Портрет в полный Руст

Немец, посадивший самолет на Красной площади: “Сейчас бы я на такой полет уже не осмелился”

Многие до сих пор помнят тот погожий майский вечер 28 мая 1987 года, когда около 19.00 самолет “Cessna-172” совершил посадку на Красной площади. Из самолета на мостовую выпрыгнул 19-летний юноша из Гамбурга Матиас Руст. Его беспрецедентный полет стал мировой сенсацией.

— Господин Руст, я слышал, что вы в ближайшее время собираетесь в Россию. Это правда?
— Я собирался отправиться туда в середине апреля, однако в связи с напряженным графиком не успел получить визу. Так что в ближайшее время я не планирую путешествий в Россию.
— Если бы поездка все-таки состоялась, признайтесь — вы бы сильно волновались?
— Да нет. Я уже ездил в Россию в 1994 году по приглашению одного друга. Тогда в гостинице “Международная” у меня прошел ряд деловых встреч. Кстати, когда я собрался в Москву во второй раз, пять лет назад, то визу мне не дали cо ссылкой на принятые в 1996 году законы, ужесточающие правила въезда в страну людей, отбывавших на территории РСФСР уголовное наказание. Тогда мне пришлось делать специальный запрос в МИД РФ, но в визе мне все равно было отказано.

Идеалист-одиночка

— Недавно вы заявили, что лучше бы вы не прилетали тогда, 20 лет назад, в Москву…
— Да, наверное, это так. Хотя меня терзают противоречия. Я думаю, не будь того перелета, я бы располагал множеством жизненных преимуществ, которых был лишен после возвращения из России. С другой стороны, я бы, наверное, не стал бы тем, кем являюсь сегодня. Благодаря перелету я приобрел очень ценный жизненный опыт.
— А о каком полезном опыте вы говорите? О советской тюрьме?
— Когда в 19 лет попадаешь в тюрьму, начинаешь думать более глубоко. У тебя появляется не присущее обычному бюргеру острое понимание свободы. Тогда я считал, что цель оправдывает средства и к ней следует идти невзирая ни на что. Сегодня я думаю иначе.
— То есть появись у вас такая возможность сегодня, в современную Россию вы бы таким образом не полетели?
— Я думаю, что, вряд ли совершил бы подобный перелет. Оглядываясь назад, могу сказать, что мой полет был полезен лишь тем, что помог Горбачеву быстро убрать с политической сцены коммунистических фундаменталистов и дать ход своей политике.
— Перед полетом вы думали о последствиях вашего поступка?
— Конечно, нет. Я хотел прилететь в Москву, встретиться с Горбачевым и передать ему свое личное послание. Примерно такое: “На Западе очень много людей, верящих в него, в разрядку и взаимопонимание между народами”. Я и представить не мог, что полетят головы военачальников и других функционеров.

“Я не боялся ракет и перехватчиков”

— Вы не раз заявляли, что решили лететь в СССР спонтанно.
— Первые мысли об этом посетили меня после безрезультатной встречи советского и американского руководства на высшем уровне в октябре 1986 года в Рейкьявике. Это очень расстроило меня, и я решил, что нужно что-то предпринять, чтобы заставить политиков вести себя иначе. Тогда меня впервые и посетила мысль навести “воздушный мост” между Западом и Востоком. Я хотел заставить западноевропейских и американских политиков пересмотреть свои взгляды. И до сих пор убежден в том, что осуществление радикальных перемен возможно лишь радикальными средствами. Нужно совершить нечто, что окружающие считают невозможным.
— Вас не пугали советские системы ПВО?
— О советской технике я не имел особого представления. Из прессы знал, что финско-советская граница является одним из самых непроходимых и “непролетаемых” участков. Я понимал, что там дислоцировано немало ракетных установок и самолетов-перехватчиков. Однако я считал, что маленький самолет вряд ли будет восприниматься как источник опасности.
— У вас была предварительно выработанная тактика полета?
— Тогда, 28 мая 1987 года, я стартовал из Хельсинки в 12.28 по направлению в Стокгольм и примерно в районе финского города Ханку изменил курс в восточном направлении. Моя машина шла на высоте 600 метров. Этот эшелон я выбрал сознательно: хотел, чтобы меня четко было видно на радарах советских опознавательных систем. Я был уверен: видимый самолет не вызовет подозрений, поскольку он не создаст впечатления того, что кто-то хочет просочиться тайком, а скорее наведет на мысль о том, что машина сбилась с курса или у нее проблемы с навигацией. Поэтому я и не стал снижаться до метров 50—60.
— Как вы ориентировались в воздухе?
— Сначала я летел по сигналу передатчика наземной навигационной системы, установленной в Хельсинки, — мой самолет был снабжен соответствующим приемником. Затем я резко изменил свой курс на 170 градусов и пошел прямо на Москву. По финскому передатчику я пролетел примерно половину пути, а затем ориентировался по компасу.

