С психиатрами за годы следствия и судов Буданов наобщался столько, сколько не всякому тяжелому шизофренику удается за всю его жизнь. 10 различных, порой взаимоисключающих экспертных заключений! И масса слухов: дескать, всех экспертов-психиатров скупили на корню. Защита — своих, обвинение — своих...
Как итог — “вменяем”. Если по-русски: сидеть может.
Сегодня в “МК” эксклюзивное интервью с одним из экспертов, обследовавших в последнем суде полковника Буданова. Он впервые согласился поговорить на эту тему с журналистом. Наш собеседник — руководитель отдела судебно-психиатрических экспертиз в уголовном процессе ГНЦСиСП им. Сербского, профессор Андрей ТКАЧЕНКО.
— Андрей Анатольевич, скажите наконец людям правду. Вас кто-нибудь “покупал”? Как вы вообще оказались в этом “процессе века”?
— Если говорить серьезно, дело было так. Суд предоставил сторонам процесса возможность самим назвать фамилии экспертов. По сути суд пошел на кастинг. И на мое имя пришел вызов. Заявлено было 15 экспертов, приехало 12, осталось после отбора 9. Шел пристрастный допрос каждого из нас. Остались те, чье участие не противоречило никаким процессуальным нормам, кому не было возможности предъявить отвода. Вот из этих 9 экспертов — независимо, с какой стороны они были приглашены, — и была сформирована единая комиссия.
— Как вы работали?
— Нам были предоставлены все материалы дела. Первые два дня мы присутствовали на допросе свидетелей, которых вызывали разные стороны. И одновременно мы наблюдали за Будановым. То есть имели возможность оценить его поведение и характер ориентировки в процессе. Все это нами фиксировалось особым образом: и та информация, которую давали свидетели, и то, как он на нее реагировал. Потом у нас было еще двое суток непосредственной работы с ним.
— В чем она заключалась?
— Это были клинические интервью. Мы все вместе сидели и говорили с ним с утра до вечера. Было проведено экспериментально-психологическое исследование, еще до нас прошли нейрофизиологические исследования, компьютерная томография и пр. То есть у нас информации было предостаточно. И потом все 9 членов комиссии высказывали свои суждения, шло согласование позиций, как диагностических, так и экспертных.
— Вы спорили?
— Были позиции, которые сильно разнились. В результате 9 экспертов разделились на три группы. И каждая из этих групп дала самостоятельное заключение.
— На чем же вы “не сошлись”?
— И первое заключение (1 человек), и второе (2 человека) говорили о полной вменяемости подсудимого. У них были лишь небольшие диагностические расхождения. А третье, наше (6 человек), — об ограниченной вменяемости. Это то, что предполагает наблюдение и лечение в случае осуждения. Мы попытались максимально полно охарактеризовать те особенности, которые у него были до военной карьеры, объяснить, как изменилось его состояние в ходе чеченских событий и т.д. Но суд положил в основу приговора другое заключение — “вменяем”.
— Трудно было принять решение?
— Трудность была в том, что суд не располагал достоверными фактами. Он выслушивал аргументы каждой из сторон, а каждая описывала события по-своему — иногда прямо противоположно. Мы работали как бы с моделью: могло быть так или так... То есть сложность была не в оценке его психического состояния — здесь у нас не было проблем, — а в оценке характера его поведения. Если бы мы точно знали, где он был в какое время и что делал, это бы сильно упростило нашу задачу.
— Каково же реальное психическое состояние Буданова?
— У таких людей суженный диапазон выбора вариантов поведения с плохим прогнозом дальнейшего отчета. Они исходят из ситуации, реагируют на нее непосредственно, и их поведение ограничено рамками ситуации. А что за этим последует, они не думают. Решение принимается на фоне эмоционального возбуждения. Во всех 3 эпизодах, которые инкриминировались Буданову (превышение полномочий, похищение и убийство. — Авт.), просматривался механизм нарушения контроля.
— Возможно ли вылечить человека в колонии?
— Могу только сказать, что психиатрия в пенитенциарной системе существует и развивается. Психиатрическая служба должна прицельно заниматься профилактикой рецидивного поведения лиц с психическими расстройствами. Выходить из тюрьмы человек должен в таком состоянии, чтобы риск его преступного поведения был минимизирован, а общество за него спокойно. В тюрьме или колонии у любого есть возможность обратиться за психиатрической помощью. Отказать ему администрация не вправе. Но вот как эта помощь будет оказана, насколько качественно — еще вопрос.
— Но если Буданову не назначили принудительного лечения, а сам он к психиатру не обращается, значит, он выйдет точно таким же, не контролирующим результат своих действий, человеком?
— Раз суд решил, что он вменяем, следовательно, считается, что он способен руководить своими действиями.
— Не обидно, что к вашему мнению не прислушались?
— Мое профессиональное достоинство, возможно, и уязвлено, однако в судебной психиатрии так бывает.
