная забота казалась мужским ухаживанием.
Даже не так. Я почувствовала, как мужчина ухаживает вне зависимости от того, выйдешь ли ты завтра на сцену, будешь ли там блистать. Он помогал женщине, которая валялась на больничной койке в ночной рубашке ненакрашенная и непричесанная, только потому, что она нуждалась в поддержке.
Конечно, никаких продолжений после этого не было. Это даже не отношения, это намек на чувства, которые я в себе обнаружила. Как ты спросила, любимый мужчина?.. Да, получается, был, но как образ, который, опять же, от меня очень далеко. А реального мужчины к этому образу нет.
— Они, наверное, все думают: “Ага, актриса, попробуй подойди. У нее поклонников десятки”.
— Я ведь двойственный человек. Во мне очень много энергии, которую можно назвать мужской. Поскольку я играла большие роли, которых было много, приходилось вести, управлять действием, что требует огромных затрат. Такая работа требует мужской силы, и моя женская сущность стала падчерицей. С мужчинами я часто, не отдавая себе в этом отчета, соревнуюсь. Не могу быть мягкой и податливой, как те, что существуют только для мужчин. Я привыкла разговаривать с мужчиной на равных.
— И с режиссером?
— Да, и с ним тоже. Когда я встречаюсь с мужчиной, сразу начинается негласный поединок. Я его провоцирую, вызываю, а он не понимает, он возмущен! Вся его мужская суть, особенно когда режиссер ниже среднего, начинает меня ненавидеть. Почему тот доктор запал мне в сердце? Потому что мы с ним не были в поединке. Он — доктор. Я была так слаба, как мне с ним сражаться?
— Вам никто не говорил, что вы похожи с Маргаритой Тереховой?
— Мы никогда не пересекались, она репетировала в спектакле у Васильева, в котором я впоследствии играла, но другую роль. И эти женские линии были там в поединке. А Васильеву нравятся актрисы на грани…
— Маргариту в одной из статей я назвала женщиной-вызовом. Мне показалось, что ее уже никто не трогает, а она все продолжает задираться, будто по инерции катится. Похоже на вас?
— Да-да… Я слышала рассказы о том, как Терехова снималась у Тарковского. И очень хорошо понимала, что происходило там на площадке, потому что с Васильевым у меня то же самое было. Я считаю, что мои мужские энергии надо притушить и открыть наконец в себе самой женщину. Но думаю, что играть мне как женщине будет непривычно. Мой женский образ получится неправдоподобным. Придется приврать и придумать, что, в свою очередь, требует мужского ума и изобретательности…