“Самолеты из Германии сажать воспрещается”

— Каким вы запомнили приземление на Красной площади?
— Я трижды пролетел над Красной площадью на очень маленькой высоте, метров десять. Там было многолюдно, и я не сразу смог выбрать место для посадки. С третьего раза рассмотрел, что возле ГУМа установлены подъемные краны, и нашел посадку с этой стороны площади. Теоретически я мог сесть на территории Кремля, однако там, с одной стороны, было мало места, а с другой — я хотел заполучить свидетелей своего прилета в лице прохожих. Я боялся, что КГБ может меня устранить, сказав потом, что ничего не знает о каком-то Матиасе. Поэтому я принял решение приземлиться на Большом Москворецком мосту, а после посадки накатом отогнал “Цессну” на Васильевский спуск.
— Как долго вы гуляли на свободе после приземления?
— Я приземлился примерно без четверти семь. И на протяжении часа вообще не было каких-либо движений со стороны властей. Дежурившие на Красной площади милиционеры, увидев самолет, вообще были уверены, что идут киносъемки. Я выключил моторы и выпрыгнул на мостовую, встал возле самолета. Вокруг собралась толпа. Прохожие что-то спрашивали меня по-русски, но я ничего не понимал. Затем нашелся молодой человек, говоривший по-английски. Увидев на борту самолета немецкий флаг, он спросил: “Ты из Восточного Берлина? Из ГДР?” — “Нет-нет, — ответил я, — я прилетел из Западной Германии”. — “Этого не может быть”, — ответил молодой человек. Меня начали расспрашивать о цели моего прилета. Я сказал, что прибыл в Москву с миссией мира и хочу передать Горбачеву свое послание. Тогда все наперебой начали говорить: “Вот здорово! Классно! Нам нужны такие люди, как ты!”
Где-то на заднем плане я заметил людей в милицейской и военной форме. Несколько человек подошли ко мне. Один, очень высокий, представился генерал-майором. Я протянул ему свой загранпаспорт. Он долго рассматривал его, просил кого-то что-то перевести, а затем поинтересовался насчет моей визы. Я сказал, что у меня нет визы. “Такого не может быть!” — отреагировал генерал-майор. Я ему ответил, что не мог получить визу для посадки на Красной площади. Генерал-майор сказал, что это проблема, тем не менее похвалил меня за “миссию мира” и вернул паспорт. Через полчаса подъехала “Чайка”, из которой вылез высокий человек в темно-синей униформе с большим количеством наград на кителе. Он подошел ко мне в сопровождении адъютанта, представился начальником московской милиции и сказал, что, едва услышав о приземлении, подумал, будто подчиненный пьян, и посоветовал ему проспаться. Начальник милиции сказал мне, что на Красной площади запрещается сажать самолеты, тем более из Германии.
— Как с вами разговаривали люди в погонах?

Атмосфера и настроение у всех вокруг были очень позитивными. Я был удивлен, ведь нас учили, что русские — злые люди, которые хотят нас уничтожить, и т.д.
Примерно через три четверти часа подъехали 10 или 15 грузовиков с прицепами. Из них повыпрыгивали солдаты, установили вокруг самолета заграждения и начали оттеснять толпу за ограждения. Однако прохожим это явно не понравилось. Они стали пререкаться с солдатами: “Мы не хотим уходить, а хотим остаться здесь”. Затем появились трое мужчин. Одному из них было под 30, а двум другим примерно по 40 лет. Младший из них представился переводчиком и заговорил со мной по-немецки. Он сказал, что два пришедших с ним товарища — сотрудники КГБ. Поскольку кабину самолета я до этого предусмотрительно накрыл от солнца шерстяным покрывалом, чекисты попросили ее открыть и спросили: “Имеется ли у вас на борту оружие?” Я был очень удивлен, тем не менее отбросил покрывало, показав, что под ним ничего нет.

“Следователи не верили, что я хотел встретиться с Горби”

— Приземляясь на Красной площади, рассчитывали ли вы на арест?
— Да, я был уверен, что меня задержат. Арестовали меня где-то в начале девятого. Меня пригласили сесть на заднее сиденье черной “Волги”. Оба сотрудника КГБ расположились по бокам. Переводчик сел рядом с водителем, и мы отправились в ближайшее отделение милиции, прямо на Красной площади.
В отделении милиции я находился около часа, а затем меня перевезли в “Лефортово”, где допрос продолжился до четырех часов утра. В конце допроса следователь спросил меня: “Как ты думаешь, что с тобой будет?” Я ответил: “Скорее всего меня поселят не в гостинице, а до выяснения определят в тюрьму”. С четырех до девяти я просидел в камере вместе с моим сокамерником Александром, и на следующий день допрос продолжился до шести часов вечера. В таком режиме прошло несколько дней. Сначала меня принимали за провокатора. Мне не верили, что я прилетел для встречи с Горбачевым.
— Представляю, как удивились ваши родители…
— Они узнали обо всем на следующий день, 29 мая. Им позвонил мой летный инструктор. Он знал, что я на три недели улетел куда-то на самолете, но не знал, куда именно. Моя мама ответила ему, что накануне я звонил ей из Хельсинки и сказал, что сегодня вернусь в Германию. Тогда инструктор сказал ей, что слышал по радио, как немецкий пилот приземлился на Красной площади в Москве и что его имя вроде бы Матиас. Мать ответила учителю, что это наверняка не я. Через часа два раздался звонок в дверь. Мой отец открыл дверь и опешил, увидав на пороге толпу журналистов, которые ему все и рассказали. Затем произошел курьез. По телефону они связались с генеральным секретарем министерства обороны ФРГ: “Наш сын приземлился на самолете в Москве. Помогите!” Тот, не разобравшись, закричал: “Как?! На военном самолете бундесвера?! СКАНДАЛ!!!” — “Нет, — ответили ему родители, — на частном самолете”. Тот моментально успокоился и брякнул: “Тогда нет проблем”.

“В тюрьме мне читали советские газеты”

— Какие воспоминания остались у вас от советской тюрьмы?
— Для меня как иностранца условия были, вероятно, не столь тяжелыми, как для советских граждан. Меня лучше кормили, вместо одного матраца выдали целых два, и обращение со мной было очень вежливым.
— Кто были ваши сокамерники?
— Один из них был украинцем по имени Александр. Он угодил туда двумя месяцами ранее за спекуляцию. Он, как и я, говорил по-английски, и через него я мог объясняться с остальными. С Александром мы сидели вместе месяца три, затем его приговорили к семи годам лишения свободы, и он отбыл по этапу в лагеря. Вместо него ко мне подсадили другого сокамерника, которого перевели в “Лефортово” из лагеря как свидетеля по другому делу. Он тоже был осужден за спекуляцию.
— О чем вы говорили с товарищами по несчастью?
— Мы вместе читали газеты. Регулярно получали “Правду” и “Известия”, разумеется, кроме тех номеров, в которых писали про меня. Александр переводил мне газетные статьи. Я заметил за время заключения, как изменился тон “Правды”. Внезапно она стала писать более открыто, появились различные точки зрения и т.д.
— Чем вас кормили в тюрьме?
— Нам давали гречневую кашу, яблочное пюре, рис, макароны, суп из капусты. К гарниру подавался небольшой кусочек мяса или же рыбы. Мы также могли покупать фрукты, белый хлеб, масло. Благодаря этому я ел яблоки, колбасу и другие продукты, не входившие в тюремный рацион. В целом этим можно было питаться. Но, как правило, еда была разваренной и безвкусной. Чтобы протолкнуть в себя макароны, я добавлял в них сахар. Но я понимал, что это тюрьма, а не курорт.

* * *

— Сегодня известно, что вы живете в уединении и сторонитесь паблисити. Повзрослели?
— Мне просто не нравится повышенное внимание к моей персоне. Я не мог спокойно выйти на улицу, чтобы меня не узнавали. А это очень сложно, когда тебя узнают на каждом углу.
— Говорят, что одна авиакомпания предложила вам сняться в видеоролике, рекламирующем полеты в Россию...
— Нет, это не так, но я с удовольствием принял бы предложение…

Так же читайте материал: "Он не герой, а провокатор"

 

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру