Чеченка — в штанах! Горянка — за рулем большегрузной машины! В обществе, где женщине предписывается кутаться в платок, семенить по дому в длиннополом платье, воспитывать детей и ублажать мужа?
Вслед ей щелкали языками, твердили: “Курица, начавшая петь по–петушиному, лопнула!” А Зина Нанаева продолжала крутить баранку. В первую чеченскую войну она работала в Красном Кресте: развозила на “КамАЗе” гуманитарную помощь. Под бомбежками и обстрелами в составе группы по розыску трупов, когда мужчины падали в обморок, она хоронила многочисленных жертв войны. По найденным в карманах документам и запискам находила родственников погибших.
Ей могли перерезать горло боевики, ее едва не расстреляли федералы. За нее молился мулла. Ее машину крестил вслед православный священник. Для многих российских солдат она стала “мамой Зиной”.
Увидев изрешеченную пулями кабину “КамАЗа”, министр МЧС подарил ей персональную машину — вездеход. Она дала внуку имя Шойгу.
В Грозном в гостях у легендарной Зины побывал спецкор “МК”.
“Шайтан, а не девчонка!”
Грозный — город контрастов. Рядом с восстановленными пятиэтажками — обугленные руины. На свежевыкрашенных домах пока нет вывесок. Улицы обозначают оставшиеся с войны фанерные щиты на деревянных черенках. На одном из них читаем выведенный углем указатель: “ул. Малгобекская”. Справляемся о Зине Нанаевой у молодой чеченки, суетящейся возле бельевых веревок во дворе.
— Йоккха стаг Зина?! — восклицает девушка. Бросив таз с бельем, она ведет нас к нужному дому.
Зинаида встречает в камуфлированных брюках. У нее обветренное лицо, темные от машинного масла руки. Хозяйка только что пришла с работы. Улыбнулась, и сразу видны стали ее выразительные глаза, ямочки на щеках, ореховые волосы.
В комнате — спартанская обстановка: диван, стол, пара стульев. На подоконнике — россыпь яблок.
— Все забрала война! — говорит хозяйка, катая в больших руках яблоко. Изо всех ароматов мира Зина больше всего любит яблочный аромат. Он связан с воспоминаниями о целиноградских степях, где прошла часть ее детства. 44–й год, когда тысячи чеченцев и ингушей загнали в товарные вагоны и отправили в Северный Казахстан, почти стерся из памяти Зины. Остались разве что глинобитные мазанки, морозы под 40 градусов, брюшной тиф... Но именно в захолустном степном поселке определилась ее судьба.
Однажды родители Зины не обнаружили дочку в кроватке. Искали везде — во дворе, на улице, в лесопосадке. Рядом протекала речка — решили, что ребенок утонул. Тут–то сосед и заметил спящую под трактором малютку. Отец Зины поставил машину на ремонт, сняв с нее мотор. Девочка забралась в наполненный теплым моторным маслом картер, там и уснула.
Потом Зину не раз видели перемазанную в мазуте. Девчонку как магнитом тянуло к технике.
Когда семья в 60–м вернулась на родину, в Урус–Мартановский район, Зина оседлала мотоцикл. Пока отец-милиционер отсыпался после работы, дочка укрощала его “железного коня”. За день умудрялась объехать всех родственников из соседних сел и вернуться домой с гостинцами.
“Шайтан, а не девчонка!” — в сердцах говорила мать. Отец лишь улыбался. В семье росли две дочки. Но одна из них неожиданно заменила ему сына.
— Школу закончила в Гойтах, пошла работать на машиностроительный завод “Красный молот”, — вспоминает Зинаида. — Как–то увидела на стенде объявление о наборе на курсы водительского мастерства. Предчувствуя реакцию мамы, соврала ей: “Иду учиться на швею”. Она обрадовалась: наконец–то дочка взялась за ум. А спустя полгода, перед самыми экзаменами, прокололась. Мама увидела атлас, где в разрезе был изображен автомобиль, все поняла, как понеслась меня ругать! Вступился отец, сказал: “Пусть сама будет за рулем, не придется на дороге голосовать!”
