Песня о Буревестнике
У разных времен разные литературные (и реальные) герои. Если бы Максим Горький создал “Песню о Буревестнике” сегодня, кого бы мы посчитали типичным и мудрым — в соответствии с нынешними реалиями окружающего бытия — персонажем? Неужели глупого, бестолкового Буревестника, который зачем-то гордо реет, мечется над седым морем и куда-то кого-то зовет? Нет, конечно же. Настала другая пора. Подвиги Данко, Александра Матросова, декабристов и Ивана Сусанина выглядели бы ныне как-то даже неуместно. Не были бы правильно поняты и восприняты. Жертвовать собой нерационально! А вот Пингвин, пусть и глупый, и прячущий (робко) “тело жирное в утесах”, — это близко. Согласуется с кодексом самосохранения. Незачем без толку реять и маячить (в смысле — быть маяком), надо накапливать жирок и ховаться. Пока не поздно.
Сбывшееся пророчество
Со школьной поры нам знакомы строки:
Самовластительный злодей,
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
И ведь сбылось. Не сразу, но исполнилось. В Екатеринбурге, в доме Ипатова. Проклятие догнало потомков того, к кому было обращено. Воплотилось буквально.
Ангел
У Лескова в “Запечатленном ангеле” загадочная фраза: “Не кичись правдой, иначе ангел от тебя отвернется”. Я долго думал над ее смыслом и понял: это и в самом деле верно, правдой не надо бравировать, ее надо знать, знать самому и для себя, а колоть ею глаза другим — занятие бессмысленное, неблагодарное и обидное.
О чем?
О чем рассказ Пушкина “Выстрел”? О том, что времени всегда не хватает и смерть приходит в самый неподходящий момент. По молодости, в начале жизни, легко разбрасываешься авансами, залезаешь в долги: это сделаю, то успею сделать, и кажется, что времени впереди — навалом… А потом сталкиваешься с неумолимостью финала…
Ударение
“На холмах Грузии лежит ночная мгла…” Поэзия… А перенеси ударение на второй слог, и получится весьма скучно и даже по-газетному заштампованно: “На холмах Грузии лежит ночная мгла…”
Зависть
Если бы Пушкин не был Пушкиным, легким гением, — с каких позиций он изложил бы историю о Моцарте и Сальери? Будь он старательным ремесленником — наверняка взял бы сторону завистника.
Ну а Шекспир, будь он завистлив, какой придумал бы сюжет? Может быть, в духе “Терминатора”… Среди живых нет равного ему драматурга. Но в будущем появится такой — гениальный соперник, который славу Шекспира затмит. И тогда завистник посылает в будущее убийц, наемных киллеров, призванных устранить конкурента.
Путь Фикуса
Сейчас такую картинку представить трудно: к помойным бакам, стоявшим во дворах (были эти баки совсем других форм, чем ныне, — не кубы, не замысловатые короба на колесиках, а сужающиеся книзу металлические цилиндры с приваренными по обе стороны ручками), выносили ставшие ненужными домашние растения в горшках: столетники, герань, но больше почему-то запомнились фикусы — широкие, лопатой, темно-зеленые листья, и горделивый, надменный их вид приобретал на свалке совсем иной, жалкий, скукоженный облик.
Почему столь жестоко расправлялись с изнеженными в домашнем тепле экзотическими любимцами? Мне кажется, причиной были внедряемые в мозги клише: о том, что признаком мещанского ограниченного существования являются не только серванты, статуэтки-слоники, но и домашние цветы-цветочки. Герои осваивают целину и космос, а обыватели погрязли в тине уюта, окружили себя удобством, геранью и кактусами… Которые и точно были символом стабильного существования прежних, еще предбольшевистских лет — и с тех пор из поколения в поколение сопровождали людей: из оранжерей богачей, из домов купцов и рабочих бараков перекочевали в эпоху, когда на их безобидное существование всерьез ополчились.
Недаром печать называли могучим помощником и проводником линии партии. Подействовало! Пристыженные люди, не желавшие быть среди отстающих и слыть мещанами, поддались пропаганде.
Сегодня увидишь выброшенный на улицу экзотический цветок не часто. Куда чаще видишь выброшенные на свалку книги. Фикусы и прочие редкие растения продаются за немалые деньги в специальных магазинах. Книги и фикусы поменялись местами. Так фикус отомстил за прежнее свое унижение.
