Из его программы мы никогда не узнаем, сколько любовниц было у Андрея Миронова или как разводился Ролан Быков. Режиссер Сергей Урсуляк предпочитает не тревожить духи знаменитых актеров подобными байками. Зато рассказывает веселые и печальные истории их творческой жизни в передаче “Пестрая лента”.
Программу просили пожелтеть
— “Пестрая лента” — ваше детище или вас пригласили в уже готовый проект?
— Идея не моя. Программу придумали на канале ТВС редакторы с Женей Киселевым, с Сашей Левиным. И меня позвали ее вести. На ТВС мы работали почти до закрытия.
— Вы же ушли из программы еще до того, как ТВС не стало?
— Понимаете, какое дело. Я в силу своей основной профессии не люблю быть в подчинительном положении даже в мелочах. Я не был режиссером этой программы и автором всей истории. Но я был автором того, что говорю я. Это была моя территория, в которую я не хотел, чтобы кто-нибудь лез. Особенно когда речь идет не о стилистических погрешностях, а о смысловых. И как только это произошло, я понял: “Зачем мне это нужно?”.
— Как вы на Первом оказались?
— Пару лет назад пошли разговоры, что хорошо бы передачу возобновить. Я выдвинул несколько условий именно по организации этого дела, они были выполнены. И мы стали работать.
— Вы часто говорите, что опускаете подробности личной жизни. Из уважения к герою?
— Именно по этой причине. Меня просили, чтобы программа “пожелтела”. Понимаю, что выгляжу как человек в трусах на нудистском пляже, оскорбляю общественную нравственность… И еще одна проблема — Первый канал хотел бы, чтобы речь шла только о первых лицах. Судьба замечательного артиста, менее известного, чем Андрей Миронов, уже беспокоит их с точки зрения, будут ли это смотреть. А поскольку таких фигур, как Леонов, Миронов, ограниченное количество, я хорошо вижу конечность программы в данном формате.
— К ныне живущим персонажам вы принципиально не обращаетесь?
— Такое было один раз.
— Вашим героем был Меньшов?
— Нет. Меньшов был, когда я рассказывал про “Москва слезам не верит”. Мотыля показывал в передаче про “Белое солнце пустыни”. Но только в рамках рассказа о фильме. Кстати, мне очень нравилось делать передачи про фильмы, но такие программы — по определению второго круга, персоналии пользуются гораздо большим спросом. В свое время мы рассказывали и о собаках в кино, и о блатных в кино, и о ВДНХ. Но это было еще на ТВС, когда была другая аудитория.
— Так кто из здравствующих актеров был у вас в передаче?
— Татьяна Самойлова. Для нее мною было сделано персональное исключение.
Мое отношение к живущим в процессе формирования, оно может меняться в зависимости от того, что человек сделал. А если герой уже не в состоянии ответить, это меня очень ограничивает и дает, как мне кажется, правильную интонацию дистанции. Про живого человека я бы мог рассказывать в диалоге с ним, но это уже другой жанр.
По дочери от каждой жены
— Вы много лет были актером. И потом пошли учиться на режиссера. Из-за того, что не любите подчиняться?
— Во многом из-за этого. Но не то чтобы я такой декабрист-народоволец. Нет. Просто в какой-то момент мне стало скучно.
Имея некоторые актерские способности, я не очень актер по природе. Настоящему актеру должен нравиться сам процесс репетиции, выхода на сцену, грима. Для меня спектакль после третьего раза был скучен. К тому же я все время что-то писал, пытался уйти.
— Значит, идея зрела у вас долго?
— Да. Другой разговор, что, поскольку я человек инертный, мне для этого были нужны внутренние силы. К тридцати годам, когда начал поступать на режиссера, был отцом целых двух семейств. Так что для меня это была тренировка с отягощением.
— Трудно было найти деньги на первый фильм — “Русский регтайм”?
— В 1993 году они упали с неба. Миша Ширвиндт, который вообще в моей судьбе играет большую роль, познакомил меня с хорошим продюсером. С Мишей мы учились вместе в Щукинском училище, потом работали в “Сатириконе”, потом на левых концертах. Позже я у него работал “на собаках”. И когда они уже не нуждались в моих услугах, все равно работал — понравилось зарабатывать, поскольку платили хорошие деньги. Миша для меня человек-судьба.
— Дочь и жену вы принципиально не снимаете у себя?
— У меня две дочери. Про актрису Сашу Урсуляк все знают. Часто говорят, что моя жена Лика Нифонтова, актриса “Сатирикона”, — ее мама. Что неправильно. Лика — моя вторая жена, и у нас есть дочь Даша. Обе дочери у меня снимались в эпизодах. Но придумывать роли для своей семьи в каждом фильме…
— Старшую дочь Сашу вы не уберегли от актерской профессии. Как обстоят дела с младшей?
— Пока она собирается поступать в РГГУ, занимается с педагогами. Но и Саша только в мае заявила, что пойдет в актрисы. Когда, казалось бы, об этом уже не может быть и речи. С ужасом жду весны.
Фильм кормит полтора года
— В периоды творческого кризиса, вы, наверное, тираните домашних?
— Они считают, что у меня мерзкий характер, истеричный. Я этого не вижу. Не понимаю, чего им от меня надо.
Естественно, режиссер, что-то ищущий, напоминает женщину на сносях. У которой прорываются какие-то странные пожелания, нелепые претензии. Но про женщину знают, что у нее живот растет. А про меня не знают, что я беременный. И ко мне относятся без почтения.
— Трудно вам было снимать мэтров кино? Тихонова, Ульянова, которые играли у вас в “Сочинении ко Дню Победы”.
— В первый момент сложнее, потому что я их боялся. Но они титаны не просто так. Они открыты, они настроены на тебя. В тот момент, когда они говорят “да”, они тебе подчиняются. Ни с Ульяновым, ни с Тихоновым, ни с Ефремовым у меня не было проблем. Другой разговор — свойства личности. Добрейший, изумительный по контактности Михаил Ульянов другой, чем очень погруженный в себя, очень настроенный на процесс Вячеслав Тихонов.
— По стоимости все ваши картины одинаковые?
— Если говорить о полнометражном кино, то я укладываюсь в одну сумму. Хотя… мои картины не могут стоить одинаково. “Русский регтайм” был снят за две копейки, потому что тогда все стоило две копейки. “Летние люди” стоили тысяч 350 долларов, это по нынешним временам вообще не деньги. Средняя стоимость фильма сейчас не уходит за полтора миллиона. Я — не высокобюджетный режиссер.
— А у режиссера — постоянный процент?
— Постоянного процента нет. Исходя из того, что я работаю год, должен этот год жить. И после этого — еще полгода отходить. Из этого расчета и договариваюсь об оплате, которая позволяет мне не голодать, но при этом не дает возможности купить дом в пригороде Парижа. И даже в пригороде Москвы. Вернее, наоборот — в пригороде Парижа дома дешевле.
— Вы приценивались?
— Это происходит не потому, что я все время думаю, где бы мне купить недвижимость. Просто в силу круга общения, газет с объявлениями, которые я читаю. Понимаю, что дороже родной земли ничего нет. В смысле ее стоимости.
— Но зубастый охранник недвижимости у вас уже есть?
— У меня лабрадор. Они с собакой Миши Ширвиндта братья.
— Кому достались щенки от вашей собаки?
— А щенков и не было. Зачем? Чтобы он был таким же кобелем, как и я?
