“Зря вы отказались от вареников, — сказал мне ведущий программ “Ночной полет” и “Дежурный по стране” Андрей Максимов, когда мы встретились с ним в Доме литераторов. — А мне вечером в театр. Надо, чтобы искусство пошло”. Отличный аппетит не мешал Андрею Марковичу рассуждать о своих телевизионных детищах и воспитании любимого сына. Одновременно есть, думать и говорить для него не проблема. Так же, как и вести программы, ставить спектакли и писать книги.
Багаж перебежчика
— Вчера на мое предложение встретиться вы ответили “с удовольствием”. Так любите общаться с журналистами?
— Поскольку я работал в газете, мне тоже приходилось звонить известным людям. Понимаю, насколько это противно. Никогда не знаешь, обхамят тебя или нет — одна звезда меня вообще матом послала. Так что стараюсь быть вежливым. Кроме того, мне на самом деле нравится общаться с разными людьми. “Я устал от своей славы, я не хочу давать интервью” — надеюсь, это не про меня.
— После ухода с АТВ вы наконец вздохнули свободно? Теперь сами себе хозяин?
— Телекомпания продолжает снимать “Ночной полет” как производитель. Хотя официально я там больше не работаю — моя трудовая книжка лежит на ВГТРК. Думаю в конце концов перейти туда со всем своим “багажом”, но сразу забирать программу мне показалось неэтичным. В целом я считаю, что совершил очень правильный поступок. Я окончил АТВ как университет и перешел во взрослый канал.
— Почему исчез из эфира “Ночной полет”?
— Программа уже третий месяц в отпуске. Я страшно по ней соскучился. Не то чтобы мне хочется в кадр — нет. Хочется уже войти в этот ежедневный ритм. Он, конечно, очень утомителен, но за девять лет существования “Ночного полета” я даже ни разу не болел. Однажды только голос пропал. Я хрипел, просил зрителей задавать побольше вопросов, но передачу провел. Не представляю, что бы я делал, если бы у меня не было этих эфиров… И, главное, я очень скучаю по гостям и по зрителям программы.
— Чем же вы занимались летом?
— Писал роман. Пол-лета провел один в Москве — жена и сын уехали за город. Я вообще часто бываю один.
— Но вы же публичный человек.
— Я очень мало общаюсь. Просто мое общение видно. А на самом деле мне его иногда даже не хватает.
Избранник Жванецкого
— В “Дежурном по стране” вы с Михаилом Жванецким репетируете перед выходом на площадку?
— Конечно, кое-что обговариваем перед передачей, но только общую канву. Все остальное — чистая импровизация Михаила Михайловича.
— Ваша роль в программе не совсем понятна.
— Позволю себе с вами не согласиться. Жванецкому просто нужен собеседник. Он сам выбрал меня в качестве ведущего. Пришел к руководству и сказал: “Я хотел бы, чтобы эту передачу вел Максимов”. И для меня это огромная честь. Я абсолютно сознательно ушел в программе на второй план. Сейчас мы, кстати, вышли в финал ТЭФИ. Значит, программа нужна.
— Жванецкий не говорил, почему выбрал именно вас?
— Он сказал как-то в одном интервью: Максимов может говорить с кем угодно, а я только с ним. Почему — не знаю. Но для меня это очень лестно.
Театр повернулся задом
— Все ваши занятия, кроме телевидения, — театр, книги — не слишком прибыльны. Нет соблазна написать бестселлер и как следует заработать?
— Как только передо мной встанет, скажем, вопрос здоровья ребенка и нужно будет продаваться, я не задумываясь это сделаю. Мне 47 лет, меня волнует старость, и я не знаю, как буду обеспечивать семью, если меня уволят с телевидения. Но пока что оно позволяет мне жить так, как хочу: ездить на машине, отвести сына в платную театральную школу, ставить спектакли.
Хотя даже в театре приходится зависеть от продюсеров. Театральный центр “Русич” предложил мне: давайте мы будем показывать ваш спектакль “Реалити-шоу — кабаре за стеклом”. Давайте, сказал я. А за неделю до премьеры продюсер Наталья Боярская написала мне письмо: я передумала. За неделю вот так меня кинули! И теперь спектакля не будет… Так что в театре тоже не все так безоблачно.