В 70–м Зина села за баранку “газика”.
Пока девушка накручивала по трассам километры, подруги одна за другой выходили замуж. Тетки внушали Зине: “Мусульманка — это “женщина замужем”, покорная, богобоязненная”. Озабоченные будущим племянницы, они стали искать Зине жениха.
Однажды родственницы объявили: “Идем в гости”. Собрались, поехали. Застолье затянулось, пришлось заночевать. Утром тетушки, собираясь домой, выдали: “Ты переночевала в доме своего жениха. Теперь ты замужем”.
— Я в слезы. Родственники давай меня уговаривать: “Поживи 2—3 дня, посмотри…” Мне было 18 лет, Вахе — 24 года. Он был солидный, я — маленькая, щуплая. Хорошим человеком оказался, современным, долгое время жил среди русских. Первый же поцелуй не остался на губах, дошел до сердца. Задержалась у Вахиных родных сначала на день, а потом застряла на 8 лет.
Вскоре у Зины и Вахи родилась дочь Зарема, потом два сына. Работу она не оставила, до 95–го года продолжала шоферить на “Красном молоте”. А потом грянула война.
“Выжившие позавидовали мертвым”
— За несколько месяцев Грозный стал мертвым городом, — закрывает лицо руками Зина. — Кругом валялись осколки снарядов, дымилась бронетехника.
Окна домов выбиты ударной волной, кирпичная кладка в пробоинах. На улицах лежали обезображенные трупы, выли собаки… Ели муку, разведенную водой. Оставшиеся в живых завидовали мертвым.
В один из дымных дней Зина пошла из дома в расположенную неподалеку 9-ю горбольницу проведать соседку. Перебегая от одного подвала к другому, она была остановлена армейской разведгруппой. В то время в Грозном орудовали женщины–снайперы. Охота на российских солдат им приносила хорошие заработки. Зина в вечных камуфлированных штанах вызвала подозрение. Тем более в карманах у нее обнаружили водительское удостоверение и технический талон на машину. “Мирные” чеченки выглядели по–другому.
— На войне у каждого своя правда. Меня бы расстреляли, не появись на дороге генерал со свитой.
Разведчики передали ему мои документы: вижу, он мне не верит. С ним в БТР оказался один человек из диаспоры, который запомнил меня за рулем, когда я привозила в мечеть купол. Он подтвердил, что я работаю водителем. Тогда генерал говорит мне: “Урал” видишь? Садись в машину, трогайся! Покажи, какой ты шофер”. А была грязь, слякоть. Я до этого никогда не ездила на “Урале”, это дизельная машина, скорости разные... У меня ноги подкосились, говорю: “Командир, можно я в себя приду”. С БТР следили за мной в оба пулемета. Я собралась, аккуратно тронулась с места, сделала круг, остановилась в метре от генерала. Он молча взял у солдата технический талон, отдал мне и сказал: “Будешь теперь работать на этой машине!”
Так с 3 февраля 1995 года Зина начала трудиться в Красном Кресте, развозить на большегрузной машине гуманитарную помощь: одежду, муку, масло.
Урус–Мартан, Ачхой, Бамут… Колесила по дорогам, где шли самые ожесточенные бои. По свисту пуль могла определить: эта шальная, а та, несущаяся с шумом вращающегося пропеллера, летит рикошетом. Все знали: пули Зину не берут, как и кинжалы.
Однажды на горную дорогу перед ее “КамАЗом” выскочили боевики. Она уперлась рогом:
— Убейте! Машину не отдам!
Глянув в лицо нападавшему, выпалила: “Ты бы отдал свою жену? Вместе с ключами от дома?” От отчаяния предложила: “Выходи со мной один на один! Победишь — забирай и мою жизнь, и машину!” Спустившиеся с горы боевики стали улюлюкать, подначивать своего соратника: “Али, покажи, что ты не зря носишь штаны!”
