Почему в Москве чаще, чем в большинстве других городов России, дети болеют раком?
В каких случаях медицина бессильна? И почему врачи так уповают на диспансеризацию? На эти и многие другие актуальные вопросы, касающиеся онкобольных детей, мы попросили ответить руководителя Департамента здравоохранения г. Москвы Андрея Петровича Сельцовского.
— Андрей Петрович, какова динамика с детской онкологией в столице? Таких детей становится больше, меньше?
— Увы, Москва входит в тройку “лидеров” по заболеваемости детей данной патологией. Это связано в том числе и с тем, что в столице стали чаще обследовать детей. А значит, и чаще выявлять заболевание. Ведется регистр таких детей. Каждый год добавляется двести и более вновь заболевших. В 2006 году, к примеру, впервые выявлено 187 детей в возрасте до 15 лет и 26 подростков (всего 213 человек). Как видим, в Москве не так много вновь выявленных онкобольных детей, но значимость велика. Это дети! И поэтому мы должны сделать все, чтобы ни у родителей, ни у врачей никогда не было чувства вины перед ними.
кстати
В 2006 году в Москве на учете состоял 1031 ребенок, больных онкогематологическими заболеваниями. Самая многочисленная группа — дети от 0 до 9 лет (более 35%), 10—14 лет — 353 ребенка (34,3%), 16—17 лет — 216 детей (20,9%), 15 лет — 83 ребенка (8,1%).
— И какие патологии превалируют? Чаще почему-то слышишь о лейкозах…
— На первом месте действительно лейкозы (лимфолейкозы, миелолейкозы и другие острые лейкозы — 31,5%); за ними — больные с опухолями головного мозга и других неуточненных отделов нервной системы — 24%; 10,3% — опухоли мочеполовой системы; 8,5% — опухоли костей и соединительной ткани; 5% — лимфосаркома; 4,5% — лимфогранулематоз. Остальные — опухоли полости рта, носоглотки, щитовидной железы, печени, кожи, бронхов...
— Каковы возможности города для лечения этой армии несчастных малолеток?
— Для оказания специализированной помощи на амбулаторном этапе в детских поликлиниках округов открыты 10 детских онкологических кабинетов. Там выявляют новообразования, ведут диспансерное наблюдение за детьми и их амбулаторное лечение по разработанным и утвержденным Департаментом здравоохранения стандартам амбулаторной химиотерапии, оказывают бесплатную лекарственную помощь.
— А вопрос о квотах на госпитализацию актуален только для иногородних? Или в Москве тоже есть очереди, чтобы попасть в стационар?
— В Москве очередей для госпитализации детей (не только онкобольных) нет. Если нужно положить ребенка в больницу, нам никто не откажет. А квота — это лишь право москвича лечиться в федеральном учреждении. Кстати, в Москве койки для онкобольных часто даже пустуют. К счастью. Медицинскую помощь таким детям оказывают Морозовская детская больница, Научно-практический центр медицинской помощи детям с пороками развития черепно-лицевой области и врожденными заболеваниями нервной системы и ряд других лечебно-профилактических учреждениях. Кстати, лечение идет за счет средств утвержденной городской программы ОМС и за счет бюджетных средств.
В федеральные лечебно-профилактические учреждения — НИИ детской онкологии и гематологии им. Н.Н.Блохина, НИИ нейрохирургии им. Н.Н.Бурденко, Российскую детскую клиническую больницу и другие учреждения — детей направляем в соответствии с ежегодно выделяемыми для Москвы квотами Росздравнадзора. Около 50% детей, у кого вновь выявлены злокачественные новообразования, поступают в НИИ детской онкологии и гематологии им. Н.Н.Блохина.
Более 200 человек в год получают медицинскую и психологическую реабилитацию в санаториях Подмосковья. В 2006 году прошел реабилитацию 1031 ребенок. В результате принятых мер наметилось даже снижение заболеваемости. Например, в 2005 году зарегистрированы 14—15 больных раком детей на 100 тысяч населения, в 2006-м — уже 13 человек.
