А как красиво все начиналось! Как, впрочем, начинается любая любовь с первого взгляда. “Я, честно говоря, волнуюсь, как он ее встретит, — делился тогда с репортером “МК” заведующий отделением млекопитающих столичного зоопарка Евгений Давыдов, — он в последнее время совсем от рук отбился, кроет все что может... Нет, не матом. Хуже: любви хочет”.
Он — это 9-летний Самсон, пятнистый мужчина в расцвете лет, с длинной грациозной шеей, любитель винограда и комплиментов, сгорающий от любви и нетерпения.
Она — буквально Джульетта. Юная, трепещущая иностранка. Увы, ее путешествие из США в предполагаемые нежные и заботливые “мужские руки” закончилось трагически.
— Как это случилось? — вспоминает научный сотрудник зоопарка Наталья Истратова, летавшая за жирафой во Флориду. — Никто не знает. В США, в центре перемещения животных, девочку оглядели с ног до головы. Она была здорова, спокойно расхаживала. А вот во Франкфурте-на-Майне, где была остановка, жирафиха в транспортной клетке уже лежала... Очень плохой признак.
Уж больно нежны это длинношеие. Жирафиха в пути разнервничалась, испугалась, когда самолет попал в воздушную яму, начала биться. Два раза одной и той же ногой ударила в стенку вольера, поддала ведро с едой, да так, что гранулы разлетелись по всей округе. А потом легла. В Москву уже стало ясно, что дело — швах.
Отгремели в аэропорту фанфары, отвспыхивали фотокамеры журналистов, и удалось толком рассмотреть на ноге опухоль: то ли сильный отек, то ли выпирают сломанные кости.
— Только бы не операция, — молил тогда Евгений Давыдов. — Только бы повезло, и это был бы очень сильный ушиб...
Поврежденную ногу животного сфотографировали и выслали снимки ведущим иностранным специалистам. Ответ пришел неутешительный.
За нее бились. Сколько сделали рентгенов, всякий раз опасаясь, что не встанет после наркоза: животное крупное, обездвиживать опасно. Всякий раз поднималась. Оказалось, не перелом — тяжелый подвывих. Операция — сложнейшая, которую делали хирурги из ЦИТО, — вроде прошла успешно. Появилась надежда. Три месяца в гипсе, снова рентген, снова обездвиживание. Обошлось. Снимали гипс, опять клали. Встала. Надежда росла... И не выросла.
— Лучше бы это был перелом, пусть бы пришлось ставить аппарат Илизарова, — вздыхает теперь Евгений Давыдов. — Только не это: подвывих был плохим, слишком сложным. Мы тянули ее как могли, но уже не надеясь на чудо. Что она погибнет, стало ясно где-то за месяц. Рана не заживала — не заживала, и все тут. Так жалко ее! Так жалко одинокого Самсона!..
Жирафиха погибла. Начался некроз тканей. Спасти животное было уже невозможно.
А было-то ей всего два года от роду — по человеческим меркам еще ребенок. И на Самсона она смотрела как на старшего брата, а вовсе не как на мужа: тянулась к нему через стекло, искала защиты...
А он при первой встрече нежно водил губами по морде долгожданной невесты — то ли гладил, то ли целовал... Ее нет уже почти месяц, а он все никак не привыкнет к своей потере, все смотрит туда, где гуляла так и несостоявшаяся жена. Будет ли у него другая подруга? Ведь жирафиху купил для Самсона гражданин Франции. Сумма сделки обнародована не была, но только за перевозку было заплачено 22 тысячи долларов.
Ходят робкие слухи, что идет речь о другой жирафихе. Но когда они станут действительностью?
— Наверное, стоило бы сделать чучело из жирафы? — спросила я у Евгения Давыдова. — Хоть память осталась бы об этой красивой, но несостоявшейся любви...
— Нельзя, — вздохнул он, — не положено. Даже шкуру мы не можем оставить, хотя красоты она была необыкновенной!
— И что с ней сделали, с умершей? — произнести слово “труп” в адрес столь совершенного животного я не могла.
— Утилизировали, как любое павшее животное, как обычную кошку или собаку, — вздохнул заведующий отделом млекопитающих, — расчленили, вызвали труповозку — и все.
— Так совсем ничего и не сохранилось?
— Ой, нет, — вспомнил он, — остался же скелет. Нам Музей палеонтологии его заказал. Так что от нашей красавицы что-то осталось. Хоть что-то.
