Продовольственный магазин в маленьком городке. Перед запертой дверью толпится народ. Ближе всех к двери инвалид с всклокоченной седой шевелюрой. Люди нетерпеливо поглядывают на часы. Начало четвертого. Обеденный перерыв явно затянулся. К двери решительно приближается несвежей внешности мужчина. И кулаком начинает изо всех сил в дверь колошматить. Видно, как ему худо и сколь необходимо скорей попасть внутрь. Передохнув и подышав на ту часть кулака, которой дубасил, продолжает стучать. Слышны движения с внутренней стороны. Лязги и погромыхивания засова. Дверь начинает распахиваться наружу. Дубасивший мужчина оказывается ею оттеснен и почти прижат к стене. Во всяком случае, он спрятан, скрыт от глаз отпершей дверь дородной суровой женщины в белом халате. Прямо перед ней — на передовой линии — оказался и мнется сжавшийся в испуге инвалид.
— Это кто здесь дверь ломал? — грозно спрашивает могучая женщина. — Кто ломал, я спрашиваю! — повторяет она, хотя все и без вопросов ясно, и смотрит на инвалида. Тот съеживается еще сильней. Женщина отступает в глубь магазина, позволяя собравшимся войти. Дубасивший кулаком пьяница, по-прежнему стоя за дверью, достает сигарету и закуривает, нервно выпуская дым в небо.
Еще через две минуты женщина в белом халате выходит и прилепливает на лицевую сторону двери прямоугольную бумажку в клеточку, на которой написано: “Сегодня магазин работает без обеденного перерыва до 16.00. Администрация”. Кто и что возразит? Кто посмеет уличить и напомнить, что обеденный перерыв только что имел место?
Курящий пьяница сплевывает, вдавливает окурок в землю и, подавляя сотрясающую его дрожь, устремляется к прилавку.
Перед мясным ларьком на рынке сменяют одна другую бродячие собаки. Уши торчком, в глазах заискивание и цепкое внимание. Садятся и протяжно смотрят на витрину, ловя каждое движение продавца. Тягуче проглатывают слюну. Тут же рядом ошиваются обитающие на рынке коты. По молчаливому соглашению собаки их не трогают. Всем надо кормиться, и лающие и мяукающие создания это понимают. Но субординация есть субординация, коты — слабее, поэтому знают свое место и держатся на второй линии. Псы же — на передовой, в авангарде, напружиненные, готовые сорваться с насиженного пятачка — если человек расщедрится, войдет в положение голодных и бездомных... Продавец и точно иногда из сострадания, иногда для развлечения бросает в окошечко свиной хвост, косточку, кусочек печени или легкого. Псы хватают и проглатывают подачку и, надо отдать должное, добавки не просят, убегают, уступая место следующему очереднику. Однако если рядом с поглощенным трапезой барбосом приземляется еще один дар небес, тогда кот или соседняя собака напрасно будут стараться ухватить эту порцию — трапезничающий счастливец оставит начатый, надкушенный деликатес, сожрет дополнительный паек, а потом вернется к своему прерванному обеду под носом ненавидяще взирающего на него конкурента. И обделенные остаются терпеливо ждать милости и своего часа: что поделаешь, если природа вылепила тебя более слабым... Надо с достоинством нести бремя мелкости, выживать в предложенных обстоятельствах, пользуясь теми возможностями, которые отпущены свыше и которые сам исправить не в состоянии...
В метро, на переходе между станциями “Краснопресненская” и “Баррикадная”, в просторном сером мраморном вестибюле возле эскалатора метались и голосили несколько человек — по-видимому, семья, разнокалиберные и разновозрастные ее члены, судя по одежде и полной растерянности, — приезжие.
— Ему плохо! — кричали они. — Сделайте что-нибудь!
Взывали к шедшим мимо пассажирам и к двум милиционерам, проверявшим документы у казавшихся им подозрительными граждан. Пассажиры шли, не задерживаясь, у всех были свои дела, милиционеры на крики обезумевших провинциалов не реагировали, лица их оставались каменными. На полу корчился, бился, наверно, в эпилептическом припадке, мужчина в кургузом пиджаке. Изо рта шла пена. Потерявшие голову родные хватали стражей порядка и просто равнодушных за одежду.
— Помогите! Ему плохо!
Столько требовательности и надежды было в их мольбах... Столько наивной требовательности и веры... Они считали: им обязаны помочь. Надеялись: им помогут — потому что должны же ведь люди помогать друг другу в отчаянную минуту. Так их когда-то научили. А может быть, так даже происходит где-то, например, в той тмутаракани, откуда они прибыли.
Милиционеры улыбались их дремучести.