— Неужели нет никаких проблем? Насколько мне известно, например, костный мозг удается пересадить далеко не всем нуждающимся больным детям.
— Ежегодно в Москве показана трансплантация костного мозга 9—10 детям. Проводится она в Российской детской клинической больнице и НИИ детской онкологии и гематологии. Однако эта процедура действительно затруднена из-за отсутствия Всероссийского банка костного мозга.
— Андрей Петрович, вы знаете о том, что многие виды помощи оказываются в онкологии за деньги?
— К сожалению, это так. В Москве мы лечим за счет средств ОМС и бюджета города. А вот в федеральных клиниках многие виды помощи оказываются за деньги.
— И в оснащении современным медицинским оборудованием онкоклиник, наверное, не все так идеально?
— Правительство и Департамент здравоохранения Москвы за последнее время сделали максимально возможные вложения в развитие онкологической помощи детям города. В рамках программы “Столичное здравоохранение-2007—2009” запланированы закупка, дооснащение и переоснащение действующих специализированных подразделений городского подчинения, будут выделены дополнительные средства для обеспечения необходимыми реактивами, лекарственными препаратами, медицинскими изделиями.
В соответствии с “Комплексной программой дополнительных мер по поддержке семей с детьми, созданию благоприятных условий развития семейных форм воспитания и становления личности ребенка на 2007 год” (“Год ребенка”) в детские стационары будут закуплены компьютерные томографы.
Особо скажу о Морозовской детской больнице (туда мы направляем примерно 40% онкологических детей Москвы). Там будет отремонтирован корпус для развития службы нейроонкологии. Целый онкологический комплекс для детей — нейроонкология, отделение для химиотерапии, 2 стационара и поликлиника. Лечим уже сегодня тяжелых детей, в том числе оказываем и амбулаторную помощь.
В Научно-практическом центре медицинской помощи детям с пороками развития черепно-лицевой области и врожденными заболеваниями нервной системы работает лаборатория молекулярно-генетической диагностики, оснащенная современной техникой. Оказывается помощь больным нейроонкологического профиля.
Кроме того, Департамент здравоохранения совместно с Морозовской ДГКБ разработали план мероприятий по организации отделения трансплантации костного мозга, модернизации существующей лабораторной базы, дополнительной закупке оборудования для диагностики нарушений системы гемостаза. Готовится проектно-сметная документация на реконструкцию строений №14 и №15 для размещения нейроонкологического отделения.
Запланировано строительство корпусов в больнице Сперанского и в Филатовской больнице.
— Андрей Петрович, в письмах, поступающих в “МК”, некоторые родители считают, что в лечении таких детей медицина в основном использует старые методики. Кое-кто даже склонен думать, что химиотерапия — вчерашний день, и отказывается от нее. Ваше мнение?
— Опасное заблуждение. Это одна из эффективнейших форм лечения рака. С помощью химиотерапии приостанавливается рост раковых клеток, не попавших в зону операции. Родители, которые отказываются от химиотерапии, подвергают своих детей опасности, назначенное лечение должно быть выполнено в полном объеме. Процедура сама по себе, конечно, тяжелая. Но другой пока не придумали.
— А лечение стволовыми клетками разве менее эффективно?
— Мы их применяем, но только там, где это необходимо. Стволовые клетки — не панацея. Есть целый ряд других клеточных технологий, которые успешно применяются.
кстати
Общая выживаемость онкобольных детей в Москве — около 70%. А не так давно была всего 20%. При единичных заболеваниях почек, щитовидной железы выживаемость — около 90%; при лейкозах (используются международные современные протоколы лечения, при необходимости — трансплантация костного мозга) — выживаемость около 80%; при опухолях мягких тканей, центральной нервной системы — до 60%.
— Считается, если знать причины заболевания, легче будет излечивать рак. Известны ли эти причины?
— Это причины экологические, наследственные и связанные с инфекционным началом. Безусловно, тяжелая экология увеличивает “шанс” заболеть раком: лучевая нагрузка, химические воздействия, связанные с работой производств... Но если вести речь о конкретном больном, то никто не сможет сказать, от чего он заболел. И еще: опухоль помолодела, и это связано в том числе и с наличием в нашем питании каких-то химических добавок, которых раньше не было.