— Откуда у меня силы взялись? Я схватила его одновременно за грудки и портупею и как крутану! Бородач оказался на земле. Тут же схватился за кинжал, хотел перерезать мне горло. Его остановил командир: “Али, был уговор. Она отстояла свою машину, свою честь”. И уже мне добавил: “Никто больше твою машину не тронет, можешь ездить по горам, возить сахар, муку”.
Потом я узнала, что боевики все–таки забрали в Толстой–Юртовском районе у парня “КамАЗ” вместе с грузом.
“Нас никто не просил рисковать”
Знойный полдень сменяется вечерней прохладой. Мы стоим с хозяйкой у окна. Дует затеречный каспийский ветер. Напротив строители кроют шифером крышу. Военные картинки — массовое бегство людей, потерявшиеся дети, пропавшие без вести родители — в прошлом. Но оно до сих пор не отпускает Зину.
Когда началась вторая чеченская война, Зина Нанаева стала работать в МЧС, в составе группы, которая занималась розыском и вывозом трупов погибших.
— Рощу перед городским кладбищем старалась проскочить на максимальной скорости: из посадки постоянно вели прицельный огонь. А по погосту еле ползла, встав на подножку, смотрела под колеса: нет ли растяжек. Нас никто не просил рисковать. Но как можно было пройти мимо мертвого человека, чье тело терзает свора голодных собак?
На восточной окраине кладбища вдоль выкопанных экскаватором траншей в ожидании захоронения лежали в несколько рядов неопознанные трупы военных и мирных жителей. Больше тысячи. А их продолжали везти: без ушей, без голов, с завязанными проволокой руками.
Зина запомнила несчастную мать — как та бродила вдоль траншеи в надежде отыскать своего 15–летнего сына. А когда нашла, благодарила Аллаха…
По мусульманским обычаям покойников должны похоронить в течение суток. Церемония всегда проходила без участия женщин. За исключением одной. Много раз вымокшая под дождем и много раз высохшая, Зина собственными руками похоронила сотни безымянных жертв войны. Потом по документам искала их близких, в живых находила единицы.
Кузов ее “КамАЗа” стал катафалком. По многим дорогам пришлось проехать, во многих горных селах побывать. И в каждом люди…
— Особенно тяжело было на душе, когда привозила матерям и сестрам погибших сыновей и братьев, а они радовались, благодарили, что удавалось найти тела близких.
Война не перемолола Зине душу. Лишь однажды она прокляла людей, вернее, нелюдей. В ранние часы два мародера на кладбище с помощью щипцов снимали с погибших золотые протезы зубов, серьги и кольца из драгоценного металла. Складывали все добытое в стеклянную банку.
— Думала, перееду злодеев. Потом дала по тормозам. Перед глазами встал отец, что когда–то вразумлял: “Гнев уносит разум”.
Кругом дымилась земля. Это была не моя Чечня. Чужая страна, чужие люди.
Зина-талисман
Краски жизни в Грозном стали розово–белыми. В войну цветущих деревьев не замечали.
В дверь уже во второй раз стучат спецназовцы, которых мне дали в сопровождение. Пора возвращаться на базу.
Хозяйка, увидев плечистых молодых ребят, вспоминает мальчишек–срочников, погибших в центре Грозного во время штурма в новогоднюю ночь 1995-го. Оторопь брала: лежали мертвые безусые новобранцы, а на лицах — безмятежность. Они не успели понять, что попали в западню. На узких улицах старого города их расстреляли, как куропаток.
Сколько потом видела их, пацанов в военном снаряжении, в касках, скошенных набок. Совсем мальчишек, глотавших для храбрости дешевую водку.
