В 18 лет его уже называют по имени-отчеству. Но Ярослав дискомфорта не чувствует. Считает, что ничего предосудительного в этом нет. На “вы” и шепотом к нему обращаются даже друзья. В шутку.
— Но сам ты себя чувствуешь Ярославом или уже Ярославом Александровичем?
— По-разному. В разных ситуациях и с разными людьми могу быть и Яром, и Яриком, и Ярославом, и Ярославом Александровичем.
— Ну скажи, Ярослав Александрович, ты ведь не думал, что подашься в телезвезды?
— Нет, не задумывался. Но с начала 11-го класса нам в головы начинали вбивать: думай, кем ты хочешь стать, иди на подготовительные курсы. И когда нам сказали, что есть маза не ходить в школу, а посещать подготовительные курсы, я решил: надо бы тоже подумать, какой институт выбрать мне. А потом спросил у друзей, знакомых: вот хочу заниматься этим и этим…
— Тем, чем сейчас занимаешься?
— Нет. Я говорил об очень странной, наверное, профессии, которая вмещает в себя очень много разных занятий. То есть я хотел сразу и договориться, чтобы сделать вечеринку, и вести ее. А еще: вот это, вот это и вот это… И мне сказали: в таком случае у тебя есть только одна дорога — поступать на продюсерский факультет ГИТРа. Там сейчас и учусь.
— Пошел учиться на телепродюсера, а стал телеведущим. Дай мастер-класс: как стать виджеем? Я так понимаю, для начала нужно обзавестись виджеем-папой?
— Не, наверное, у всех должен быть какой-то свой путь. Нельзя сказать, что здесь имеется какая-то формула: x+y=z.
— А тебе не доводилось слышать от коллег, что, мол, блатной?..
— Мне очень не нравится это слово, оно какое-то неправильное. Возможно, обо мне люди думают что-то подобное: кто-то говорит, кто-то нет. Скорее всего, так думают люди, которые просто завидуют.
— Их можно понять: приехали из какого-то дальнего городка, в Москве прошли через семь кругов ада. А тебе, понимаешь ли, все досталось на блюдечке с голубой каемочкой.
— Это только иллюзия, что на блюдечке. На самом деле мне это досталось тяжелым трудом. Потому что пройти через кастинги и понравиться какому-нибудь начальнику — это одно, а пройти таким же путем через папу — совсем другое. Да это практически невозможно! И если я прошел школу папы, это уже очень круто. Может быть, другие папы, более лояльные, думают: вот мы сейчас сыночка засунем — авось чего-нибудь получится. А не надо такого, и со мной такого не произошло.
— А у тебя папа: чуть что — за ремень? Строгий такой?
— Нет, просто он очень требовательный. Профессиональный, так скажем. Если бы я не научился, меня бы никто в эфир не пустил.
— Страшно было выходить на первую запись?
— Было очень страшно. Я просто понимал, что сейчас войду в офис, и потом уже назад дороги нет.
— Что тебе в себе самом пришлось изменить? Может быть, ты поработал над речью, может, волосы нарастил, сменил прикид? Или ты исправил прикус, может, у тебя были “фефекты фикции”? А может, не дай Бог, сменил пол?
— Честно говоря, я не помню, что конкретно я с собой такого делал. Были небольшие корректировки имиджа, но в принципе: какой был — такого и взяли. А насчет тренировки речи: конечно, хотелось не падать в грязь лицом, и поэтому до начала эфиров я достаточно много тренировался.
— Перед зеркалом?
— И перед зеркалом, и перед камерой, да перед чем угодно.
— Знаешь, актерам для постановки дикции дают учить специальные скороговорки. У виджеев таких нет?
— Каких-то специальных нет, у всех одни и те же. Помню, например, такую: “Тридцать три корабля лавировали-лавировали, лавировали-лавировали, лавировали-лавировали, да не вылавировали”. Но это скорее упражнение не на дикцию, а на дыхание. Нужно повторять слово “лавировали” так долго, насколько позволяют тебе легкие, и чтобы на последнем слове ты не задохнулся.
— А руки у тебя всегда такие подвижные были или у Малахова научился?
— Тогда уж скорее не у Малахова, а у Пельша. Я не замечал за собой, что я как-то руками дергаю до того, как пришел на ТВ. А в эфире… Просто руки мне помогают как-то. А может, и правда, у меня слишком много движухи этой на экране.
— Да не, все нормально, это же “фишка” твоя, бренд. Включаешь телевизор: если парень в ящике семафорит — значит, это Ярослав Александрович. С сентября ты делишь с Александром Анатольевичем “Ньюс-Блок”. Папу еще слушаешься или для тебя он уже “отстой”?
— Конечно, слушаюсь. Было бы глупо его не слушать.
— И самое последнее, Ярослав. Что ты все-таки посоветуешь ребятам, которые мечтают оказаться на твоем месте?
— Мне кажется, каждый человек должен быть на своем месте.
— А они, может быть, думают: “Я-то чем хуже?”
— Нет-нет, не получится. Вот я родился такой — Ярослав Александрович, я на своем месте. Вася Иванов — он на своем месте. Может, то, чем я занимаюсь, — не для этих ребят. Ну продержатся они месяц-два, а дальше что? Сначала круто, да: “Мам, привет, я в телевизоре”. А дальше им будет в тягость, кому-то это надоест, кто-то подумает, что он суперзвезда…