— Хотелось бы от вас услышать, есть ли научные подвижки в этой области?
— Исследования ведутся, в том числе и в нашей стране. Есть определенные догадки. В принципе многое в науке уже сделано, особенно в гематологии, трансплантологии. Проводятся органосохраняющие операции. Но сказать четко, что рак можно победить, как, например, о туберкулезе, пока нельзя. Увы!
— Есть ли — хотя бы в отдаленной перспективе — намек на избавление от рака?
— Раз в год появляются новые изобретения, но, как правило, проходит время, и эта панацея куда-то исчезает.
— То есть спасения от рака нет?
— Почему же, есть! Профилактика заболевания. Диспансеризация — вот спасение. Ведь заболеваний таких и раньше было немало, но о них никто не знал: их не умели диагностировать. Люди умирали — и не знали от чего. Сегодня диагностические способности так высоки, что можно достаточно рано определить онкозаболевание и на ранних этапах начать лечить. А это дает хорошие результаты. Диспансеризация особенно актуальна для жителей больших городов — должна быть обязательной. В Москве в каждой поликлинике есть такая возможность. Диспансеризация в столице возобновлена, она идет, но не так, как хотелось бы.
У пациента есть законное право — не проходить. Но надо знать: раннее выявление — это первое, что спасает человека от рака. Особенно при опухолях молочной железы: при 1-й и 2-й стадиях заболевания излечиваем от 90% до 100% больных; при 3-й и 4-й стадиях можно говорить лишь о выживаемости. То же самое и с женской гинекологической сферой, и с предстательной железой у мужчин. Стоит прийти к врачу на 3—4 месяца позже — эффект будет обратным.
— А реально “насквозь” обследовать хотя бы всех детей?
— Реально. Но невозможно заставить родителей приводить детей на диспансеризацию. Хотя сегодня родители стали более требовательными и к нам. Количество детей, прошедших диспансеризацию, резко возросло. А отсюда и число детей, возвращенных к нормальной жизни, доходит до 90%. Очень хороший показатель.
— Какие новые методы диагностики используются? Есть ли у российских медиков высокоточная аппаратура?
— Конечно, есть. Томографы с высокой частотой, ультразвуковые, эндоскопические аппараты с более высокой разрешающей способностью, лабораторная диагностика. Есть огромное количество онкотестов, позволяющих выявить заболевание у взрослых. Плюс лабораторные анализы. Привлекаем весь мощный научно-практический потенциал, имеющийся в Москве. К сожалению, в опубликованном недавно приказе Минздравсоцразвития РФ о развитии высоких медтехнологий, высокотехнологичных методах лечения не оказалось ни Москвы, ни Санкт-Петербурга. Речь — о перспективах финансирования этой области медицины. Будем считать это очередной “технической” ошибкой.
— По-прежнему отпускаются мизерные средства из федерального бюджета на лечение онкобольных?
— Московская потребительская медицинская корзина, скажем так, в том числе и для лечения онкобольных, несколько выше запланированной федеральной. Мы никогда ни одному ребенку не отказали в лечении из-за отсутствия денег. Это позиция мэра Москвы — давать детям все, что им положено. Если у ребенка появляется какая-то очень сложная проблема со здоровьем, Москва изыскивает деньги. К стандартному финансированию правительство Москвы добавляет необходимые финансовые средства. Все, что делается в Москве для детской онкологии — от строительства детского центра в Солнцеве до создания онкологического центра в Морозовской больнице, — все создается на деньги города.
— Но есть же плановое финансирование из госбюджета. Или его по-прежнему нет?
