“Специальный корреспондент” Вячеслав Грунский ведет бурный образ жизни — разъезжает по командировкам, снимает репортажи, преподает на журфаке и пишет диссертацию. Но оказалось, что такой фонтан бьет только в профессиональной сфере. И до полного счастья спецкору пока еще очень далеко.
Усталость от девушек
— Разведка доложила, что вы только что из командировки. Где были?
— Два дня назад прилетел из Египта. Снимали ремейк программы, которую я делал два года назад. О том, как отдыхают наши соотечественники на так называемом дешевом море. Одна группа работала в Турции, а другая в Египте.
— Зачем вам ремейк? Неужто что-то изменилось?
— Честно говоря, особо ничего. Разве что отношение к нашим девушкам. Египтяне всегда очень бурно реагировали на проходящих мимо русских красавиц, а сейчас, видно, подустали немножко — только глазами провожают.
— Вы начали телекарьеру как военный корреспондент. Хотелось испытать себя?
— Первый раз я оказался на войне в Боснии. Мне было 22 года. Военного опыта, кроме теоретических занятий на военной кафедре по агитации возможного противника, у меня не было. Скорее всего это был юношеский максимализм, ребячество.
Кстати, у меня была программа о французском Иностранном легионе. Туда очень охотно берут людей в возрасте от 20 до 24 лет. Именно в это время, как считают психологи, у человека отсутствует барьер страха. А присутствует некая безбашенность.
— И вот в 22 года безбашенный Вячеслав Грунский отправился смотреть на войну в Сараево. Но на этом решил не останавливаться?
— Так получилось. Потом меня стали с завидной периодичностью как “опытного профессионала” (улыбается) отправлять в “горячие точки”. Я стал военным корреспондентом. Вообще не люблю деления на военных и парламентских… Журналист должен быть универсалом.
С бабушкой в холодильнике
— Можете вспомнить самый страшный момент в жизни?
— Наверное, во время первой чеченской кампании. Мы снимали репортаж с площади Минутка, и вдруг начался обстрел из реактивных установок “Град”. Несколько человек тут же были убиты. Это первая смерть, которую я увидел своими глазами.
Все бросились врассыпную. Мы забежали в продуктовый магазин, где стоял большой железный холодильник. Когда прошел шок, я понял, что нахожусь в этом холодильнике в компании вооруженных чеченцев и русской бабушки с авоськами, которая непрерывно крестится. Дом трясся и постепенно разрушался. И ощущение от каждого разрыва снаряда — вот это, наверное, самое страшное. Я понимал, что тонкие алюминиевые стенки нас не спасут.
— Удалось выработать верный метод борьбы со страхом? Кто-то, например, молитвы читает…
— Я занимался спортом. Потому что традиционный метод борьбы со страхом — это водка. К счастью, я быстро понял, что так можно попросту спиться. И вот на базе в Ханкале, в Чечне, попросил солдат, и они из нескольких артиллерийских снарядов мне соорудили штангу. Каждое утро и вечер я ее тягал.
— Отправляясь на войну, не думали, каково будет вашим родителям, если с вами что-нибудь случится?
— На тот момент, честно скажу, я был страшным эгоистом. Вообще не думал, что со мной что-то может случиться. Я это стал понимать уже годам к 30. У родителей потом, правда, выработался иммунитет. Они тоже стали верить, что со мной все будет хорошо.
Спецкор разыскивает жену
— Вы живете с родными?
— Нет, один.
— И на что похожа холостяцкая квартира?
— Бывает, я сегодня прилетаю из одной командировки, завтра улетаю в другую, а потом сразу в третью. Естественно, содержимое чемодана должно меняться: выкинуть зимние вещи, закинуть летние. В этот момент квартира превращается в склад секонд-хенда, все разбросано. Но потом, когда выдается свободная неделя-другая, сам привожу все в порядок. А с домашним хозяйством помогает мама — приходит раз в неделю.
— У вас есть спутница жизни?
— Нет.
— Некоторым репортерам удается иметь семью и даже детей. Почему же вы еще не остепенились?
— Я как-то даже обсуждал это с коллегами. Интересный факт, на Западе репортеры достигают пика своей карьеры примерно к 50 годам. Начинают путешествовать, ездить в “горячие точки”, и к этому времени у некоторых уже рождаются внуки. У нас же все иначе.
Тот момент, когда нужно было определяться с личной жизнью, я упустил. А сейчас пришла привычка быть одному. Периодически, конечно, возникают мысли обзавестись семьей. Но как? Нельзя же дать брачное объявление: “Специальный корреспондент разыскивает жену”. Во всем должен быть элемент экспромта. Чтобы в какой-то момент понять — вот она. Пока что этот момент не наступил…
Командировочные романы
— А вы по натуре влюбчивы?
— Нет.
— Это тоже репортерское?
— Да я уже не понимаю, какие мои черты характера врожденные, какие приобретенные. У меня было несколько серьезных романов, но все в том же возрасте, когда сносит башню, — от 20 до 25 лет. Самые долгие отношения длились два года.
— Почему не дошло до загса?
— Это все формальности. Как показывает практика, они только ухудшают отношения.
В командировках случаются романы?
— Нет, в командировках не до этого. Надо работать.
— Мне кажется, столько соблазнов — поехал в Новую Зеландию, потом в Азию, столько разных женщин…
— Командировочные романы больше характерны для женатых журналистов.
— В общем, вы находитесь в поиске подруги?
— Да… боевой. (Улыбается.)
Как отстал от моды
Вас называют метросексуалом. С чего это?
— Когда-то я пытался угнаться за новинками моды, а потом понял, что все по кругу ходит: сегодня клеш, завтра трубочки, послезавтра опять клеш. Теперь это для меня не актуально. Мне не нужно реализоваться через вещи. Я сейчас получаю второе высшее образование — юридическое. Еще преподаю на факультете журналистики МГУ, поступил в аспирантуру, пишу диссертацию.
— Решили менять курс?
— Мне 33 года. И у меня пик репортерской карьеры. Сколько еще заниматься этим? Вопрос. Если идти по проторенной дорожке, весь авантюризм пропадет, глаз потухнет. А ведь зритель это чувствует. Вот я и начал учиться, преподавать.
