Когда три с лишним года назад Владимир Ворошилов, создатель и бессменный ведущий “Что? Где? Когда?”, ушел из жизни, его детищу предрекали скорую гибель. Однако игру не похоронили, и на место ведущего заступил таинственный электронный голос. Полтора года поклонники баталий между знатоками и телезрителями терялись в догадках, кто же его обладатель. Ларчик просто открывался — им оказался приемный сын легендарного крупье Борис Крюк, с 12 лет сидевший в дикторской. Перед закрытием сезона-2004 он рассказал о том, как управляется с наследством Ворошилова.
— Чему вы научились, долгие годы работая с Ворошиловым?
— Сначала МГТУ им. Баумана, а потом Ворошилов, к которому я пришел сразу после института, научили меня, что главное в работе — результат. Каким образом это получилось — он мог спросить потом, если хотел. Это что касается работы. Если же он вызывал на обсуждение передачи, то, наоборот, вытаскивал из каждого его мнение. Этому я плохо научился — он вытаскивал больше.
Кроме общепонятных правил, к примеру, что нужно всю работу разбивать на ступеньки и анализировать каждую, были у него и парадоксальные правила. Он говорил, что отрицательный результат значит только то, что решение было неправильным. Задумали мы определенную музыкальную паузу, бились с ней месяц — ничего не получается. Он говорил: “Неправильно решили”. А не то, что мы плохие, потому что не можем пробить.
— А вашим мнением он интересовался как-то особенно?
— Периоды были разные. Когда я начинал работать, основные консультанты у него были другие. Потом был период, когда я стал основным советчиком. И были последние три-четыре года, когда он считал, что ко мне не по всем вопросам можно обращаться.
— Он подводил к мысли, что вам предстоит стать ведущим?
— У нас с ним по этому поводу было всего два разговора. Один — лет за шесть до его смерти. Он сказал, что проведет юбилейные, 20-летние игры и отдаст игру мне. Тогда я ответил: “Помочь помогу, но вести должны только вы”.
А последний разговор у нас был за две недели до его смерти. Ворошилов заявил, что устал и передает дела мне. К тому же у него были проблемы с каналами. Тогда все перешли на жесткую сетку вещания, а у Ворошилова было всего шесть—восемь передач в год. И что каналам делать остальные сорок недель в году на этом месте? “Что? Где? Когда?” рушило систему полностью. Сейчас мы этот вопрос решили. Когда игры нет, то на нашем месте выходит кино.
Но у Ворошилова были и другие требования. Он настаивал, чтобы не было рекламы внутри игры — только в последний год его сломали.
Во время последнего разговора я ему сказал то же самое, что и в первый раз. Но получилось по-другому.
— Получается, он вам напутствий не давал?
— Не давал и не дал бы. Во-первых, он знал меня. Вообще в последние годы работы с Ворошиловым я ловил себя на том, что настолько близко с ним сработался, что предугадывал его решения в рабочих моментах. Он знал, что я его очень поддерживал с началом введения денег, когда команды соревновались друг с другом размером выигрыша. Но когда пошла индивидуальная игра внутри команды, когда рейтинг зарабатывал тот, чья ставка сыграла, — мне это не нравилось.
— Когда отменили вознаграждение знатокам, неужели никто из них не высказал недовольства?
— Понимаю, что деньги никогда никому не мешали. Но у нас очень многое в передаче построено на эмоциях знатоков. И когда они играли на деньги, то у телезрителя складывалось ошибочное ощущение, что игроки из-за этого так переживают, что мы показываем, как люди любят деньги и за них бьются.
Однако когда мы деньги убрали, то эмоции остались те же. Знатоки жалеют о том, что не играют на деньги, уже после игры. Но у Ворошилова не случайно последняя музыкальная пауза была “Люди гибнут за металл”, он к этому и стремился, это и хотел показывать.
— Ворошилов выступал чаще на стороне телезрителей, а вы?
— Думаю, что Ворошилов был на своей стороне, и я — на своей. И он никогда не выходил на игру, и я, с ощущением “чтобы выиграли телезрители”.
— Что поменялось в вашем ощущении от игры, когда вы пересели в кресло ведущего?
— Раньше для меня день эфира был самым спокойным днем. Я все подготовил, сижу в дикторской рядом с Ворошиловым, пишу свои мысли, он их читает. Если нравится — использует. А сейчас все с точностью до наоборот.
— Года полтора вы скрывали себя как ведущего. Опасались, что вас воспримут несерьезно после “Любви с первого взгляда”?
— Тогда стоял вопрос, может ли вообще игра существовать без Ворошилова. Мне показалось, что весь огонь критики нужно вызывать в тот момент не на игру, а на ведущего. Чтобы не получилось, что игра плохая. Ведь ведущего можно подправить.
