Последние годы тема левого поворота в Латинской Америке привлекает к себе внимание. Все чаще в результате свободного народного волеизъявления в этих странах к власти приходят руководители левого толка. Как это отражается на экономике региона?
Только в минувшем году список лидеров левого толка дополнился президентами Никарагуа, Перу и Эквадора. Причем в двух первых случаях новые главы государств – соответственно Даниэль Ортега и Алан Гарсия – уже занимали эти посты и были вынуждены уйти с них в 1990 году. Также в результате свободных и демократических выборов. Очевидно, народы латиноамериканских стран, разочарованные результатами неолиберальных экономических преобразований 1990-х годов, «ждут перемен». Вопрос состоит в том, каких перемен – радикальных или умеренных?
ПОЧУВСТВУЙТЕ РАЗНИЦУ
К сожалению, в средствах массовой информации все правительства левой ориентации «сваливаются в одну кучу». В статьях под хлесткими названиями типа «Латинская Америка выбирает социализм» или «США теряют Латинскую Америку» не делается четких различий между столь не похожими друг на друга лидерами, как Мишель Бачелет в Чили, Луис Инасио Лула да Сильва в Бразилии или Уго Чавес в Венесуэле.Между тем можно провести отчетливую черту между традиционными левыми, в своей политике близкими тем или иным направлениям европейской социал-демократии, и нетрадиционными и радикальными левыми.
До настоящего времени явный перевес одерживают представители социал-демократической ориентации, к которым относятся главы Аргентины, Бразилии, Уругвая и Чили и наверняка примкнут вновь избранные президенты Никарагуа, Перу и, вероятней всего, Эквадора. Радикальное левое крыло представлено лидерами Венесуэлы Уго Чавесом и Боливии Эво Моралесом. Нередко к ним приплюсовывают и многолетнего кубинского лидера Фиделя Кастро, но в данном случае речь идет именно о традиционной левой ориентации, но не социал-демократического, а коммунистического толка.
Различия между «традиционными» и «новыми» левыми четко прослеживаются не только по вопросам внешней и внутренней политики, но и по характеру производимых ими макроэкономических преобразований. В какой-то степени об этом можно судить по такому показателю, как «индекс экономической свободы».
По данным последнего обзора, опубликованного осенью минувшего года, можно видеть, что после прихода к власти традиционных левых место в мире возглавляемых ими стран не претерпело резких колебаний.
В ряде случаев (Аргентина, Бразилия, Уругвай) после кратковременного падения места в мировой «табели о рангах» в момент прихода нового лидера к власти, вызванного не столько его конкретными действиями, сколько неуверенностью в возможном характере будущей политики, имело место возвращение на прежние позиции.
К тому же в Аргентине тенденция к потере позиций среди стран, обладающих более высоким уровнем экономической свободы, отмечена не в момент вступления в должность нового президента Нестора Киршнера (2003 год), а значительно раньше. Это связано с воздействием продолжительного экономического спада, начавшегося еще в 1998 году. Именно он побудил руководство страны усилить государственное вмешательство в экономические процессы, чтобы преодолеть его. Это означало неизбежный отход от неолиберальной политики в ее крайних проявлениях. Аргентина проводила это в течение 1990-х и по индексу экономической свободы опережала многие западноевропейские государства.
РАДИКАЛЬНЫЙ ЧАВЕС
Венесуэла уже в первые годы пребывания у власти Уго Чавеса, занявшего свой пост в 1999 году, чьи основные усилия были первоначально направлены на изменения политической системы, занимала весьма низкие позиции в мире и Латинской Америке. Все неолиберальные реформы, проводимые или хотя бы заявленные его предшественниками, были немедленно свернуты.Когда же, упрочив свои позиции в стране, УгоЧавес стал реализовать свои «заявления о намерениях» в жизнь, индекс экономической свободы начал неуклонно сокращаться. По темпам его падения Венесуэла опередила даже замыкающие мировой список Зимбабве, Мьянму и Демократическую Республику Конго.
Поскольку агрегированные показатели по всему миру приводятся с двухлетним лагом, мероприятия, проведенные в 2005–2006 годах в Боливии, не нашли еще отражения в таблице индекса экономической свободы. Вне всякого сомнения, показатели за 2005 год и тем более за 2006 год будут значительно ниже.
Существенно различаются между собой умеренные и радикальные левые режимы.
Однако для уяснения истинного положения дел к каждому направлению экономической политики необходим более детальный комментарий. В частности, с первого взгляда может показаться, что все страны с режимами левой ориентации (вне зависимости от степени их радикализации) прекратили процессы разгосударствления, являвшиеся стержнем неолиберальных преобразований 1990-х годов.
Но к этому времени приватизационные программы в Аргентине, Боливии и Чили были практически выполнены. Именно этим фактором, а не приходом к власти умеренных или крайних левых сил обусловлен данный феномен. Правительство социалиста Рикардо Лагоса, заявившее в 2002 году об окончании приватизации, фактически лишь признало сложившиеся к тому времени реалии.
Лишь в Бразилии и Венесуэле программы, разработанные прежними правительствами, оказались нереализованными. Именно в этом, пожалуй, состоит единственное сходство между экономической политикой прагматичного Лулы и радикального Чавеса. Тем не менее в бразильском случае была приостановлена реализация только программы федерального правительства.
Отдельные штаты, обладающие высокой степенью хозяйственной самостоятельности, могут действовать по своему усмотрению. Так, в 2006 году была приватизирована крупнейшая электрораспределительная компания в штате Сан-Паулу.
ЧТО ЗАВИСИТ ОТ НАРОДА?
Особый случай представляет собой Уругвай, где и до прихода к власти в 2004 году левого руководства не проводилось масштабной приватизации. А в частную собственность передавались единичные объекты, не имеющие стратегического значения для экономики. В этой стране, получившей за свои демократические традиции название «латиноамериканская Швейцария», решения о приватизации больше зависят не от правительства или парламента, а от народа.На референдумах, прошедших в 1992, 2003 и 2004 годах, население подавляющим большинством голосов высказалось за сохранение в руках государства телефонной связи, производства нефтепродуктов, спирта и цемента, системы водоснабжения, что вынудило правительство отказаться от первоначальных планов.
Также лишь только на первый взгляд есть определенное сходство между радикальными и некоторыми умеренными режимами в отношении национализации. На самом же деле принципиальная разница состоит и в масштабах, и в мотивах возвращения частной собственности под государственный контроль.
В Аргентине и Уругвае речь шла об единичных объектах, функционирование которых в частном секторе оказалось неэффективным. В частности, в государственную собственность была возвращена крупнейшая угольная шахта, которую прежний собственник за 10 лет эксплуатации «довел до ручки». Аргентинскому правительству пришлось пойти и на отзыв концессии на управление водоснабжением в столице страны – Буэнос-Айресе. На ее месте создали государственную компанию после пяти лет сначала безуспешных переговоров с прежним владельцем, а затем столь же безрезультатных попыток найти нового концессионера.
В Уругвае, поскольку не были выполнены условия контракта, концессия в сфере водоснабжения также была ликвидирована. А национальную авиакомпанию Pluna возвратили под государственный контроль – ее владелец, бразильская фирма Varig, сама оказалась банкротом.
БИТВА ЗА ГАЗ
Иное дело национализация в Боливии и Венесуэле, где ее масштабы несоизмеримо более значительны, а главные мотивы лежат в сфере не экономики, а политики. Наибольший резонанс в регионе и далеко за его пределами вызвало решение правительства Боливии о национализации нефтегазовой промышленности, объявленное 1 мая 2006 года.С экономической точки зрения приватизация отрасли прошла успешно. Капвложения в разведку, добычу и транспортировку нефти и газа в Боливии после 1997 года достигли почти 1,3 млрд. долларов, что составило 154,8% намеченных показателей. За счет этого частным компаниям удалось в 4,3 раза увеличить разведанные запасы нефти и в 8,5 раза – газа. Эти показатели гарантируют современный уровень извлечения энергоносителей в течение почти ста лет. Нефтегазовая отрасль обеспечивает более 30% поступлений бюджета. Нефтяники и газовики относятся к числу наиболее высокооплачиваемых категорий трудящихся, а компании вносят вклад в социальное развитие районов, в которых они действуют, участвуя в строительстве дорог и сооружении школ и больниц.
Недовольство боливийцев вызвало появление в 2003 году проекта, предусматривавшего экспорт боливийского газа через чилийскую территорию. Напряженные отношения между двумя странами сохраняются с 80-х годов XIX века. Тогда в результате поражения в войне с Чили Боливия лишилась выхода к Тихому океану. Однако непродуманный проект послужил лишь толчком к массовому движению, получившему название «битва за газ». В его основе – накопившееся у основной массы боливийцев разочарование итогами двух десятилетий неолиберальной трансформации, начавшейся в 1985 году.
Боливия осталась беднейшей страной Южной Америки, а уровень социального расслоения только усилился. В этих условиях лозунги о необходимости прекратить разбазаривание национальных богатств и поставить их на службу не отдельным компаниям, а всему народу встретили поддержку большинства населения.
Эво Моралес, пришедший к власти под лозунгами национализации, понимая всю рискованность этого шага для экономики страны, не спешил с исполнением своих обещаний. Горячие головы обвиняли Моралеса в забвении предвыборных обещаний, предательстве, переходе на сторону империализма и требовали национализации нефти и газа без выплаты компенсации.
Президент был вынужден издать декрет, по которому в ведение государственной компании YPFB перешел контроль над всей производственной цепочкой от разведки до транспортировки энергоносителей, а роль частных компаний свелась к оказанию услуг.
Доля отчислений в пользу государства увеличилась с 50 до 82%, оставляя в распоряжении частных фирм для осуществления инвестиционных программ и обеспечения прибыли 18% совокупного дохода. Государство приобрело контрольный пакет акций в пяти крупнейших компаниях.
Боливия явно пошла по пути Венесуэлы, где все типы контрактов, действовавшие в нефтегазовой промышленности к концу 2005 года, были пересмотрены. Единственной формой сотрудничества остались совместные предприятия, в каждом из которых 51% акций принадлежит государственной PDVSA.
Однако этим Уго Чавес не ограничился. В новом году он заявил о намерении национализировать основные отрасли экономики, включая энергетику и телекоммуникации, которые боливийское правительство намерено сохранить в руках частных владельцев.
«РАБОТА НАД ОШИБКАМИ»
Коренные различия существуют между умеренной Аргентиной и радикальными Боливией и Венесуэлой и в деле создания новых государственных предприятий.В первом случае, по существу, речь идет о единственной новой государственной компании, созданной при левом президенте. В этой стране частные компании, способствуя существенному наращиванию объемов добычи энергоносителей, не смогли воспрепятствовать сокращению их запасов.
Для исправления сложившегося положения в 2004 году была создана государственная компания ENASA.
В ее собственность переданы все месторождения, разработка которых не охвачена заключенными ранее контрактами с частными фирмами. Обладая сейчас лишь ограниченным штатом административного персонала, ENASA активно ищет партнеров для совместной разработки принадлежащих ей нефтегазовых полей. Таким образом, в отличие от Боливии и Венесуэлы речь не идет об ущемлении прав частных компаний, действующих в отрасли.
Политика валютного режима определяется в первую очередь историческими традициями, а не политической ориентацией руководства. В Бразилии запрет на использование иностранной валюты в национальной экономике действовал и при левых, и при правых правительствах. В радикальной Боливии и умеренном Уругвае также традиционно проводится курс на бимонетарную денежную систему. В ней права местной и иностранной валюты в обращении практически уравнены.
Характерно, что левые режимы вне зависимости от их ориентации не вернулись к политике протекционизма с целью «защиты национального производителя», которая проводилась в большинстве стран региона до середины 1980-х годов.
Резюмируя, можно утверждать, что в Боливии и Венесуэле имеет место полный отход от неолиберальной модели экономического развития. А в венесуэльском случае – и от некоторых основ рыночной экономики: контроль над ценами, отказ от автономии центрального банка. В других же странах, осуществляющих «левый дрейф», речь идет о существенных коррективах без попыток коренной ревизии результатов экономической трансформации, осуществлявшейся с начала 1990-х годов.
