Трэ белль

Сквозь залитое дождем ветровое стекло машины бульвар Сен-Дени выглядел точно так же, как на знаменитой картине Писарро. Эйфелева башня вонзалась в воздушные кружева серо-голубых туч, которые не давили тоской, как это всегда бывало в Москве, навевали приятную меланхолию. В голове крутилась мелодия из “Эммануэли”. Невероятно — все именно так, как я себе представляла!

Я очень боялась ехать в Париж. Боялась, что в реальности этот город окажется иным, нежели рисовался в мечтах. Для меня, типичной советской уроженки, Париж являлся квинтэссенцией всего самого изысканного и прекрасного. Помните: “Ну что ты, друг, свистишь, мешает спать Париж...”

В своих вылазках за рубеж я упорно обходила этот город стороной. До тех самых пор, пока в моей жизни не появилась Сесиль — очаровательная русскоговорящая француженка, с которой столкнула журналистская работа.

— Как? Ты ни разу не была в Париже? — изумилась она так, будто увидела говорящую лошадь. — Это невероятно, ты должна немедленно приехать ко мне в гости!

...Чудеса начались с первого же дня. В честь моего приезда Сесиль собрала дома вечеринку, ее друзья, знакомясь, радовались мне как родной, целовали в обе щеки (парижская традиция — двукратный поцелуй), жали руки, ослепляли радостными улыбками. Я физически наслаждалась журчанием музыкальной речи: аншантэ, же ву зан при, ля фам э трэ белль... Надо сказать, что к тому моменту мой запас французских слов составлял не более двух-трех десятков, но это только придавало общению дополнительный шарм. В конце концов, Эллочка-людоедка прекрасно объяснялась с помощью того же количества. А то, что говорили французы, было понятно и без перевода — ибо говорили они о том, как рады меня видеть, какая я хорошая...

Гулять по Парижу оказалось не менее приятно. Мне улыбались прохожие, полицейские, продавцы в магазинах. И каждый казался похожим на шевалье. Или на шансонье.

Нет, не зря французы славятся своей галантностью и умением обходиться с женщинами. Столько комплиментов я не слышала за всю свою предыдущую жизнь.

— Ву зет трэ белль, — сказал мне длинный худой мужчина, чем-то напоминающий генерала де Голля, у которого я спросила, как пройти к музею Орсэ. Затем он на пальцах объяснил дорогу и под конец снова повторил:

— Трэ белль!

То есть — вы очень красивая. Я уже знала это словосочетание. Мне хотелось тоже сделать ему приятное, сказать о сходстве с де Голлем, но на это не хватило словарного запаса.

— Трэ белль! — выразительно заглядывал мне в глаза официант в кафе после долгих объяснений — опять же на пальцах — по поводу заказа.

— Трэ белль! — послышалось в речи черняво-кудрявого парня на самокате. Он подкатил ко мне на набережной Сены. Узнав, что я из России, просиял:

— Я немного говорить русский! Я иметь Санкт-Петербург! Я звать Жан-Франсуа!

Он уступил мне самокат, и мы вместе отправились смотреть Париж. Как выяснилось, по-русски он знал примерно столько же слов, что я по-французски. Еще мы одинаково плохо объяснялись на кошмарном английском. Что-либо понять из этой адской смеси трех языков было крайне сложно, да это и не требовалось. Жан-Франсуа был хорош необычайно, Париж окружал нас улыбками, солнцем и цветами, напоминая рог изобилия, и с моего лица не сходила счастливая улыбка дебила, которому протянули конфету.

Однако нужно было спешить к Сесиль — мы договаривались вместе пообедать. Когда я с грехом пополам объяснила это Жану-Франсуа, он схватил меня за руку:

— Видеть тебя еще. Севен о клок. Ожурдьи.

Встретиться с ним еще раз? Почему бы и нет? Завтра. В семь часов. Возле Лувра. Потом Сесиль объяснила мне, что “ожурдьи” означает не завтра, а сегодня, но она объяснила это уже после того, как назавтра в семь часов я пришла к Лувру и, разумеется, безуспешно стала ждать Жана-Франсуа.

Через пятнадцать минут напрасных ожиданий я услышала:

— Ву зет трэ белль. Парле ву франсе?

Новый кавалер. Тоже восхищенно заглядывает в глаза. В конце концов, какая разница, с кем бродить по Парижу?

Мишель — так звали нового знакомого — не говорил ни по-английски, ни тем более по-русски. Зато на родном языке трещал без умолку, и его речь была щедро пересыпана ласкающими слух уверениями в моей неземной красоте. Восхитительное ощущение. Тем более что в Москве я вовсе не считала себя “трэ белль”, а тут даже осанка какая-то горделивая появилась.

И завтра, и послезавтра Мишель показывал мне Париж. Мы смотрели на него с борта речного теплохода, курсирующего по Сене, с высоты химер Нотр-Дама, с холма Монмартр. От восторга захватывало дух, Мишель сжимал мои руки и шептал слова любви и восхищения — удивительно, до чего же легко их понять на любом языке! — а встречные смотрели на нас одобрительно и ласково. Было ощущение, что я участвую в римейке старого мелодраматического сюжета.

Вечером он пригласил меня в ресторан.

— Нет-нет, — замотала я головой, не желая чувствовать себя обязанной. — Нет, лучше еще побродим по городу!

На сей раз Мишель посмотрел на меня не просто с любовью, а даже с каким-то благоговением.

...На другой день я возвращалась в Москву.

— Я еще обязательно приеду! — пообещала Мишелю в аэропорту. Он попросил разрешения писать письма.

Это было самое романтичное путешествие в моей жизни. Мне бы, дуре, на этом остановиться...

* * *

Родина встретила меня унылым дождем и озабоченными, хмурыми лицами соотечественников. Незнакомые мужчины на улице и в метро смотрели равнодушно, словно я была замужем за каждым из них по меньшей мере в течение двадцати лет. Моя новообретенная королевская поступь быстро трансформировалась в прежнюю торопливую деловую походку. Короче, все вернулось на круги своя.

Но теперь у меня был Париж. Я знала, что еще приеду туда и вновь стану самой красивой и желанной женщиной на свете. Я даже отправилась на курсы французского языка, чтобы лучше понимать эту восхитительную страну.

— Отправляйтесь в Париж! — самоуверенно советовала я незамужним или недовольным семейной жизнью подругам, каковые составляли подавляющее большинство. О, как мне теперь стыдно за эти советы!

Ровно через год я снова отправилась погостить к активно зазывавшей меня Сесиль. Мишель регулярно присылал открытки с видами Франции и заверениями в том, что скучает и ждет. Нет, я не собиралась крутить с ним роман. Просто очень хотелось снова окунуться в атмосферу любви и обходительности, нежную, как вкус французских вин. В ту атмосферу, которой так не хватает в нашей северной стране.

Мишель встречал меня в аэропорту. Та же радость в глазах, те же восторженные речи. Только теперь мы могли разговаривать друг с другом — не зря же я почти год учила язык! Как выяснилось — зря. Это знание и сгубило всю мечту.

Назавтра после моего прибытия у Сесиль был день рождения. Она пригласила и Мишеля — ради меня.

— Если вы не против, мы посидим недолго, а потом пойдем гулять по городу: Ирине наверняка не терпится снова увидеть его! — предложил Мишель.

Сесиль была не против.

На день рождения он явился без цветов и подарков.

— Извините, что с пустыми руками, но мы же скоро уйдем!

— Ты имеешь в виду, что не успеешь много съесть? — оторопела я.

Он смотрел добрыми глазами магазинного карпа и улыбался. И как я раньше не замечала, какой у него глупый взгляд!

Прогулка по городу показалась скучной.

— Хочу есть! — сообщила я Мишелю на пятом часу мотаний по улицам и площадям.

— Ешь меня! — широко улыбнулся он.

— Не вкусно! — скривилась я.

Он сделал вид, что плачет, собирая слезы в ладошку.

— Бедный Мишель, он невкусный, Ирине он не нравится!

Сдержать гримасу отвращения удалось не без труда.