— В “Ночном полете” вам легче общаться со старшим поколением, чем с молодым?
— Не делю я людей по возрасту. Контакт же от него не зависит. Хотя поколение моего сына Андрея, которому сейчас восемь лет, совсем другое. Они какие-то необычные. Когда мой ребенок говорит официанту “сэр” и заказывает мороженое — на английском языке, — я каждый раз поражаюсь. Вопрос не в том, что он знает английский, а в том, что он свободный. К нам приходят его друзья. Ко мне относятся уважительно, но без подобострастия. Я помню, кем для меня был папа моего друга.
Андрей сам решил стать артистом, пошел в студию. Никакие попытки увлечь его телевидением или чем-то еще не увенчались успехом. Что важно, у них в классе нет разделения по национальному признаку или по богатству. Делят по уму! У сына есть друг Сева. Спрашиваю как-то: “Кто из вас главный?”. Отвечает: “Сева”. Почему? Потому что он умней.
Возраст подзатыльников
— Андрей, я чувствую, с характером.
— Еще с каким!
— Не избалован?
— Мне кажется, что очень. Жена говорит: все нормально.
— Но он поддается влиянию?
— Пока с ним можно договориться. Я с сыном обсуждаю даже те проблемы, которыми не могу поделиться с женой. Он дает мне советы, говорит: сделай так-то, подумай. Он понимает меня лучше, чем большинство друзей. Но при этом, если он ест суп час, тарелка летит в сторону, и на следующий день он ест суп гораздо быстрее. То есть я с ним не то чтобы прямо сю-сю-сю. Я могу дать ему подзатыльник, к сожалению… накричать — это вообще на раз. Вчера, например. Дрессировке он пока поддается.
— Когда Андрей родился, вы были уже в зрелом возрасте. Это повлияло на ваше к нему отношение?
— Дело в том, что это единственный мой ребенок, который живет со мной так долго. С предыдущими детьми мы переставали видеться, когда им было два-три года. А мужчина все-таки начинает нормально общаться с ребенком, когда тот уже говорит. Потому что этот “батон” — ты его любишь, ты все для него делаешь, но он еще мамин.
С Андреем мы прошли весь путь вместе. Поэтому мне трудно сравнивать его со старшим сыном, который сейчас живет в Брюсселе. Ему 16 лет, мы созваниваемся, но я не вижу его годами. Когда я прошу его писать письма, мой родной сын говорит, что плохо печатает на русской клавиатуре.
Кроме того, Лариса так замечательно все устраивает, что я не знаю с Андреем никаких практических забот — всегда есть нянечки, не надо было просыпаться по ночам.
Жена за бутылку
— Правда, что руки Ларисы вы просили у ее мужа?
— Это только звучит так красиво: “просил руки”. На самом деле мы с ним очень дружили и работали вместе. Я просто пришел сказать, что Лариса уходит от него ко мне. Хотел, чтобы он узнал это от меня. Пришел с бутылкой водки. Он, правда, не пил, а я пил и пью. Вот и выпил эту бутылку.
У истории было неожиданное продолжение. Я решил проветриться и пошел пешком домой — дело происходило на Арбате, а живу я в начале Кутузовского проспекта. На мне был длинный черный плащ. На улице ко мне вдруг подошел человек и сказал: “Батюшка, я хочу умереть. Что вы мне посоветуете?”. В результате я долго читал ему проповедь на троллейбусной остановке и даже благословил по его просьбе. Понимал, что это неправильно, но выхода-то не было, человек пошел бы и повесился.
— Теперь вас вряд ли с кем-то спутают. Вы стремились к известности?
— Очень. Мне казалось, что есть ситуация, после которой можно лечь и умереть, потому что все равно ничего лучше не будет: я стою со своей девушкой у театра, где висит афиша с моим именем, — ко мне подходит другая девушка и просит автограф. Но когда со мной ровно это и произошло, я ничего не почувствовал. Я стараюсь не заболеть звездной болезнью. В очередях, например, всегда стою. Но очередей так мало…