— Получаем деньги только на медикаменты. В этом году выделено чуть больше 60% того, что мы уже израсходовали. (Вместо 4 миллиардов рублей дали 1 миллиард 200 тысяч. Долг за бюджетом — 1,8 миллиарда рублей.) Мне это напоминает старую советскую поговорку: “На тебе рубль — и ни в чем себе не отказывай”. Минздравом РФ хотя и утверждена смета расходов на льготные лекарства для Москвы, но с Москвой она не согласована. Сложилась парадоксальная ситуация: есть льготники региональные и федеральные. Так вот, федеральных льготников никто так и не финансирует. Но лечить-то мы должны и тех и других. Вот и получается: из федерального бюджета выделяют нам 60% потребности города, а 40% Москва добавляет сама. Это и помогает удержать ситуацию в приличном состоянии.
— Многие больные возмущены тем, что онкология не стала национальным приоритетом. Как вы думаете, почему?
— Минздрав не обсуждает с нами приоритеты в лечении больных. Москва и здесь идет своим путем: недавно мы вышли с предложением к Юрию Михайловичу Лужкову (и он нас поддержал) создать в столице несколько больших городских программ: сердечно-сосудистые заболевания, в том числе и заболевания центральной нервной системы; онкология, в том числе и детская; туберкулез; психические заболевания.
кстати
За последние десять лет в Москве общие показатели смертности онкобольных детей снизились в два раза. Выживаемость при всех видах злокачественных заболеваний выросла более чем на 20%. Общая выживаемость (5-летняя) превышает 70%; при опухолях почек, щитовидной железы, ретинобластоме, лимфогранулематозе — 90—100%; лейкозах и лимфомах — свыше 80%; опухолях мягких тканей и ЦНС — более 60%.
— Из списка льготных лекарств исчезли эффективные дорогостоящие препараты для онкобольных.
—Да, из льготного федерального списка исчез целый ряд дорогостоящих медикаментов, хотя первоначально они были. В Москве мы сохранили систему бесплатного лекарственного обеспечения детей, страдающих онкологическими заболеваниями. Если больному показан препарат, мы покупаем его за счет средств городского бюджета. Препараты, отсутствующие в федеральном перечне и необходимые больному по жизненным показаниям, выписываются по заключениям профильных детских специалистов и по решениям врачебных комиссий лечебно-профилактических учреждений. При наличии клинических показаний дети также обеспечиваются эндопротезами и конструкциями.
Таким образом, ни один ребенок в Москве не остается без специализированной медицинской помощи.
— Андрей Петрович, а как вы относитесь к народным методам лечения? Кто-то использует настойку мухомора, болиголов, кто-то — водку с растительным маслом… Как вы к этому относитесь?
— Плохо. От такого лечения больше вреда, чем пользы. Настолько серьезны изменения внутри клетки и сама направленность иммунологическая во всем организме, что излечиться растительным маслом, пусть и с водкой, просто невозможно.
— Что зависит от самого человека?
— Почти все. Надо хотя бы раз в год наведываться к врачу, обследоваться. Глупо думать, что здоровье нам гарантировано на всю жизнь. Рак, к сожалению, помолодел. Особенно у женщин: рак молочной железы может быть у женщины и в 20 лет; помолодели и генитальные заболевания. Если у вас появились какие-то непонятные симптомы, надо срочно идти к врачу. Есть совершенно простые и доступные методики обследования. До сих пор к нам приходят женщины с запущенными онкозаболеваниями — раком 4-й стадии. Это позор и для врачей, и для самих больных. Самим надо беречь себя. Не надо бояться докторов, откладывать встречу с ними — часто бывает не просто поздно, а смертельно поздно. К сожалению, союза “врач—пациент” в России пока так и нет.
— Андрей Петрович, вы столько лет проработали в должности рядового врача (насколько я помню, почти 30 лет), чего бы вы хотели в идеале?
— Чтобы люди были здоровее. И добрее — это важно для любого заболевания и вообще для человека.
— А как руководитель такого мощного и самого главного для человека направления (в должности главы Департамента здравоохранения г. Москвы вы работаете более 12 лет)? На вас же лежит груз колоссальной ответственности за здоровье москвичей…
— Очень многого хотел бы: и чтобы денег на медицину выделялось побольше; и чтобы тратились они с большим эффектом; и чтобы люди верили врачам. К сожалению, мы, врачи, не всегда все делаем правильно. Мы находимся еще очень далеко от вершины. Нам еще шагать и шагать.