— Поесть я приглашаю тебя завтра, — посерьезнев, сообщил он. — В ресторан.

...Я пошла туда только после долгих уговоров Сесиль.

— С паршивой овцы хоть шерсти клок, — практично рассуждала она.

Всю дорогу Мишель твердил о том, что это дорогой, ну оч-чень дорогой ресторан.

— Если дорого, давай пойдем туда, где подешевле, — предложила я.

— Нет-нет, я просто хочу, чтобы ты знала, как я высоко тебя ценю...

В ресторане (кстати, среднего уровня, не таком уж и дорогом) он тискал мою руку и приговаривал:

— Ах, какая ручка! Я хочу съесть твою ручку! Какое ушко! Я хочу его съесть!

Видимо, каннибализм казался ему весьма эротичным.

Попытки перевести разговор в более интеллектуальное русло не имели успеха. Мишель не слышал ни о Пушкине, ни о Ленине, ни даже о Пугачевой.

— Ну хоть кого-нибудь из русских деятелей ты знаешь?!

Оказалось, он знает Александра III, потому что в Париже есть мост его имени, и Юрия Гагарина.

Тогда я перешла на французскую классику. Упоминания о Золя, Мопассане и Ренуаре были восприняты без эмоций. Воодушевился он, только услышав имя Виктора Гюго. Оказалось, он видел знаменитый мюзикл “Нотр-Дам де Пари”...

Это была наша последняя встреча с Мишелем. На его последующие звонки Сесиль по моей просьбе отвечала, что меня нет дома, когда приду, она не знает...

На улицах уже не хотелось отвечать на улыбки прохожих. Лишь однажды от нечего делать откликнулась на очередное “трэ белль”. Через полчаса прогулки по Елисейским Полям мой спутник стал норовить погладить меня по щеке. Я уворачивалась.

— Тебе не нравится моя компания? — удивился он.

— Не люблю, когда меня трогают.

— Да? А я, между прочим, богатый человек. Тебе нравится? — он подвел меня к витрине ювелирного магазина. — Выбирай, я куплю тебе что-нибудь!

— Не хочу.

— Да? А я, между прочим, холостой. Могу жениться.

— А я замужем. Жениться не могу.

— Разве ты не хочешь жить в Париже?

— Не хочу.

Я развернулась и рванула прочь. Господи, неужели я так похожа на шлюху и идиотку одновременно?!

Париж уже не казался таким прекрасным — город как город. Друзья Сесиль, которых она пару раз собирала, дабы развлечь меня, чирикали о природе и погоде. Эх, то ли дело наши застолья с задушевными разговорами под водочку обо всем, что накипело!

Кстати, о водке. Именно она-то меня и добила. Прежде обожаемые мной французские вина теперь вызывали оскомину, захотелось чего-то родного. Как-то вечером мы с Сесиль зашли в кафе, в меню которого значилось до боли знакомое “vodka”. По моему заказу принесли большой бокал, в котором зачем-то плавал ломтик лимона и была вставлена соломинка.

— Вы пьете водку через соломку? — изумленно спросила я у Сесиль.

Она, в свою очередь, округлила глаза, когда я, вынув соломинку и лимон, выдохнула и глотнула из бокала через край. Водка была на три четверти разбавлена тоником...

В довершение всего в последние два дня лил дождь. Унылый, как в Москве. Ужасно хотелось домой...

— Ребята! Вы — лучшие! — заорала я, едва появившись на пороге родной редакции. Я готова была расцеловать каждого из них. И даже собственный муж теперь показался воплощением мужских достоинств.

* * *

“— А на той планете есть охотники?

— Нет.

— Нет.

— Нет в мире совершенства! — вздохнул Лис”.

Я в очередной раз вспомнила эту свою любимую цитату любимого французского писателя Сент-Экзюпери.

Если не хочешь потерять мечту, не стоит приближаться к ней слишком близко. А если уж приблизился, надо понимать: мечта — это мечта, а жизнь — это жизнь. Как говорится, две большие разницы.

А Париж — это действительно очень красивый город. Только живут в нем не шевалье и не мушкетеры, а обычные люди. Разные, как и повсюду.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру