Его знают и любят все. Буквально все. В первую очередь благодаря комедиям Леонида Гайдая, где Евгений Моргунов был самой основательной фигурой в бессмертной тройке Трус—Балбес—Бывалый. Хотя сыграть артисту довелось около ста ролей в кино и театре. И как режиссер он снял замечательный фильм по рассказу Михаила Шолохова “Когда казаки плачут”. Незабываем его молчаливый, но весьма выразительный поэт-куплетист Соев. Вот признак настоящего артиста — уметь молчать на экране так выразительно, что у зрителя остается впечатление произнесенного монолога.
Кажется, вся биография Евгения Александровича Моргунова — парадокс, мистификация, подобная его бесконечным шуткам и розыгрышам, которыми он щедро сыпал на каждом шагу. Пример: юный рабочий написал письмо самому товарищу Сталину с просьбой направить его в артисты. И “отец народов” отозвался! В результате Женя Моргунов был принят стажером в театр Таирова (ныне Театр им. Пушкина). Оттуда попал во ВГИК, сразу в “молодогвардейскую” мастерскую знаменитого Сергея Герасимова.
В фильме “Молодая гвардия” должен был сыграть Серегу Тюленина, но автор романа Фадеев видел в этой героической роли только Сергея Гурзо. Моргунову выпало сыграть предателя Стаховича. Сомнительная слава и первое “признание”: на улице его побили мальчишки, в упор не видевшие разницы между исполнителем и персонажем.
Потом через десяток ролей родился увалень Бывалый в короткометражке Гайдая “Пес Барбос и необычайный кросс”. На этом кроссе Моргунов стартовал к большой славе, которая не снилась самым серьезным артистам. Тройка с Бывалым во главе продолжила большую экранную жизнь в “Операции “Ы”, “Кавказской пленнице” и даже перекочевала в комедию другого режиссера — “Семь стариков и одна девушка”. Теперь это называется “бренд”.
Маска Бывалого, приросшая к лицу, не мешала Моргунову. Единственный из троих, он жаждал продолжения новых фильмов про комическую тройку. Писал сценарии. Их не ставили. А он жил, снимался, без конца шутил, помогал людям — как говорят актеры, “торгуя лицом”. И был очень одинок, друзей имел немного. Но те, кто знал ему истинную цену, говорят о Евгении Александровиче только хорошее. По совести, он это вполне заслужил. Как мало кто из, может быть, более великих.
Леонид Броневой:
— Евгений был очень душевный, отзывчивый человек. У меня не было квартиры, и я Моргунову сказал: “Жень, дом строится, но там будут жить только высокопоставленные люди”. Он тут же: “Пойдем со мной к такому-то, он решает эти вопросы”. Привел меня к этому начальнику: “Вот дом строится для высокопоставленных лиц. А Леонид Броневой может подать заявление на квартиру?” Тот отвечает: “Конечно, может”. Евгений не отступает: “Не только заявление, а надо, чтобы человеку действительно квартиру дали”. Тот объяснил, куда идти, что делать…Помню, я встретил Моргунова после того, как мы снялись в “Покровских воротах”. Он шел, сильно хромая. “У меня, — говорит, — страшно ноги болят. Диабет тяжелый”. — “Может, Женя, вам не надо есть сладкого, мучного? Похудеете, легче тогда будет”. Он отвечает: “Да бог с ним!”
Еще помню юбилейный вечер Эльдара Рязанова. На сцене пел молодой Пресняков. И тут Женя, хромая, подошел к нему: “Подожди, что ты поешь?” Взял у него микрофон и запел: “Дорогая моя столица, золотая моя Москва”. Спел и отдал микрофон.
В России так всегда: после смерти начинают спрашивать, вспоминать. А при жизни никто не интересовался, как живет Евгений Моргунов. Как никто не интересовался Вициным: что он, как? Время жестокое.
Владимир Цукерман, директор и создатель Музея трех актеров:
— Существовало три Моргунова. Был молодой — худой, вихрастый, ясноглазый. Потом Моргунов, к которому мы привыкли в фильмах Гайдая, — растолстевший до 135 килограммов. У него ведь был сахарный диабет. И, наконец, постаревший, похудевший Моргунов. На закате жизни он сильно хромал — у него была “диабетическая” стопа. Ни в кремлевской больнице, ни в Склифосовского врачи ничего не могли сделать. У меня мама живет в Германии, и она договорилась с врачом, чтобы Моргунова там обследовать и начать лечение. Но не успели.Моргунов на сцену выходил в одном тапочке, хромая, и говорил: “Я упал с лошади во время съемки”. Зал: “Ха-ха-ха!” И никто не догадывался, как ему больно, что у него неизлечимая болезнь.
Его стихия — розыгрыши, байки. Но был и серьезным человеком, знал массу вещей. Например, мы ехали на улицу Берзарина. Никулин спрашивает: “Что это за генерал Берзарин?”. И Моргунов рассказал биографию этого генерала, сказал, что настоящая его фамилия Берзинь, он латыш, воевал там-то, родился там-то. Я обалдел!
Моргунов приезжал в любой город и знал историю этого города. Знал всех первых секретарей обкомов партии, фамилии, имена-отчества, биографии. Звонил и говорил: “Здравствуйте! Вам привет от Алексея Николаевича Косыгина. Это Моргунов, депутат бундестага, — и так далее. — Пожалуйста, завтра принесите из распределителя спецпайки: мне, Вицину и Никулину”. И в десять утра в гостиницу три солдата приносили три ящика с продовольствием.
На болезнь Моргунов плевал. При сахарном диабете нельзя ничего — ни сладкого, ни пить, ни курить, ни в баньку сходить. Но он все это делал, шел вразнос, ва-банк.
