Роберт Най
Покойный г-н Шекспир
Известный британский писатель уже успел потоптаться на образах, знаковых для английской истории. Досталось и Байрону, и Мерлину, и даже Джону Фальстафу. Дошло дело и до главного фигуранта истории английской литературы.
Сам Най изящно умыл руки. Это некто господин Пикклхерринг, тот самый, в чью шапку однажды в Блэкфрайарз стошнило самого Шекспира, соловьем разливается о старых добрых временах, “когда и шапки носили высокие, и стихи писали славные”. И травит он байки, господин Пикклхерринг, про своего опекуна и благодетеля с душой. Совершенно без зазрения совести. Бойко тараторит анкетку не мраморного, не глянцевого, а безусловно живого, крово-пото-мясого человека. В таких подробностях, о которых-то и знать вовсе даже ничего не хотелось. Историю Уильяма, сына Джона Шекспира, мясника и кожемяки. Реалии жизни легендарного поэта. Непристойные бывальщины непонятного происхождения. Веселые анекдоты. И атмосфера английского малопонятного, но от этого не менее действенного юмора. Где-то между классическим брутальным заливалой XVIII века Лоренсом Стерном и бригадой телекомиков “Монти Пайтон”.
Верить нельзя, похоже, ни единому слову. Но и Уильям наш Шекспир становится ближе и роднее. И мир суровой хрестоматийно-музейной истории как-то неловко, но убедительно и бесповоротно вочеловечивается.
Провокативно, жизнеутверждающе и в общем-то чисто ни о чем.
Януш Вишневский
Повторение судьбы
Трогательные горские истории на новый лад. Где-то в Карпатах, не так уж и далеко от вотчины графа Дракулы, в отрогах польских Татр затерялось селение Бичицы. Там восемь лет ухаживал за прикованной к постели матерью некто Марцинек, директор местного музея. Последний сын Марциновой, названной так в обход традиции не по имени мужа, а по имени сына. Которого и родила для себя — таков вердикт местной “хранительницы знаний”.
После смерти родительницы Марцинек остается один на один с миром, от которого, казалось, навсегда отгородился на своем фамильном поле. Но вокруг нахально кипит жизнь. Мельтешат многочисленные родственники. Вспыхивают неожиданные знакомства. Прошлое назойливо вертится вокруг. Да и XXI век на дворе. Интернет, эсэмэски, мировые новости, события 11 сентября.
Как и в первом, имевшем шумный успех романе Вишневского “Одиночество в сети”, в новой перетряске бабушкиных сундуков внутреннего содержимого человека изрядно и “сети”, и одиночества. Еще много страхов. Клиенты авторской фантазии постоянно куда-то панически улепетывают. Пребывают в неспокойных желаниях, подвержены сложным фобиям. И все это отдекорировано милой среднеевропейской магической этнографичностью. И веет старым добрым руссоизмом. Романтическим очарованием перед феерической глубиной миров “благородных дикарей”, по минимуму подпорченных цивилизацией. И очень добрый общий пафос.
Игнатиус Доннелли
Гибель богов в эпоху
огня и камня
Игнатиус Доннелли. Человек эпохи, конечно, уже далеко не Возрождения, но еще отличавшейся известной широтой размаха. Современник Жюля Верна. Когда-то был известен любителям зарождающейся научной фантастики как Эдмун Буажильбер, автор историй о падении капитализма из-за изобретения способа получения дешевого золота, о переселении сознаний. Сочинитель первой антиутопии о восстании рабочих в далеком, 1988 году. В Америке он, скорее, запомнился под своим собственным именем как политический деятель, один из основателей популистской партии и издатель альманаха “Антимонополист”.
Виртуозно он порезвился и на ниве формирующейся новой картины мира. Кто заложил первые основы научной атлантологии, разместив мифическую Атлантиду древних в Саргассовом море, то есть в районе великого и ужасного Бермудского треугольника? Доннелли. А начал утверждать, что авторство по крайней мере нескольких пьес Шекспира принадлежит Ф.Бэкону? Тоже Доннелли.
В книге про “гибель богов” отработана также весьма популярная теория катастроф. Как цветущий сад доледниковой эпохи с фиговыми деревьями где-нибудь в Гренландии потерпел фиаско. И пусть геологические и астрономические материалы автора вряд ли имеют сейчас какое-то научное значение, но сам корпус рассуждений с привлечением всей культурной памяти человечества, от русских сказок до американских мифов, — это отдельное произведение искусства.