— Однажды ворвались ко мне, глаза круглые, кричат: “Мать, где боевики?” А сами без носков, дрожат. Сняла с себя шерстяные носки, отдала одному мальчишке, другому вытащила с антресолей старенькие чесанки. Тут во дворе слышу, ваххабиты говорят. Бандиты шли по стопам ребят. Я спустила срочников в подвал, два дня прятала, потом подогнала “КамАЗ”, вывезла их в кузове к консервному заводу. Чай, варежки на дорогу дала, а больше и дать было нечего.
Не раз на горных дорогах Зина подбирала раненых солдат. С перебитыми ногами, оставшиеся одни в ущелье, они не знали, где тыл, где линия фронта.
“Зачем мы здесь? За что воюем?” — задавались вопросами срочники, трясясь в Зинином “КамАЗе”.
— Бинтовала, закутывала в телогрейки, отпаивала козьим молоком, добытым у местных. Привозила прямиком в МЧС, к “Врачам без границ”. Мальчишки окровавленными губами шептали: “Ты теперь нам мать!”
Срочники были уверены: Зина — талисман. Когда нужно было идти на базар, заходили за ней — хранительницей жизни. Рядом с Зиной было просто, спокойно, не так больно вдыхать жизнь.
Когда демобилизовались, снимали с груди православные крестики, отдавали Зине.
— Я их потом надевала на православных ребят, которые только приезжали служить в Чечню. Ни один из моих “крестников” не погиб.
Зину до сих пор вспоминают добрым словом прихожане православного храма в Грозном. Для детей-сирот, что жили при церкви, рискуя жизнью, она привозила бочки с водой.
— Батюшка говорил мне: “Бог один, спасибо тебе, дочка!” Когда я уезжала, он крестил вслед мою машину.
И ныне водители всех видов транспорта чувствуют в Зине “свою кровь”. Ехала она как-то из Веденского района, у таксиста играла кассета со старыми советскими песнями. Зина заслушалась, обронила: “Как мне этих песен не хватало в войну!” Водитель, посмотрев на ее мозолистые руки, вытащил кассету, отдал Зине: “Тебе, мать, она больше нужна!”
У “нохчаллы” не женское лицо?
Зная, что Зина продолжает работать в региональном отделении МЧС, прошу надеть ее парадный мундир. Рассматриваю боевые награды: “За службу на Кавказе”, “За службу России”, нагрудный знак “Участнику ликвидации последствий ЧС”.
Самая большая награда стоит у Зины в гараже.
Увидев в 2000 году кабину боевого Зинаидиного “КамАЗа”, изрешеченную пулями и осколками от снарядов, Сергей Шойгу подарил ей персональную машину — вездеход “КамАЗ”. Каждое 8 марта “легендарная Зина” получает от министра МЧС поздравительные открытки. Но вряд ли Сергей Кужугетович знает, что в Грозном подрастает маленький чеченский мальчик Шойгу.
Так назвала внука прошедшая огонь, воду и медные трубы “камазистка” Зина. Родители мальчика были не против.
“Что за имя? — удивлялись в городском отделении загса. — Чеченцев так никогда не называли. Не будем регистрировать!”
Зина настояла.
— На работе никто не верил, что у меня подрастает внучок Шойгу, — смеется хозяйка, — пришлось принести, показать свидетельство о рождении.
Подхватив на руки бойкого мальчугана, Зина говорит: “Ни слова больше о войне. Нельзя стрелять в прошлое из пистолета, будущее не простит”.
В Чечне есть понятие “нохчалла” — чеченский кодекс чести. Дети гор должны быть вежливыми, гостеприимными, бесстрашными, уметь постоять за честь семьи.
Когда говорят “нохчалла”, обычно не имеют в виду женщину. Зина — исключение. Она научилась не плакать от горя, не смеяться от радости, не убегать ни при какой угрозе. У этой горянки настоящий чеченский характер — “нохчалла”.
И никто ей теперь не смеет кричать вслед: “Курица, начавшая петь по-петушиному, лопнула!” Зину зовут уважительно — йоккха стаг. В переводе с чеченского — “женщина с большой буквы”.