И все равно смена поколений заметна. Ворошилов — это театральность, это напор на знатоков, как бык на матадора. Мне это не свойственно, и я в это не пошел. У меня более прагматичный склад ума и характера. В общении мне больше присуща ирония.
— И знатоки не знали, кто с ними играет полтора года?
— Они не знали одну игру, дольше мы скрыть этого не могли. Ведь многие знатоки знают меня с детства.
— Как знатоки вас приняли?
— По-разному. Все перестраиваются и подстраиваются, делают это постепенно. Вот у вас был один главный редактор, и у него был любимый корреспондент. И тут пришел другой редактор, и у него любимым стал другой. Тот, кто бывший любимый, — ему стало неуютно. Но он терпит.
— А как команды формируются?
— Этим занимаемся мы. Поскольку когда команды формируют сами знатоки, то получается не очень удачно. Показательный пример: команды — чемпионы мира у нас в клубе проигрывают. Такие команды собираются по интересам, они друг с другом дружат. Вместо того чтобы посадить сильного знатока с характером, как Аскерова, предпочитают посадить незаметного. Не знаю ни одной хорошей команды, где все бы дружили.
— Капитанов вы тоже назначаете?
— Их мы с трудом находим и вокруг них строим команды. У нас основной поток знатоков — те, кто играет между собой на турнирах. Там считается, что капитан — самый знающий игрок, который пишет ответ на бумажке. У нас должно быть пять хорошо играющих игроков и один руководитель. Особенно удачно это получается у женщин, потому что игроки-зубры ведут себя с девушками поприличнее. А женщины с удовольствием и хорошо руководят мужчинами.
— Наверное, семейные отношения в команде тоже не поощряются?
— Друзь как-то играл со своими дочерьми. Но девочкам лучше играть без него, да и ему тоже. У него голова начинает забиваться другими проблемами: чтобы одна и другая что-то сказали.
— Мне показалось, что к Друзю у вас особенно ироничное отношение…
— Он все время придумывает правила, пытается их менять по ходу игры. Начинает меня учить, когда его спрашивать при выборе обладателя “Хрустальной совы”. Чтобы перевалить ответственность на меня. Но отношусь я к нему замечательно.
— Вопросы вы сами отбираете?
— Да. Вообще огромное количество вопросов к нам идет с повторами: прочитали в газете и пишут. А знатоки этот вопрос уже “сыграли” на тренировке — они те же газеты читают. Они вообще просто так ничего не читают, поскольку главный дефицит у них — вопросы. Есть даже такое понятие: вопросокнига. Прочел книгу и сделал шесть вопросов, и можно тренировать другую команду.
— После игры анализируете: что получилось, что нет?
— Игру пересматриваю за день до следующей. Уже отошел от эфира, могу трезво оценить.
— Желающих стать знатоками много?
— Да. Но здесь всегда будет проблема. Ведь “Что? Где? Когда?” — это мыльная опера длиною в 30 лет. И если люди будут мелькать, то будет неинтересно. При подборе новых игроков стараемся делать ставку на молодежь — игроков за 40 у нас хватает известных, и для перспективы игрок средних лет неинтересен. К тому же с возрастом все люди меньше способны играть азартно. Вообще самый большой рейтинг был у команды, собранной по телефонному опросу, где капитан — начальник цеха по розливу подсолнечного масла из Краснодарского края Андрей Бычуткин.
— Как-то вы говорили, что думаете сделать детскую игру. На какой стадии задумка?
— Делать детские игры постоянными я бы не стал. В любом формате детская игра — это всегда интересно. Позовите детей в “Кто хочет стать миллионером”, в “Свою игру” — получится неожиданно. Но как только делаете несколько игр, то видите, что между собой они все одинаковые. Тональность игры: какие хорошие дети, их невозможно осуждать, как это бывает у нас со взрослыми.
— Вы смогли бы работать со своими детьми?
— Они пока не доросли: им 9 и 12 лет. Надо будет смотреть по способностям.
— Вы считаете, что мужчина — глава семейства?
— У меня по этому поводу нет никакого закона. По-разному бывает.
— А у вас?
— Мне сложно было бы найти себе главу. Вообще с такой работой жене и детям приходится под меня подстраиваться. Хотя уроки я с детьми делаю, правда, не каждый день. У нас бабушка с ними занимается русским, литературой, а я — математикой.
— Как всей семьей отдыхаете?
— Мы не туристы. Любим поплавать, на дачу ездить, особенно дети.
— Не возникает ли у вас чувства неполноценности рядом со знатоками?
— Трепет вызывает у меня только человек, который ориентируется в вопросах мироздания. Если же кто-то знает, что делал Людовик XVI 18 августа 1774 года, — это у меня чувства неполноценности не вызывает. Не случайно такие люди плохо ориентируются в жизни, не могут найти хорошо оплачиваемую работу. Поскольку такие обширные знания никому не нужны.
