В Театре им. Моссовета на свет появился… урод. Урод, как ни странно, оказался удивительным, несмотря на то что бегает на кривых коротеньких ножках и пугает публику волчьим оскалом. “Крошка Цахес по прозвищу Циннобер” — шедевр Эрнста Теодора Амадея Гофмана — поставлен на Малой сцене театра.
Режиссер Нина Чусова, которую в последние годы сопровождали профессиональные неудачи и успехи в личной жизни (рождение двух детей), на этот раз реабилитировалась в глазах театралов. Правда, сначала в это трудно было поверить. Все началось с балагана, цирка, обозначенного весьма условно: клоуны с намалеванными лицами и в оборванных костюмах, грубые краски в их игре. Но требования к актерскому исполнительству сегодня настолько велики, что обозначать цирк и балаган надрывным криком так же глупо, как представлять оперу, не имея ни слуха, ни голоса. И, по сути, спектакль начинается тогда, когда на глазах публики странным образом пухнет женщина и раздается крик младенца. На божий свет является урод, который только и знает, что “мама, ням-ням”.
На крошку Цахеса страшно смотреть — уродство, замечу, не условного характера. У Павла Деревянко вставные верхние зубы дают эффект волчьего оскала. Уродства добавляет то, что ходит он на коленях, к которым прикреплены большие ботинки. Старый цирковой трюк дает должный эффект — и жутко, и смешно.
Мать и ее крошечка — тихий дуэт на фоне общественного балагана. Таким образом, желая того или нет, госпожа Чусова рассказала не только про уродов и людей, но и обозначила другую важную тему спектакля: взаимоотношения изуродованного общества с личностью, им изуродованной. И на самом деле сложное произведение Гофмана с его сюрреалистическими фантазиями и отступлениями свела к теме “Мать и дитя”.
Первая партия в этом балагане принадлежит матери — актрисе Маргарите Шубиной. Такой работы у актрисы среднего поколения Театра Моссовета до сих пор не было. Свою героиню она ведет по грани добра и зла. Причем не в философском смысле, не в образном, а в конкретной игре, в которой читается сложный замес из озлобленности, зависти, бремени и нежности, что изредка пробивается сквозь грязь жизни.
А между тем уродец Цахес по прозвищу Циннобер пробивается в высшее общество, становится преемником власти. Не так интересна схема попадания в нее, как игра Деревянко, будто рожденного для этой роли. Кажется, что этот артист с колоссальным диапазоном сыграл бы Цахеса и без внешних эффектов. Он обладает способностью играть нечто, что стоит за словами.
Конструкция спектакля у Чусовой напоминает балаганные карусели, где яркие, на цепях подвешенные доски несутся на скорости с угрозой снести голову тому, кто под них попадет. В данном случае попал Цахес, разоблаченный и превратившийся в финале опять в беспомощного урода, который только и знает, что “мама, ням-ням”. А кому он такой нужен? Только матери. Таким образом, закольцевав композицию, Чусова обозначила новый поворот в своем творчестве. Он явно указывает на лирическое направление. Очевидно, далее следует ждать нечто романтическое.
Безусловным открытием стала работа художника по костюмам Евгении Памфиловой: ее костюмы — яркие, исторически-карнавальные и весьма тщательно выполненные — во многом определили лицо спектакля.
